регистрация
  главная
 
  романы
  рассказы
  ИТ общение
  статьи
  стихи
  наставления
  размышления
 
  истории
  Миниатюры
  диалоги

Назад, к списку статей

'Об российской истории болезни чистых рук' Статья

Об российской истории болезни чистых рук

Нет и никогда не было на всем белом свете более страшного зла, чем острое как нож желание осуществлять совершенное и неотвратимое как тать абстрактное добро безо всякого знания о том, что именно необходимо для счастья данному взрослому человеку или же тем более целому обществу. Изречение мое.

Какие бы жуткие мерзости не происходили в этом мире, они всегда будут оправданы, если послужат высшим идеалам, что приведут человечество к его светлому завтра.
Мысль, приписываемая мной возвышенным идеалистам. То есть людям, которые могли взять лопату и начать ею ковыряться в сырой земле, только из-под палки созданного ими же горегосударства для почти всего населения шестой части суши.

Человечество за время пока что еще не очень-то продолжительного, осознанного бытия уже более чем неоднократно порывалось, причем, ни в чем, не разбирая ни путей, ни средств к тому вот так, в одночасье, взять, да изменить весь уклад своего обыденного существования.
Конечно, оно стремилось к этому не всецело, но подобные призывы встречались как-то иначе, чем был бы встречен призыв какого-нибудь самокастрата ко всем лицам мужского пола, последовать его примеру.
Все-таки толпа не так уж податлива, чтобы ей можно было крутить как угодно и навязывать ей всякие безумные вещи.
Но политические авантюристы ничего такого и не предлагали.
И все же каждый раз речь у них шла о неком кардинальном переустройстве всех нравственных норм, как и общественной морали.
Что является явной кастрацией существующего общества!
Во всяком случае, когда ему свои же обильно пускают кровь все новое и свежее из него только уходит в небытие, а обнажаются белые кости старого и вроде бы как давно изжитого.
Когда возникает новая религия или же ее ответвление у нее обязательно найдутся свои почитатели и хулители, но новообразованное язычество является наихудшим из всех возможных зол.
Черти решили построить рай на земле и для этой благородной цели повылазили из адского пекла со сковородками в руках!
Такого в былом вовсе не имелось!
Несмотря на то, что действительно «Нет ничего под солнцем», (по выражению Экклезиаста), но все-таки из этого правила тоже бывают свои исключения служащие лишь его ярким подтверждением.
В прошлом если что такое и было так это только религиозные войны и, несмотря на льющуюся в них кровь, то все-таки был однозначный поворот к свету от всепоглощающей тьмы дикого средневекового невежества, разврата, и порабощения учения Христа сатаной в рясе священника.
В средневековом христианстве возродились и преумножились все черты язычества, как известно включавшего в себя человеческие жертвоприношения.
Также оно было и во вновь возникшем советском средневековье!
Красота возвышенных помыслов оно ведь только тогда имеет цену, когда оно проявляется в делах, а не на словах.
Словами, разрушающими зло можно разрушить и зло и добро, нагромоздив первого его еще больше, поскольку для него освободится много места из-за страшного бессилия второго.
Бессилие – это проистекает от слабости перед собственными принципами, они ведь создают определенные заранее штампы поведения, под которые злой и жестокий человек может очень хитро подстроится и крутить хорошими людьми как ему это только захочется.
Современные либералы вообще не могут двинуть человечество вперед, потому что они слишком любят чистоту и рады внешним эффектам блага и добра.
А на деле только дикая ощеренная пасть зла наконец-то выведенного на чистую воду может свидетельствовать о том, что оно действительно побеждено и укрощено силами добра и света.
А очерченные ореолом новой судьбы восторженные лица свидетельствуют совсем о чем-то совсем другом мелком желании отдельных людей оседлать политические и моральные иллюзии восторженной братии бравых утопистов.
Многое из того, что так не по душе современным либералам всего навсего пережитки седой старины, и они исчезнут сами вполне возможно, что и не без насилия, но насилия естественного, а не идеологически направленного.
Вера в Бога как бы он не назывался куда лучше языческой веры в чудо и языческих поисков выгоды через простое соблюдения обрядов.
Свет веры освещает человеку путь, а полунаука о которой писал Достоевский в "Бесах" награждает его скипетром власти над миром, которой он пока совершенно недостоин.
Вот слова Достоевского.
"Никогда еще не было народа без религии, то-есть без понятия о зле и добре. У всякого народа свое собственное понятие о зле и добре и свое собственное зло и добро. Когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы, и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать. Никогда разум не в силах был определить зло и добро, или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив, всегда позорно и жалко смешивал; наука же давала разрешения кулачные. В особенности этим отличалась полунаука, самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, не известный до нынешнего столетия. Полунаука - это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, пред которым все преклонилось с любовью и суеверием, до сих пор немыслимым, пред которым трепещет даже сама наука и постыдно потакает ему. Все это ваши собственные слова, Ставрогин, кроме только слов о полунауке; эти мои, потому что я сам только полунаука, а стало быть, особенно ненавижу ее. В ваших же мыслях и даже в самых словах я не изменил ничего, ни единого слова".

Я тоже ничего не меняю в приведенных мною цитатах, хотя иногда можно исказить смысл цитируемого просто вырвав нужный кусок из его контекста.
Ленин так и делал вот что пишет об этом Марк Алданов в его книге «Самоубийство».
«Старик отстал заграницей от русской жизни, и ударился чуть ли не в анархизм, в бланкизм, в бакунизм, во "вспышкопускательство". Приводили цитаты из Маркса.
Он отвечал другими цитатами. Сам, как и прежде, по собственному его выражению, "советовался с Марксом", т. е. его перечитывал. Неподходящих цитат старался не замечать, брал подходящие, - можно было найти любые. Маркс явно советовал устроить вооруженное восстание и вообще с ним во всем соглашался. Но и независимо от этого Ленин всем своим существом чувствовал, что другого такого случая не будет».

А случай ему такой предоставился исключительно из-за того, что слишком много восторженных духом людей жило в России и они еще 70 лет до революции вовсю горланили всякую крамолу о другой более светлой жизни в земном, а не небесном раю победившего старое зло свободолюбивого либерализма.
На самом же деле их делом было разрушение обветшалой культуры ради большей цивилизованности общества, а этот путь ведет только к раздроблению «чучела зла» для его немедленного перерождения в новое куда более страшное страшилище к тому же лишенное теперь всех тормозов «замшелых и грязных обычаев окаменевших еще с былинных времен».
Все это было объявлено мусором, а римское царство, которое вообще не ценило отдельных людей, было возрождено, но только хозяином в нем стал самый непотребный плебс.
Возрождение времен прежней античности сопровождалось всеми атрибутами, в том числе и великими архитектурными ансамблями, которые простоят в больших городах бывшего СССР еще не менее 500 лет.
Но поворот к дикости и рабству был ознаменован благородными намерениями по улучшению всеобщего бытия, а значит это внешне ярко выраженное добро, призывало к уничтожению прошлого во всех его формах и проявлениях.
Зачатки истинного светлого начала встречаются повсеместно…
Они есть везде и только черты у них разные, поскольку жизненные условия людей могут быть не сочетаемы с духом "правды" удобной европейцам.
Ислам, повернутый назад к первым дням своего существования тоже своего рода либерализм только не европейский.
Всему свое время и новоявленная религия, основанная на обращении к душе и сердцу, человека являлась всенепременным благом, потому что не может быть ничего хуже язычества с его поклонением камню и дереву или науке, которая в вопросах человеческого бытия зачастую занимается ворожбой и гаданием на кофейной гуще.
Но это не от подлого желания кому-то навредить, а просто подлинного опыта у нее пока еще маловато, а с темным российским народом (в глубинке) так и вообще строить светлое завтра было абсолютно немыслимо.
Проникнуть в его душу можно было только стилизацией фольклора и путем создания общественных групп, что помогли бы в отстаивании его интересов перед нечистой на руку властью.
Все сокрушить, чтобы построить на его месте новое такое не пришло бы в голову никому из прежних властителей дум.
Они хотели породить будущее, а не возродить далекое прошлое как этого хотели господа комиссары.
Их недалекий ум дружил с логикой еще несколько хуже, чем у их предшественников инквизиторов.
Мракобесье прежних религий было следствием попытки остановить движение прогресса, но повернуть его движение вспять никто кроме самых крайних экстремистов не пытался.
Появление новых религий в прошлом означало иную лучшую будущность для последующих поколений и не в заявленном на то смысле, а в самом реальном естестве.
Именно так оно и было, это являлось резким поворотом к свету высших истин и касалось как христианства, так и ислама в абсолютно и подлинно едином на то смысле.
До появления Магомета арабы никак не были хоть сколько-нибудь лучше!
Что, однако, является следствием тяжелой жизни в безводной аравийской пустыне, где без жестокости их предки просто бы вымерли.
Арабы - это очень достойные люди и не надо приобщать весь ислам к выходкам отдельных негодяев.
Можно сказать, что арабы просто переживают в сегодняшнем нашем мире европейские средние века.
В то время как Россия в 20 столетии прошла через ту же самую эпоху революций, убийств королей и королев, что и Западная Европа в 17-18 столетии.
Просто наличие новых технологий удесятерили тяжесть ее участи, и это весьма и весьма прискорбный факт.
Но речь идет об общем развитии цивилизации, а не о разных судьбах для тех или иных народов.
Потому что даже если разговор у нынешних историков, как правило, и ведется об каких-то отдельных государствах, но так или иначе с точки зрения историка будущего, как я в том глубоко убежден вся наша нынешняя локальность, окажется одним лишь совершенно условным явлением.
В полнейшем соответствии тому, как и мы, нынче не очень-то делим большие народы на мелкие племена, из которых они некогда состояли, в поседевшей как лунь от глубины веков, стародавней древности.
Но именно как раз таки, ради того чтобы обратить народы шестой части суши в повальную зимнюю спячку, (в плане развития их творческой мысли) в условиях тоталитарной диктатуры пролетариата, и было столь необходимо разделить общество на какие-то там классы, социальные слои.
Таким вот образом, творческие люди в СССР и оказались лишены возможности обдумывания сколь же важных этических аспектов бытия.
Причем различные до того часто не имевшие к друг другу совершенно никаких претензий прослойки общества были зачем-то вдруг наделены якобы их вечным и бесконечным противостоянием.
Рабочему была нужна нормальная зарплата и короткий рабочий день, а политика его всегда интересовала не как кота сметану, а как собаку блохи.
Когда по какой-либо причине его сильно прижимало к ногтю - это начинало у него дико чесаться, а в целом он был к ней абсолютно равнодушен.
Так сказать, непрерывная и нескончаемая неравная битва пролетариев за их некое эфемерное более достойное существование его просто не могла бы заинтересовать.
А для коммунистов именно эта неравная битва за их личные (читай шкурные) интересы и была важнее всех других войн.
И своя отчизна была для них вовсе не родина, а всего лишь место, где живут и правят бал одни угнетатели, а в иных заморских странах, значит, живут другие и делят между собой владения, а народу от этого только вред, увечья и смерть.
Вот поэтому, сама жизнь, мол, того во всем требует, дабы этих вурдалаков рабоче-крестьянской крови свести на нет и зажить себе долго и счастливо.
Потому что вся беда в них - злодеях, а не в недостатках всех людей в целом.
И исходя из вышеизложенного, самым прагматичным, а значит и на все времена окончательным решением данной проблемы, было бы навсегда лишить нахапанных у народа благ тех, кто их себе присвоил паразитическим, примитивным путем.
Господ аристократов и помещиков, тех кто, говоря языком большевиков, высасывал все соки из трудового народа, который создавал материальные ценности и всевозможные предметы культуры своим, а не чужим потом и кровью.
Но подобные взгляды должны были прийти откуда-то сверху и не из далекой страны.
Лев Толстой написал великую книгу "Анна Каренина" и через пятьсот лет ее будут читать с превеликим удовольствием, а также и через пару тысяч лет найдутся любители древней литературы.
Но вот беда между великих строк затесалась отчаянная дурь, от которой чуть весь мир трещинами не пошел.
Мне кажется, что победи коммунизм во всем мире и Льва Толстого, читать бы дозволялось далеко не всем, а может быть большевики еще и поручили своим борзописцам подправить его, в нужном для них духе.
Сила слов Льва Толстого просто необъятно огромна и он сам, наверное, ни сном ни духом не ведал, к чему приведут его рассуждения о правах барина на его имущество.
Вот его слова.
"- Нисколько, - Левин слышал, что Облонский улыбался, говоря это, - я просто не считаю его более бесчестным, чем кого бы то ни было из богатых купцов и дворян. И те и эти нажили одинаково трудом и умом.
- Да, но каким трудом? Разве это труд, чтобы добыть концессию и перепродать?
- Разумеется, труд. Труд в том смысле, что если бы не было его или других ему подобных, то и дорог бы не было.
- Но труд не такой, как труд мужика или ученого.
- Положим, но труд в том смысле, что деятельность его дает результат - дорогу. Но ведь ты находишь, что дороги бесполезны.
- Нет, это другой вопрос; я готов признать, что они полезны. Но всякое приобретение, не соответственное положенному труду, нечестно.
- Да кто ж определит соответствие?
- Приобретение нечестным путем, хитростью, - сказал Левин, чувствуя, что он не умеет ясно определить черту между честным и бесчестным, - так, как приобретение банкирских контор, - продолжал он. - Это зло, приобретение громадных состояний без труда, как это было при откупах, только переменило форму. Le roi est mort, vive le roi! Только что успели уничтожить откупа, как явились железные дороги, банки: тоже нажива без труда.
- Да, это все, может быть, верно и остроумно... Лежать, Крак! - крикнул Степан Аркадьич на чесавшуюся и ворочавшую все сено собаку, очевидно уверенный в справедливости своей темы и потому спокойно и неторопливо. - Но ты не определил черты между честным и бесчестным трудом. То, что я получаю жалованья больше, чем мой столоначальник, хотя он лучше меня знает дело, - это бесчестно?
- Я не знаю.
- Ну, так я тебе скажу: то, что ты получаешь за свой труд в хозяйстве лишних, положим, пять тысяч, а наш хозяин мужик, как бы он ни трудился, не получит больше пятидесяти рублей, точно так же бесчестно, как то, что я получаю больше столоначальника и что Мальтус получает больше дорожного мастера. Напротив, я вижу какое-то враждебное, ни на чем не основанное отношение общества к этим людям, и мне кажется, что тут зависть...
- Нет, это несправедливо, - сказал Веселовский, - зависти не может быть, а что-то есть нечистое в этом деле.
- Нет, позволь, - продолжал Левин. - Ты говоришь, что несправедливо, что я получу пять тысяч, а мужик пятьдесят рублей: это правда.
Это несправедливо, и я чувствую это, но...
- Оно в самом деле. За что мы едим, пьем, охотимся, ничего не делаем, а он вечно, вечно в труде? - сказал Васенька
Весловский, очевидно в первый раз в жизни ясно подумав об этом и потому вполне искренно.
- Да, ты чувствуешь, но ты не отдаешь ему своего именья, - сказал Степан Аркадьич, как будто нарочно задиравший Левина.
В последнее время между двумя свояками установилось как бы тайное враждебное отношение: как будто с тех пор, как они были женаты на сестрах, между ними возникло соперничество в том, кто лучше устроил свою жизнь, и теперь эта враждебность выражалась в начавшем принимать личный оттенок разговоре.
- Я не отдаю потому, что никто этого от меня не требует, и если бы я хотел, то мне нельзя отдать, - отвечал Левин, - и некому.
- Отдай этому мужику; он не откажется.
- Да, но как же я отдам ему? Поеду с ним и совершу купчую?
- Я не знаю; но если ты убежден, что ты не имеешь права...
- Я вовсе не убежден. Я, напротив, чувствую, что не имею права отдать, что у меня есть обязанности и к земле и к семье.
- Нет, позволь; но если ты считаешь, что это неравенство несправедливо, то почему же ты не действуешь так.
- Я и действую, только отрицательно, в том смысле, что я не буду стараться увеличить ту разницу положения, которая
существует между мною и им.
- Нет, уж извини меня; это парадокс.
- Да, это что-то софистическое объяснение, - подтвердил Весловский. - А! хозяин, - сказал он мужику, который, скрипя воротами, входил в сарай. - Что, не спишь еще?
- Нет, какой сон! Я думал, господа наши спят, да слышу гуторят. Мне крюк взять тута. Не укусит она? - прибавил он,
осторожно ступая босыми ногами.
- А ты где же спать будешь?
- Мы в ночное.
- Ах, какая ночь! - сказал Весловский, глядя на видневшиеся при слабом свете зари в большой раме отворенных теперь ворот край избы и отпряженных катков. - Да слушайте, это женские голоса поют и, право, недурно. Это кто поет, хозяин?
- А это дворовые девки, тут рядом.
- Пойдемте, погуляем! Ведь не заснем. Облонский, пойдем!
- Как бы это и лежать и пойти, - потягиваясь, отвечал Облонский. - Лежать отлично.
- Ну, я один пойду, - живо вставая и обуваясь, сказал Весловский. - До свиданья, господа. Если весело, я вас позову. Вы меня дичью угощали, и я вас не забуду.
- Не правда ли, славный малый? - сказал Облонский, когда Весловский ушел и мужик за ним затворил ворота.
- Да, славный, - ответил Левин, продолжая думать о предмете только что бывшего разговора. Ему казалось, что он, насколько умел, ясно высказал свои мысли и чувства, а между тем оба они, люди неглупые и искренние, в один голос сказали, что он утешается софизмами. Это смущало его.
- Так так-то, мой друг. Надо одно из двух: или признавать, что настоящее устройство общества справедливо, и тогда отстаивать свои права; или признаваться, что пользуешься несправедливыми преимуществами, как я и делаю, и пользоваться ими с удовольствием.
- Нет, если бы это было несправедливо, ты бы не мог пользоваться этими благами с удовольствием, по крайней мере я не мог бы. Мне, главное, надо чувствовать, что я не виноват.
- А что, в самом деле, не пойти ли? - сказал Степан Аркадьич, очевидно устав от напряжения мысли. - Ведь не заснем. Право, пойдем!
Левин не отвечал. Сказанное ими в разговоре слово о том, что он действует справедливо только в отрицательном смысле, занимало его.
"Неужели только отрицательно можно быть справедливым?" - спрашивал он себя".

Вот какой же все-таки Лев Толстой был недалекий человек!
Он был велик в своем умении нарисовать жизнь, но личные взгляды его как человека ей живущего были взглядами очень ограниченного и недалекого офицера отошедшего на покой после тяжелой и однообразной службы в конец ему опротивевшей.
И вот этот человек становиться властителем дум и его слова либерально настроенная интеллигенция до сих пор воспринимает как глас Бога снизошедшего до нас сирых и обиженных судьбой жить на самом краю Европы.
Вот, что пишет об этом Марк Алданов в его книге «Самоубийство» об одном человеке, но на деле их были миллионы.
«Говорил жене, что начал читать Толстого двенадцати лет отроду: "Покойная мама подарила, когда я болел корью. Двенадцати лет начал и, когда буду умирать, пожалуйста, принеси мне на "одр" то же самое". За этой книгой он часто засыпал; мысли его приятно смешивались. "Как хорошо, что существует в мире хоть что-то абсолютно прекрасное, абсолютно совершенное!"... Но в этот вечер он заснуть не мог».

А если взять да и задуматься за что же его от церкви, то отлучили?
Человек он был вроде бы религиозный и праведник, а его отлучили и анафему ему объявили… Может было за что?
Ведь если взглянуть критически на его слова, то получается полнейшая чушь и призыв к утопической анархии.
Ну не может ни быть хозяина и тот, кто главный должен с этого иметь как можно больше удовольствия. А если Льву Толстому и вправду хотелось поднять уровень сознательности у незнакомого с никакой грамотой народа, то на это и века было мало, а уж куда тем более до таких свершений какой-то затертой до дыр засаленной кепке - наивной веры в светлое будущее.
Потому что для того, чтобы оно наступило нужно просветление почти во всех головах, а если мозги угнетателей увидят белый свет, то на их место тут же усядутся их убийцы.
Между тем для всякого монстра уже попробовавшего человеческой крови нет лучшего занятия, чем планомерного ее истечения полноводной рекой смерти всей прежней недостойной всякого продолжения жизни, а это означает физическое истребление миллионов, по принципу, они не наши, а значит их удел в выгребной яме истории.
Но не всем дано это понять даже в ретроспективе уже давно пережитых ужасов.
Их ведь можно объявить ошибкой, ложной не оправдавшей себя концепцией, сгладить все острые углы. Заодно также можно и объявить о том, что размеры зверств были сильно преувеличены ради красного словца и тем самым всю грязь смести под ковер и вновь мечтать о свержении новых, возродившихся тиранов.
Поскольку главное - это ведь выпустить кишки всем кто ест чужой хлеб, а не укоротить руки, а можно иногда и голову, но лишь по приговору суда всяким завзятым взяточникам и казнокрадам.
Страна, понимаешь ли, задыхается от воровства и взяточничества вот уж точно нетрудовые доходы, а великий писатель Лев Толстой помещиков в разряд захребетников записал.
Но их одних мало, а врагов надо много для того чтобы рабы немы стали вот откуда затем столько кулаков и развелось.
Мол, эти уроды живут в роскоши, а простой народ от них страдает!
Как будто при СССР бездельников ничего не делающих, а жрущих от пуза меньше стало?
Вот только право свое они неправым образом заработали, и им следовало охранять себя от возможности возврата старых времен, а также сваливать все имеющиеся экономические трудности на мнимых врагов.
Так и разобщаешь народ и в узде его держишь, а старым господам сие было вовсе непотребно.
Они обирали народ до нитки? Бессовестно эксплуатировали рабочий класс?
А что же при советах изменилось? Только куда хуже стало и главное зло заключалось в том, что шило на мыло, поменяв, угробили лучшую часть народа в братоубийственной войне.
Об этом хорошо высказался Иван Ефремов в его великой книге «Час Быка» отобразить это менее теоретическим образом ему помешала боязнь вездесущей цензуры, которая сделала явные выводы из опыта прошлого и вернулась ко временам Николая Первого.
«Так и вы, если не обеспечите людям большего достоинства, знания и здоровья, то переведете их из одного вида инферно в другой, скорее худший, так как любое изменение структуры потребует дополнительных сил».

Так оно и было в России охваченной анархией во имя светлого царства истины, которое никогда не настанет после таких вот титанических усилий.
И совершенно неважно кто там был за кого, а важно лишь то, что лучшие люди по лавкам не прятались, а смело шли в бой за свои убеждения.
А все для чего, чтобы эксплуататоров не было?
Но ведь во всяком деле без помощников не обойтись, даже если это только один подмастерье его тоже, получается, угнетает хозяин мастерской.
И раз у нас революция всех угнетателей надо бы извести, чтобы не смели командовать и себе львиную долю дохода оставлять.
И для того чтобы их без всякого на то разбора вконец изничтожить нужен был вождь, что укажет, кого именно надо рвать на мелкие куски, и кому затем отдавать все награбленное в течение всех прошлых веков.
Можно подумать, что, будучи целиком перераспределено и растащено богатство сможет сделать народ хоть чуточку счастливее?
Конечно же, нет!
А тот, кто всем этим процессом заведовать будет, от шального счастья всего нахапанного второпях еще каким злым баем станет гораздо хуже чем были те прежние.
Он же понимает, что если истинные хозяева всего этого барахла его к стенке припрут, то они не просто его как большевика расстреляют, а впрямь тоже разорвут на куски - благо анархия им это позволит.
Так что комиссарам терять было нечего, и они не перед чем не останавливались, спасая идею, а также заодно и свою шкуру - буквально любыми путями и средствами.
Может правда поначалу среди них и хватало честных дураков мечтавших о всеобщем благе, но это все равно была не более чем фикция, поскольку сама идея есть дикая чушь.
Человек ведь не существует в некой нехорошей сказке, околдованный злыми чарами которую кто-то уж очень так захотел сделать некой прекрасной и доброй былью.
А живем мы все в еще довольно-таки примитивном мире всеобщего стяжательства и славы денежных поощрений.
Приучить людей жить как-то иначе, совсем по-иному, возможно лишь избавив их от всех нужд и забот современного мира.
Да и залечив раны, нанесенные их самолюбию, в течение всей их нелегкой жизни в их не проклятом, а самом, что ни на есть, обыденном прошлом.
Была ли у марксистов такая волшебная палочка, при помощи которой можно было бы легче легкого - все это вот так на раз осуществить?
А ведь легкомысленные, необдуманные решения всегда чреваты тяжелыми последствиями, когда на их пути встают непроходимые пороги жизненных неурядиц.
Все взять и поделить – эта мысль прочно пустила корни в мозгах людей любящих, чтобы все на этом свете было легко и просто, потому, что так оно, видите ли, будет куда разумнее и воистину справедливее.
А как раз таки люмпены сами-то по себе, ни на что кроме как на звериное рычание не способны.
Они могут лишь позаимствовать чужие обтекаемые мысли, потому что своих у них почти что нет, а те, что есть, касаются лишь межличностного уровня отношений, а никак не глобального общественного переустройства.
Отобрать всю землю у помещиков, а затем поделить ее поровну между крестьянами собирались люди далеко не всегда доподлинно сведущие, где вершок, а где корешок.
Тургенев, написавший в "Записках Охотника" подлинную правду об отрыве российских вельмож от всяких земных реалий еще, наверное, ни сном ни духом вовсе не ведал, что интеллигенция поступит почти что в точности также, и тогда на базе полного отрыва города от деревни и возникнет советская "Садом и Гоморра".
Потому что их как бы заранее запланировали те, кто себе дорогу в жизни прокладывал, сея вокруг себя семена будущего, а не сегодняшнего разума.
Вот слова Тургенева, хотя я знаю, что вся их абсурдность до кого-то все-таки так и не дойдет.
"Впрочем, в деле хозяйничества никто у нас еще не перещеголял одного петербургского важного чиновника, который, усмотрев из донесений своего приказчика, что овины у него в имении часто подвергаются пожарам, отчего много хлеба пропадает, - отдал строжайший приказ: вперед до тех пор не сажать снопов в овин, пока огонь совершенно не погаснет".

Вот так мыслят люди вообще не понимающие, где что и как растет, а между тем желавшие где-то чего-то полностью переменить, без всякого на то ведома, что такое вообще сельское хозяйство.
Оно вроде, как и вправду было бы честнее, да только вот всеобщая справедливость вообще не имеет к элементарной логике жизни абсолютно никакого отношения!
А главное, что все попытки ее навязать однозначно заканчивались одним лишь крахом.
Потому что причина общественных связей залегает куда глубже, чем можно срыть, подкопавшись под чей-то поросший водорослями коррупции трон.
При этом добрые и сердечные взаимоотношения между теми, кто приводит в действие общественный механизм, никак не помогут сохранить его довольно хрупкое внутреннее устройство, во время ужасного все низвергающего оземь урагана в родных им пенатах.
Да и с "пассажирами общественного судна" тоже надо было иметь хоть какой-то, но вполне нормальный и естественный контакт.
Они же пусть и совершенно необразованные, однако, в своем абсолютном большинстве более чем достойные люди и над их проблемами тоже нужно, призадуматься, пусть и иногда, но самым что ни на есть конкретнейшим образом.
Но только за этим ни к чему ходить в народ! Интеллигенции надо в первую очередь научиться отстаивать его интересы перед властью, а это хотя и пачкает, но в целом общество оздоровляет.
А дружить с народом означает с ним здороваться и не задирать перед ним носа, а все остальное всего лишь в одном личностном плане, а не в большом и общественном.
Причем не в неком глобальном смысле по отношению ко всем сразу, а в самом, что ни на есть житейском.
Вот как об этом написал отличный прозаик Сергей Алексеев в его романе «Возвращение Каина (сердцевина)».
"— Нельзя трудового человека вводить в заблуждение, что ты такой же, как он. Нельзя одеваться из одного магазина, ездить с ним в одном автобусе, на одной марке машины. Надо, чтобы он стремился достичь всего, что есть у тебя. А чтобы управлять им, следует изредка, по великим праздникам, спускаться к нему, разрешать поздороваться за руку, мгновенно разрешить любую его жалобу или просьбу. Это большая наука, отец"!

Но как же это могут осознать те, кто, либо хочет, чтобы народ был сознательным, а не темным и забитым, либо считает его тупым скотом вообще собственно, неспособным на какие либо логические рассуждения, и потому нуждающегося в кнуте, как в прянике, дабы он обрел более достойный человеческий вид.
Для того чтобы вывести его к свету из тьмы глубокого невежества идеи ничем не помогут. Тут могут помочь только их воплощение в политическом переустройстве страны, а это не та кухня, в которой должны толпиться, и галдеть тупые горлопаны. Это место должно быть предназначено для действительно талантливых кулинаров, хорошо умеющих готовить изысканные блюда и не из человечины, напополам со сдобными булками без всякого изюма.
Нельзя ожидать, что котлетки, сделанные из старых господ, породят новых граждан знающих, что они люди, а не ишаки тянущие воз с сидящими на нем разжиревшими баями.
Потому что народ - это не масса примитивных индивидуальностей, а скорее конгломерат неразвитых личностей делающих их серой толпой, но никак не стадом тупых баранов.
Никуда все вместе они не пойдут, потому что у каждого своя собственная дорога.
Но для тех, кто смотрит на них исключительно сверху вниз, они кажутся именно таким стадом, которое надо вывести на верную дорогу.
А на самом-то деле речь идет всего лишь о продолжении отношения к народу как к скоту только в новом более просвещенном виде.
Ранее им пользовались для земных благ, а теперь значит, решили на нем в рай галопом на всем скаку влететь.
Использовать, кого бы то ни было в своих целях в качестве средства, а не сознательного участника событий всегда подлое свинство, хотя, конечно, как и из всякого правила тут бывают редкие исключения.
Но народ просвещать плоскими, как блин идеями было занятием грязным и никчемным.
Это было продолжением старого варварства объяснения рабства в его новой интерпретации.
То есть все осталось, как было - еще помнится Есенин, в его поэме Пугачев вопрошал, что «для помещика мужик все равно, что овца, что курица».
Ну, так, для ученых оно может было несколько иначе, но суть та же.
Они же придают всему некий особый смысл, и для них простой человек - это скажем так, не учитываемая как-либо отдельно единица большого социального эксперимента по преобразованию общества в некое более возвышенное и элитарное естество обогащенное культурой - духовной квинтэссенции.
А все потому, что таково было привитое с детства высшим слоям общества воспитание.
Народ сам по себе, а его властители их слуги чиновники, а и их властители дум тоже сами по себе без всякого искреннего контакта.
Отсюда полное пренебрежение к его нуждам со стороны одних и безумное по своей кроткой, но безграничной глупости желание других извести старый мир со всем его злом и коварством.
Не те не другие, ни к какой хоть сколько-нибудь стоящей пользе для их скованного всеми возможными наследственными заболеваниями общества отношения вовсе не имели.
Ломоносов многое сделал, но он был один, а его вышедшие из народа сподвижники сами потом стали такими же, как и все прочие изысканных манер чванливыми сановниками высших знаний обо всем, что народу и вовсе неведомо.
А кроме того некому было заступиться в разумной манере за рабочий люд!
Заводское оборудование крушить, как это задумал отобразить, в своем романе «Молох» писатель Куприн это занятие для идиота!
Позже по настоянию издателя он отказался от этой опасной темы, но это, то чем жило и дышало в своем абсолютном большинстве все образованное и интеллигентное общество.
А ведь надо было, чтобы именно инженеры забастовки организовывали. Вот тогда рабочие их бы на руках носили, да и их речи о своих правах охотно бы выслушивали.
А то когда их интересы в реальном плане могли быть задеты из-за любой пусть и в самой малой степени поддержки народа, интеллигенция, как правило, удирала в кусты обильно их, смачивая их уриной и слюнями из их проникнутого светлыми мыслями головного мозга.
Когда же дело переходило в личностный характер, то тут срабатывала реакция спинного мозга.
Ведь именно между собой как же они куражились, по поводу, убийств царских чиновников у нихъ аж сердце радовалось, когда звучали все эти взрывы!
А на работе молчок, а то еще вдруг Николай Петрович выгонит и плохую рекомендацию напишет, а как же потом с ней к другому фабриканту на службу устраиваться?
А вот и конкретный пример:
Куприн «Молох».
- «Кормилец... родной... рассмотри ты нас... Никак не можно терпеть... Отошшали!.. Помираем... с ребятами помираем... От холода, можно сказать, прямо дохнем!
- Что же вам нужно? От чего вы помираете? - крикнул опять Квашнин. - Да не орите все разом! Вот ты, молодка, рассказывай, - ткнул он пальцем в рослую и, несмотря на бледность усталого лица, красивую калужскую бабу. - Остальные молчи!
Большинство замолкло, только продолжало всхлипывать и слегка подвывать, утирая глаза и носы грязными подолами...
Все-таки зараз говорило не менее двадцати баб.
- Помираем от холоду, кормилец... Уж ты сделай милость, обдумай нас как-нибудь... Никакой нам возможности нету больше... Загнали нас на зиму в бараки, а в них нешто можно жить-то? Одна только слава, что бараки, а то как есть из лучины выстроены... И теперь-то по ночам невтерпеж от холоду... зуб на зуб не попадает... А зимой что будем делать? Ты хоть наших робяток-то пожалей, пособи, голубчик, хоть печи-то прикажи поставить... Пишшу варить негде... На дворе пишшу варим... Мужики наши цельный день на работе... Иззябши... намокши... Придут домой - обсушиться негде.
Квашнин попал в засаду. В какую сторону он ни оборачивался, везде ему путь преграждали валявшиеся на земле и стоявшие на коленях бабы. Когда он пробовал протиснуться между ними, они ловили его за ноги и за полы длинного серого пальто. Видя свое бессилие, Квашнин движением руки подозвал к себе Шелковникова, и, когда тот пробрался сквозь тесную толпу баб, Василий Терентьевич спросил его по-французски, с гневным выражением в голосе:
- Вы слышали? Что все это значит?
Шелковников беспомощно развел руками и забормотал:
- Я писал в правление, докладывал... Очень ограниченное число рабочих рук... летнее время... косовица, высокие цены... правление не разрешило... ничего не поделаешь...
- Когда же вы начнете перестраивать рабочие бараки? - строго спросил Квашнин.
- Положительно неизвестно... Пусть потерпят как-нибудь... Нам раньше надо торопиться с помещениями для служащих.
- Черт знает что за безобразия творятся под вашим руководством, проворчал Квашнин. И, обернувшись опять к бабам, он сказал громко: - Слушай, бабы! С завтрашнего дня вам будут строить печи и покроют ваши бараки тесом. Слышали?
- Слышали, родной... Спасибо тебе... Как не слышать, - раздались обрадованные голоса. - Так-то лучше небось, когда сам начальник приказал... спасибо тебе... ты уж нам, соколик, позволь и щепки собирать с постройки.
- Хорошо, хорошо, и щепки позволяю собирать.
- А то поставили везде черкесов [*], чуть придешь за щепками, а он так сейчас нагайкой и норовит полоснуть...

[*] - В южном крае на заводах из экономии сторожами охотнее всего нанимают черкесов, отличающихся верностью и внушающих страх населению. (Прим. автора.)

- Ладно, ладно... Приходите смело за щепками, никто вас не тронет, успокаивал их Квашнин. - А теперь, бабье, марш по домам, щи варить! Да смотрите у меня, живо! - крикнул он подбодряющим, молодцеватым голосом. - Вы распорядитесь, - сказал он вполголоса Шелковникову, - чтобы завтра сложили около бараков воза два кирпича... Это их надолго утешит. Пусть любуются.
Бабы расходились совсем осчастливленные.
- Ты смотри, коли нам печей не поставят, так мы анжинеров позовем, чтобы нас греть приходили, - крикнула та самая калужская баба, которой Квашнин приказал говорить за всех.
- А то как же, - отозвалась бойко другая, - пусть нас тогда сам генерал греет. Ишь какой толстой да гладкой... С ним теплей будет, чем на печке.
Этот неожиданный эпизод, окончившийся так благополучно, сразу развеселил всех. Даже Квашнин, хмурившийся сначала на директора, рассмеялся после приглашения баб отогревать их и примирительно взял Шелковникова под локоть.
- Видите ли, дорогой мой, - говорил он директору, тяжело подымаясь вместе с ним на ступеньки станции, - нужно уметь объясняться с этим народом. Вы можете обещать им все что угодно - алюминиевые жилища, восьмичасовой рабочий день и бифштексы на завтрак, - но делайте это очень уверенно. Клянусь вам: я в четверть часа потушу одними обещаниями самую бурную народную сцену...»

Вера в обещания осталась, а вера в прежних хозяев нет!
Вот из-за таких как Квашнин, которые в своем абсолютном большинстве вовремя успели слинять заграницу многие честные хозяева свою голову и поклали.
А ведь не в них одних было дело, интеллигенция должна была не землю делить между крестьянами, а рабочим помогать их права отстаивать самым мирным европейским способом.
Но об этом заботиться и сохранять свои душу в возвышенном парении чистой духовности никак не выходит, потому что грязное это дело и неблагодарное, много маяты, а любовь рабочего класса от этого все равно так сразу не возникнет.
Потому как она только тогда себя полностью проявит, когда рамки между учеными и рабочими просто сотрутся, а это произойдет только лет через пятьсот или тысячу в полной зависимости от успеха технического прогресса.
Да и то сохранится разница между теми кто обслуживает механизмы и кто их создает, может быть только разве что несколько меньшая чем сегодня.
Однако для того чтобы максимально решить проблему сближения между интеллигенцией и народом, надо не ходить в него, а подтягивать достойных его представителей до своего уровня и в этом и может быть заключен максимальный успех большего сближения между разными частями общества.
Технический прогресс неисчерпаем, но закостеневшая в своих твердых убеждениях группа может пойти совсем нее в ту сторону и приток свежей крови человечеству нужен, как чистый воздух для дыхания.
При этом надо бы понять и уяснить заодно и то, что личный пример одного члена семьи может послужить первой ласточкой, а за ним потянуться другие и тем самым поток новых людей и новых мыслей еще более резко усилиться, что, кстати, в обязательном виде приведет к усилению демократии из-за большей близости народа к интеллектуалам, но соприкосновение это будет естественным и простым.
Да, и вообще наилучшая прививка от любых социальных потрясений – это единство народа, когда никто никого не презирает только за то, что он сам, видите ли, более развит и лучше воспитан.
Кроме того - это так ведь важно для всякого интеллигента время от времени приглядываться все ли вокруг в порядке, в видимом его глазу быту.
Способность интеллигентного человека грубо зайти в кабинет какого-нибудь зажравшегося от взяток чиновника и стукнуть кулаком по столу, сказав, «хватит тебе скотина из людей кровь пить» не сделает его грязнее, а наоборот чище и нравственнее.
Именно горечь бессилия и делает людей подлыми союзниками сатаны.
А обитать в микрокосме пряных как пыльца райского сада идеалов вещь недостойная настоящей высокой духовности.
Поскольку все мы плывем в одном житейском море, и никому не дано жить в своем закрытом чистом мире радужных, литературных грез.
И эта глубочайшая бездна может стать солоноватой не только лишь от соли людского пота и слез, но и от бесчисленных смертей!
Потому как судно российской государственности было утоплено чертями в глубоком омуте битком набитом лучшими представителями всех слоев общества.
СССР стал государством утопленников, те, что выжили в этом безбрежном океане, безвинно пролитой крови, стали тверже стали, в своем безразличии к чужой боли и страданиям.
Я не имею в виду всех и каждого, а общество в целом.
Но где же была интеллигенция, когда все это происходило прямо у нее на глазах?
Отчасти быстро отчалила заграницу, а ряды тех, что остались несколько поредели и прежде всего - это касаемо тех ее представителей, которым было не все равно, что именно происходило в их малоцивилизованной стране.
Тех, что сразу вставали поперек тут же шлепали на месте, а тех, что потом начинали с чего-то вдруг кипишиться и возбухать, успокаивали, тыча маузером прямо в лицо.
Но при этом ясно одно - выступи российская интеллигенция почти единым фронтом, а также оказав новому режиму посильное, пусть даже самое пассивное сопротивление и очень многие беды Россию бы миновали.
Она была б тогда сегодня на совсем другом уровне, в плане культуры и быта.
Конечно, надо учитывать хитрость большевиков и наивность забитого народа, но это не более чем фактор создающий волну, но ничуть не оправдывающий тех, кто вовремя не построил высокого волнореза.
Но как раз таки великие гении 19 столетия к тому же его еще и разрушали, подкапываясь под него своими грандиозными произведениями. Лев Толстой романом "Анна Каренина, а Чехов его повестями и пьесами, такими к примеру как "Моя жизнь" и "Три сестры". Эти произведения искусства содержали в себе подрывные идеи сокрушающие устоявшиеся моральные принципы непонятного и неприятного им азиатского быта. Они подорвали основы общества, привив ему чистоплюйство, ханжество и цинизм, свойственные всем морализирующим фарисеям неспособным к простым логическим обоснованиям своих досужих разглагольствований и суждений.
Их мировоззрение было упадническим и полулогичным в нем преобладали голые эмоции, а они зачастую враг одетого в житейское платье здравого смысла.
Все, по их мнению, заключалось в русской лени, а это ерунда, потому что дело в ленивом и бестолковом руководстве, а также отсутствии здравой головы на ее естественном самой природой положенном месте.
Именно лень интеллектуальная в сочетании с умением много и красиво говорить, и есть истинная беда современной России.
При этом имеется явный экстремизм с элементами разрушительными по отношению ко всему существующему в этом мире и это свойство забитого народа в интеллигенции проявляется глубже и апатичнее к возможным последствиям таких свершений.
А что ради достижения царства истины, чем не поступишься.
Вот как описывают это Братья А. и Б. Стругацкие в их романе "Обитаемый остров".
"Разум прикинул, что к чему, и подал совет: поскольку изнутри тиранию взорвать невозможно, ударим по ней снаружи, бросим на нее варваров... пусть лесовики будут растоптаны, пусть русло Голубой Змеи запрудится трупами, пусть начнется большая война, которая, может быть приведет к свержению тиранов, - все для благородного идеала. Ну что же, сказала совесть, поморщившись, придется мне слегка огрубеть ради великого дела..."

Постепенные преобразования это не для нас нам подавай все сразу через кровь и темень целых поколений ради счастья будущего хоть сколько-нибудь осуществимого.
Поскольку, по мнению яростных либералов, везде все должно было быть незамедлительно, приобрести черты гладкие и чистые и никаких гвоздей.
А вот когда реакционное правительство может вдруг резко усилить свои позиции, то это же тихий ужас и с этим надо как-то бороться, подтачивая силы воюющей державы, дабы этого не дай-то Бог не произошло.
Вот как описывает это писатель Марк Алданов в его книге «Самоубийство».
«Ленин с его Нахамкесами умные люди. И что в том, что они пораженцы? Разве ты, Митя, не был пораженцем в пору войны с Японией?
- Не был.
- Будто? Я не знал. Значит, ты был исключеньем. 99 процентов нашей интеллигенции состояло из пораженцев».

Может это и преувеличение, но фактом остается то, что та интеллигенция очень любила светлый духом либерализм и всячески подрывала основы феодального общественного устройства.
В конце концов, это привело к рабовладельческому строю (в его современной интерпретации), но этого многие как мне кажется, так и не поняли.
Не было никого лучше кто бы так хорошо понял, что вообще невозможно построить общество по принципам марксизма как это понял и осознал великий мыслитель, а не только писатель Иван Ефремов.
В его книге «Час Быка» он неопровержимо доказывает, что максимально справедливая форма правления возможная при любом тоталитаризме это греческая плутократия, неизбежно включающая в себя элементы рабовладельческого строя.
Вот его слова.
«- Диалектический парадокс заключается в том, что для построения коммунистического общества необходимо развитие индивидуальности, но не индивидуализма каждого человека. Пусть будет место для духовных конфликтов, неудовлетворенности, желания улучшить мир. Между "я" и обществом должна оставаться грань. Если она сотрется, то получится толпа, адаптированная масса, отстающая от прогресса тем сильнее, чем больше ее адаптация».

Но зачем же адаптироваться к окружающей действительности пусть она адаптируется под нас, а во что это ей обойдется это вовсе не наше дело.
Как то пел Александр Макаревич
«Не стоит прогибаться под изменчивый мир, Пусть лучше он прогнется под нас…»

Что же из этого выйдет?
Не слишком ли много будет чести для некоторых неизвестно, что о себе возомнивших?
Может им, впрямь было охота своими немыслимыми прениями нерукотворный памятник себе воздвигнуть, отравой горьких истин отравив всех и вся.
А то жизнь с явными внешними элементами социальной грязи и всегдашнего безыдейного прозябания была для них всецело плоха своей неизменностью и навеки вечные определившимся укладом бытия.
Все должно было сверкать и радоваться и только тогда оно их во всем бы устроило.
Причем в особенности - это касается Чехова и других деятелей, сеявших семена раздора в умах их многомиллионной публики их развитых умом читателей.
Те вещи, которые их зарубежные почитатели просто игнорировали, считая их "русским чудачеством" читатели отечественные принимали за чистую монету и превозносили в виде наилучших этических принципов развитого человека. Но как это вполне естественно большинство с большим затяжным вздохом или зевком не переносило их в свою обыденность.
Однако семена вольнодумства прорастали на благодатной почве униженности, чванства, рабства, засилья круговой поруки всякого начальства.
Поскольку это социальное зло накапливалось веками, оно кишело на низинах и выплескивалось щупальцами террора пытаясь отравить жизнь угнетателей акциями индивидуальных расправ, а также мести за свое полнейшее бесправие.
Это поощрялось реакционными кругами правительства, поскольку отводило ненависть в удобное для них русло войны с разумными либералами и установлению удобной почвы для будущей диктатуры.
Вот только оседлать народное движение им не удалось потому, наверное, что никакого народа они вовсе не знали и знать не хотели.
Комиссары же в отличие от них были вооружены знанием народной психологии и несли в себе отравляющий всякое наивное сознание энтузиазм и оптимизм, зажигающий в сердцах зарю мнимых несбыточных надежд.
А светлые идеи, отображенные в художественной литературе 19 столетия послужили в этом деле явным катализатором.
Уравнивание господ и рабов, со стороны великих русских классиков являлось преступным двоерушничеством, поскольку свое собственное имущество, они бедным раздавать вовсе не собирались.
И сапоги надо понимать, тоже сами себе чистить не желали.
Есть такая странность начиная с 1875 года Лев Толстой начал выпускать в свет
(по частям) гениальный роман Анна Каренина, а с начала последующего десятилетия люди образованные и культурные вдруг начали съезжать с катушек, зачем-то отправившись в народ.
Вот свидетельство Чехова на этот счет. Рассказ "Хорошие люди".
"Это было как раз время - восьмидесятые годы, когда у нас в обществе и печати заговорили о непротивлении злу, о праве судить, наказывать, воевать, когда кое-кто из нашей среды стал обходиться без прислуги, уходил в деревню пахать, отказывался от мясной пищи и плотской любви".

Чехов написал этот рассказ задолго до того как перестал сопротивляться страшной тогда болезни «туберкулез», силы жить и думать логически без штампов и сновидений наяву у него еще были… и тогда я так понимаю, он все еще верил, что он из этого недуга как-то все-таки выкарабкается и доживет до глубокой старости, и ему в то время по-видимому вовсе не было так уж скучно жить на белом свете.
Он любил пошутить над смертью пока не понял, что до нее не так уж и долго осталось…
Получается, что после того как великий классик стал шибче харкать кровью ему изменила вера в Бога, которую он на мой взгляд лучше всего отобразил в его рассказе "Святой ночью" хотя и в других его рассказах она тоже очень явственно проблескивает сквозь повествование.
По его новой социалистической вере все должно было решить отсутствие безделья и бездельников.
Всем труженикам интеллектуального труда предлагалось под шумные фанфары сродниться с простым физическим трудом, потому что именно так, мол, и произойдет единение общества под флагом всеобщего душевного энтузиазма и равенства.
Оно, конечно, хорошо и бесклассовое общество - это действительно мечта, которая себя осуществит в условиях техногенного государства будущего.
Но сначала надо переложить весь физический труд на роботов, и лишь затем позаботиться, чтобы человечество не выродилось от отсутствия любых физических нагрузок.
Но как же сегодня ликвидировать столь ненавистное угнетение?
Для начала надо бы преобразить этот мир наполнить его знаниями, причем, не ликвидировав физически все имеющееся в нем невежество, или же всецело раздавив его морально, а дав людям, то к чему они должны устремиться сами, поняв о чем, в сущности, идет речь.
Но Чехов этого не понимает или хуже того не приемлет и в его повести "Моя жизнь" превращает бытие в абстракцию лишенную ее истинного логического содержания. Он по одному своему наитию выкрашивает жизнь для своего нравственного удобства белилами идеалистического восприятия мира.
То же самое только несколько в меньшей степени он делает и в его повестях "Рассказ неизвестного человека" и "Бабье царство".
Вот пример его ущербной (от горя близкого кончины) логики.
Чехов "Рассказ неизвестного человека"
"Какие роковые, дьявольские причины помешали вашей жизни развернуться полным весенним цветом, отчего вы, не успев начать жить, поторопились сбросить с себя образ и подобие божие и превратились в трусливое животное, которое лает и этим лаем пугает других оттого, что само боится? Вы боитесь жизни, боитесь, как азиат, тот самый, который по целым дням сидит на перине и курит кальян. Да, вы много читаете, и на вас ловко сидит европейский фрак, но все же, с какою нежною, чисто азиатскою, ханскою заботливостью вы оберегаете себя от голода, холода, физического напряжения, — от боли и беспокойства, как рано ваша душа спряталась в халат, какого труса разыграли вы перед действительною жизнью и природой, с которою борется всякий здоровый и нормальный человек. Как вам мягко, уютно, тепло, удобно — и как скучно! Да, бывает убийственно, беспросветно скучно как в одиночной тюрьме, но вы стараетесь спрятаться и от этого врага: вы по восьми часов в сутки играете в карты.
А ваша ирония? О, как хорошо я ее понимаю! Живая, свободная, бодрая мысль пытлива и властна; для ленивого, праздного ума она невыносима. Чтобы она не тревожила вашего покоя, вы, подобно тысячам ваших сверстников, поспешили смолоду поставить ее в рамки; вы вооружились ироническим отношением к жизни, или как хотите называйте, и сдержанная, припугнутая мысль не смеет прыгнуть через тот палисадник, который вы поставили ей, и когда вы глумитесь над идеями, которые якобы все вам известны, то вы похожи на дезертира, который позорно бежит с поля битвы, но, чтобы заглушить стыд, смеется над войной и над храбростью".

Азиат между тем отличный работник просто надо было научиться равняться не на Среднюю Азию, а на Дальний Восток.
А на счет ловко сидящего европейского фрака при явной внутренней азиатчине так это совсем не самое худшее в русской натуре!
Европейцы просто "заморозили" свою дикость под флагом внешне проявленной культуры, а внутри они те же прежние дикари просто пока их устройство общества в узде держит, они ведут себя чисто внешне очень достойно и праведно.
Зато им свойственно пускать в ход всевозможные хитрые интриги, которые со временем перекочевали и в Россию, вдохновив тем самым всевозможных ее угнетателей на новые подвиги в славной битве за свои личные интересы.
А между тем в России внешнего сдерживающего фактора нет, в той же степени, как он существует в Западной Европе, да и культура драться до первой крови куда-то сама собой исчезла с торжеством европейского вероучения марксизма на русской земле.
Убивали еще, как и били до полусмерти, но не было таких нравов, чтобы вдесятером на одного пришлого из другого района.
Это ведь все от отравления светлыми идеями о всеобщем добре и счастье для всех.
Вот пример из книги Игоря Губермана "Прогулки вокруг барака"
"Сергей как-то очень тянулся в камере к нам, кто старше, готов был с радостью и благодарностью принять и впитать новые знания (слушал, по-детски забывчиво раскрыв рот), даже чисто нравственные, если в них не было прямого назидания или морали, которыми его так уже, очевидно, обкормили в школе, что он автоматически закрывался, как раковина или ежик, слыша что-нибудь созвучное школьным прописям. Андрей был холоднее, разумнее и более уже вылеплен, чем Сергей, из которого с равным успехом мог получиться или закоренелый бандит (именно грабитель, а не вор), или упоенный, отдавшийся душой и телом - спортсмен, к примеру, или что-нибудь в этом роде, если бы увлекся (а точнее - кто-нибудь увлек, сильная в нем и явная ощущалась жажда в старшем мужчине).

И далее:
Только я и вправду очень горьким предавался мыслям: виделось мне в эти часы бесчисленное количество таких Сергеев (он, кстати, по-прежнему оставался мне искренне симпатичен) на необозримых пространствах империи, готовых легче всего к массовому какому-нибудь движению - разрушительного, разумеется, характера. Против кого угодно, если сплотят и убедят. И до любой крови.

А все почему? А потому что волк из мультфильма "Ну погоди" их добру не учил?
Нет тут дело было в том, что на мозги в целом заброшенной массе обывателей капали всякими морализмами, а веру в Бога отняли напрочь.
Прескверное сочетание для в целом средневекового общества.
А кто же больше всех в этом вопросе старался, кто сформировал форму нелогичных общественных взаимоотношений между интеллигенцией и народом?
Естественно, что всеми любимый Антон Палыч.
Ведь на счет скуки и праздности у позднего Чехова похоже имелся некий изъян в психике, очевидно, что кровохаркание оказало на него самое что ни на есть подавляющее и крайне депрессивное воздействие.
С чего-то вдруг великого праздника, ничем неуемной энергии у него не с того ни с сего душа возжелала - торжества славных идей, а они могут присутствовать в общественной жизни только в виде реализованного и доказанного обыденной практикой, а не в виде ласковых чьему-то сердцу помоев - извращений передовой европейской мысли.
Западная европейская мысль много чего родила, но из «общественного супа» гнилое выкидывала на помойку, но на ней было кому себе "пропитания поискать".
Все эти доходяги Белинские, Чернышевские, Герцены и иже с ними как будто нарочно всю самую гниль подбирали!
К примеру: про бездельников и отсутствие пламенных идей - это явное наследие якобинцев.
Можно подумать, что всякий аристократ или помещик только что и делает всю свою жизнь, так это ест чужой хлеб, пьет кровь из крестьян, да в картишки режется с приятелями.
Кстати, и сегодня есть люди, что с утра до ночи играют в карты, причем делают они это не от скуки, а от простого свойства их характера прожигателей жизни. Такие есть везде, в любой стране и на общество в целом этот их быт никак собственно не влияет.
Иронический подход к жизни есть следствие стоического принятия неудобных сторон жизни и тут Чехов соблаговолил перейти от частностей к общему положению вещей.
Однако какова альтернатива, которую он предлагает обществу?
По его мнению, жизнь - это борьба за идею и в этом должен был быть заложен основной прагматический подход к естественному существованию.
Однако беря пример с природы, к которой любят обращаться, некоторые пальцем деланные идеологи натуралисты нужно отметить, что конкуренция видов живых существ занятие почти всегда индивидуальное, а не массовое и классовое.
Так что не надо голосить про подражание природе в ее свойствах борьбы за существование.
Так что как выходит Чехов не прав, когда утверждает, что борьба есть основной аспект разумного бытия.
Чехов "Рассказ неизвестного человека"
"Смысл жизни только в одном — в борьбе. Наступить каблуком на подлую змеиную голову и чтобы она — крак! Вот в чем смысл. В этом одном, или же вовсе нет смысла".

Какое, однако, у него разнообразие спектра восприятия окружающего мира и главное как это схоже с восприятием всего нашего столь многогранного бытия чеховскими интеллигентами - последователями великого гения мировой литературы.
Да и конформизм его ясен как полуденное солнце.
Чехов "Рассказ неизвестного человека"
"Служить идее можно не в одном каком-нибудь поприще. Если ошиблись, изверились в одном, то можно отыскать другое. Мир идей широк и неисчерпаем".

Может мир идей и неисчерпаем, но есть еще и твердые убеждения и за них человек должен быть готов отдать свою жизнь, если того от него потребуют злые жизненные обстоятельства.
Равенство, к которому призывает Чехов вообще принципиально невозможно, но возможно другое - естественное прикрепление возвышенных идеалов к обыденной действительности путем охвата как можно большего количества населения идеями добра.
Но этот процесс займет века, и торопить его нельзя никак иначе кроме как в области развития как можно большей доступности благ духовности максимальному количеству простых и необразованных личностей.
А то некоторые поразвели слюней напополам с инфантильными соплями про равенство и братство всех людей на основе быстрого духовного обогащения масс путем прививания им в корне иных взглядов на общественную жизнь.
Однако не могут жить вместе и одинаково тому радоваться лев и ягненок, а богатый и сильный всегда будет прижимать к ногтю слабого и бедного.
Если слабому - это надоело, он может отыграться на еще более слабом, как это было в рассказе Чехова "Спать хочется".
Но будет ли ему после этого хоть сколько-нибудь лучше?
Убийство невинного младенца, что может быть кощунственнее в поисках справедливости?
А разве не лучше просто взять сковороду и стукнуть хозяина по лбу?
Но это так в самом крайнем случае, а так, что уйти нельзя?
Младенцев душить единственный выход из положения?!
Я думаю, будь Чехов подлинным, а не несколько мнимым гуманистом он бы никогда не стал эту историю описывать именно в таком разудалом виде.
Как уже сказано выше, то единственное, что может что-либо изменить в вопросе эксплуататорства - это одно лишь осуществление всеобщей роботизации. Именно это является тем средством, при помощи которого можно полностью высвободить человека от физического труда, в том числе и по уходу за самим собой.
Вот слова Чехова из его столь проникнутой мыслью о будущем отсутствии тараканов за общественной печью повести "Моя жизнь"
"У нас идеи - идеями, но если бы теперь, в конце XIX века, можно было взвалить на рабочих еще также наши самые неприятные физиологические отправления, то мы взвалили бы и потом, конечно, говорили бы в свое оправдание, что если, мол, лучшие люди, мыслители и великие ученые станут тратить свое золотое время на эти отправления, то прогрессу может угрожать серьезная опасность".

Можно, конечно, если сильно постараться и так утрировать все наше бытие, что всерьез удастся редьку с коромыслом увязать, но вопрос вопросов, а зачем?
Только потому, что Чехову все хочется поделить поровну?
У него, похоже, то была идея фикс главное, мол, избежать рабства, а все остальные жизненные факторы, как, к примеру, всеобщее процветание абсолютно побоку.
Впрочем, он был не один, а просто выражал то, чем дышало его время, его поколение людей думающих и рассуждающих о настоящем и о будущем.
Российская интеллигенция тяжко трудилась, возводя себе новый дом, но начала-то она его строить непосредственно с крыши. Она создавала себе в нем такие условия, при которых ей самой жить станет куда как легче. При этом искренне считая, что простой люд будет совсем незатруднительно заставить снять лапти и надеть белые воротнички.
Поскольку, видите ли, их нынешний азиатский вид для чьей-то пропитанной европейским лоском души был ну совсем же неприемлем.
Потому-то эти просветители, значит, и захотели силой лишить Россию ее прежнего облика, обрекая ее тем самым на дикое противоречие между новым ее камзолом светского общества и старыми мужицкими лаптями ее крестьянских ног.
И так ведь аристократия была чужой своему народу как калмыцкий чабан чукче.
Нравы разные, язык иной во всех отношениях, а то, что оба узкоглазые так - это еще не говорит про то, что друг друга хоть как-то понять смогут.
(Правда пример – этот сугубо аллегоричен и не имеет под собой ничего кроме необходимости лучше чем как либо иначе разъяснить сложившуюся в России социальную ситуацию).
А тут еще и интеллигенция поперлась в ту же самую степь и лишь в связи с тем, что там, мол, жить краше, да веселее.
В повести Чехова «Степь» Егорка ехал в другую жизнь, оставив прежнюю навсегда позади.
Вот так многие из своего старого уездного гнезда вырвались, тут же забывали о нем как про дурной сон.
Об этом и писатель Алексеев пишет его романе "Рой".
"Вот и плохо, что не был! - отрезал Вежин. - Совсем от дома отбились. На Стремянку вам чихать. Ты хоть и профессор, а не забывай, где родился и вырос! Больно уж скоро родину поменяли..."

Однако так уж выглядит этот мир, что, когда забывают о своих истоках, невольно возникает необходимость найти себе другую воображаемую изначальную суть.
Белые ли звезды из романа Ефремова «Час Быка» или же «Западную Европу»…
А ведь и действительно чего там вспоминать про свое убогое детство, в провинции вырвавшись из нее в великосветское общество?
Но с чего же это вообще повелось?
Именно Чехов пытался вырвать с корнями всю российскую глубинку поближе к Москве, его пьесы буквально сквозят этим желанием только что в этом толку, если отрываются от почвы только люди образованные?
Может от этого народу жить куда легче станет?
Но в оправдание Чехову естественно можно без конца говорить, как он любил свой народ и с какой любовью он описывал его быт.
И все же был другой Чехов, еще сопротивлявшийся расхолаживающему действию туберкулеза.
История могла бы знать другого Чехова, борющегося с язвой большевизма, если бы не эта его болезнь.
Но так уж оно совпало по времени, что его личный недуг приключился одновременно с назревшим новоявленным образованием, что явилось истинной раковой опухолью на русской земле.
Причиной тому стала неразборчивость в средствах по достижению благих целей столь свойственная российским мыслителям быстро отчаивавшимся, поскольку они торопились в один год (или десятилетие) переделать Россию на европейский лад.
Реально столь быстрые изменения просто невозможны, зато могут быть идеалистические сказки о том, что вот, мол, вместе навалимся, да изменим все к чертовой матери и всего делов.
А ведь всякому новому нужно давать дорогу с великой осторожностью присматриваясь к его направленности, фактической сути и бытовой профпригодности.
Не бывает таких волшебных палочек, которой будет более чем достаточно взмахнуть и все само собой устроится в самом наилучшем виде.
И более всего зарождается всевозможного бреда именно в кулуарах светских бесед людей далеких от реальности, но мыслящих однозначно о добре и ни о чем более.
Мысль о зле и препятствиях им чинимом вызывает в нем одну лишь только скуку и желание перепрыгнуть в светлое завтра на гнедом коне высшей справедливости.
Они витают в облаках абстрактного и не видят мир в его истинном, скотском естестве.
Рассвет свободной творческой мысли в России зацвел красной плесенью и изошел слезами безумия по поводу неосуществимых на скорую руку надежд.
Вся их неосуществимость проистекала от непреодолимой веры в великое чудо в дальнейшем переходящее в естественность обыденного существования.
Подобные веяния создавали раздвоение между допустимым и ирреальным, но до чего же прекрасном в своей близкой перспективе всеобщего счастья.
Источник, бьющий ключом из недр духовности, позволяющий мыслить подобным образом находился где-то в светлых сумерках зарождающихся идей, которым для их правильного усвоения потребовалось бы придать соответствующую форму.
В любом ином случае, они способны лишь на что-то одно - повсюду вокруг себя расплескивать сияющие брызги, от которых затем фонтанчиками забрызгают в неправильную сторону повернутые мозги.
Это, как оно и вполне естественно, не более чем грязный цинизм, но кто учитель, не Антон ли Палыч Чехов?
Можно подумать, что то, что он пишет в его повести "Моя жизнь" сегодня выглядит хоть как-то иначе.
"Да, пусть я виноват, - сказал я. - Сознаю, я виноват во многом, но зачем же эта ваша жизнь, которую вы считаете обязательною и для нас, - зачем она так скучна, так бездарна, зачем ни в одном из этих домов, которые вы строите вот уже тридцать лет, нет людей, у которых я мог бы поучиться, как жить, чтобы не быть виноватым? Во всем городе ни одного честного человека! Эти ваши дома - проклятые гнезда, в которых сживают со света матерей, дочерей, мучают детей... Бедная моя мать! - продолжал я в отчаянии. - Бедная сестра! Нужно одурять себя водкой, картами, сплетнями, надо подличать, ханжить или десятки лет чертить и чертить, чтобы не замечать всего ужаса, который прячется в этих домах. Город наш существует уже сотни лет, и за все время он не дал родине ни одного полезного человека - ни одного! Вы душили в зародыше все мало-мальски живое и яркое! Город лавочников, трактирщиков, канцеляристов, ханжей, ненужный, бесполезный город, о котором не пожалела бы ни одна душа, если бы он вдруг провалился сквозь землю".

А в провинции и сегодня все творится точно так же как оно было когда-то прежде, потому что некому про ту другую светлую жизнь знать неохота, а если кто чего и захочет изменять так все сразу и вообще. Именно этим еще Чехов наяву бредил, чем и заразил очень многие умы.
Я не умаляю его великого таланта, но он один из явных буревестников революции.
А вот Сергей Алексеев к ней не призывает, а орет людям в уши, опомнитесь, взгляните-ка на себя!
Но тоже речь идет только о Алексееве до 1993 года, а потом он стал совсем другим человеком.
На этот раз это было производное слишком большой и неправильно понятой свободы, из-за чего собственно и погиб поэт певец и композитор Игорь Тальков.
Эти люди взывали к совести к обращению внутрь себя, но некоторым только на иные заморские страны глядеть ох как охота!
А все, потому что жить среди засилья российской азиатчины было просто нестерпимо, и потому российская интеллигенция целиком мыслями своими погрязла в восхищении перед западной культурой.
А ведь в отличие от восточной древней как египетские пирамиды, она возникла не слишком-то давно. За внешним очень эффектным лоском западного образа жизни, скрываются те же самые звериные клыки, что и у не очень далеких предков сегодняшних западных европейцев.
В России культура общественной гигиены гораздо древнее чем в Европе.
Когда от средневекового европейца несло потом хуже чем от лошади после забега на скачках от русского человека так вовсе не пахло, потому что на Руси было принято купаться и все скопом ходили в баню.
Другое дело, что в России было больше жестокости, чем в Европе, но это объяснялось спецификой истории с вечными набегами, которые не могли сдержать никакие природные препятствия.
Западные европейцы были ближе к древним истокам цивилизации и переняли от нее законы, которые у них действительно определяют форму их существования, а не являются мертвым балластом, на который никто не обращает никакого внимания.
Законы в Европе действительно соблюдаются, но с какой-то дисфункцией головного мозга!
Раз сказали, значит, сделаем - это для барана норма, а не для человека разумного.
Однако - эта заорганизованность в чем-то все же лучше российской вольницы, где, если нет барина, значит и закона нет.
У всех свои недостатки, но зачем прививать чужие, как будто мало своих?
России европейский путь в конце 19 начале прошлого века был просто напросто заказан, потому что она не европейская, а азиатская страна, что совсем не делает ее хуже, а просто устои у нее другие не европейские.
Потому и идти вперед европейским маршрутом ей было как-то не с руки, а надо было развивать свою культуру вот бы чем российской интеллигенции всерьез заняться, а она себе лоб в конец расшибла, пытаясь им прислониться к европейскому культурному житью.
А все, потому что главные носители высокой духовности, не имевшие как аристократия презрения к черни из-за своего родового превосходства выработали свое чутье к людям на основе общих вкусов, взглядов и культуры.
Чем, вооружившись, они и отдалились от простого народа не только на расстояние, отделяющее образованного человека от необразованных, но и вознесясь над ним как египетский фараон над своими рабами.
А истинную любовь к своему отечеству можно лишь тогда считать полноценной, коли она сочетается с глубочайшим уважением ко всей своей нации и именно в этом и заключается подлинное духовное родство со своей родиной.
Да, даже до последнего пьяного мужика, что, конечно, не обязывает целовать его в щечку, когда он пристает к приличной даме.
Сильно же российские ученые любили свою страну, если среди толпы штурмующей отходившие в Стамбул корабли, они были отнюдь не на последнем месте?
А потом значит, они как Набоков ожидали, что власть проклятых большевиков сама собой рухнет.
Он высказался в подобном ключе в его рассказе «Адмиралтейская игла».
«Со дня последнего свидания прошло шестнадцать с лишком лет,- возраст невесты, старого пса или советской республики».

Это ведь Сикорский вынужден был уехать, а не сам того захотел.
Духовное отторжение от российской реалий, грязи, свинства, казнокрадства и взяточничества сослужило надежной точкой опоры для тех, кто хотел разжечь костер из древних бревен императорского престола.
Лучшим для этого материалом стала горстка угольков из доменной печи европейского идеализма.
Их подобрали (чисто абстрактно) многие просвещенные либералы дореволюционной России, но сколь же у многих из них были слишком нежные ручонки, чтобы собственноручно кинуть их в царский престол.
Они вообще не умели действовать, а только говорить!
Бывает, что человек чего-то боится и обходит стороной, даже если ему этого ужасно хочется, но бывает и так, что когда это не поддерживается большинством, кто-то будет совершенно беспомощно глядеть на муравья, ползущего по руке, и не сбросит его с нее.
Потому что, скажем, это неприлично, а его приучили неукоснительно соблюдать все до единого приличия.
Слепое следование усвоенным привычкам и обычаям есть смертный грех в государстве, снедаемом вечными бесчинствами и анархией.
Надо было жестко браться за усмирение народа, а не вещать о невозможности пролития крови!
ЕЕ поток неумолимо захлестывает всех тех, кто постеснялся вовремя ее пустить тяжелобольному горячечным бредом революции.
Вот как пишет об этом Деникин в его "Очерках русской смуты".
"Временное правительство должно смотреть на меня, как на выразителя требований демократии, и должно особенно считаться с теми мнениями, которые я буду отстаивать"... Наконец, что едва ли не самое главное, в состав правительства входили элементы русской передовой интеллигенции, разделявшие всецело ее хорошие и дурные свойства и, в том числе, полное отсутствие волевых импульсов - той безграничной в своем дерзании, жестокой в устранении противодействий и настойчивой в достижении силы, которая дает победу в борьбе за самосохранение - классу, сословию, нации. Все четыре года смуты для русской интеллигенции и буржуазии прошли под знаком бессилия, непротивления и потери всех позиций, мало того - физического истребления и вымирания".

А вот еще одно его высказывание по тому же поводу.
"Я знаю, что в некоторых русских кругах, такое прямолинейное исповедование моральных принципов в политике, впоследствии встречало осуждение: там говорили, что подобный идеализм неуместен и вреден, что интересы России должны быть поставлены превыше всякой "условной политической морали"... Но ведь народ живет не годами, а столетиями; я уверен, что перемена тогдашнего курса внешней политики - существенно не изменила бы крестный путь русского народа, что кровавая игра перемешанными картами продолжалась бы, но уже за его счет... Да и психология русских военных вождей не допускала таких сделок с совестью: Алексеев и Корнилов, всеми брошенные, никем не поддержанные, долго шли по старому пути, все еще веря и надеясь на благородство или, по крайней мере, здравый смысл союзников, предпочитая быть преданными, чем самим предать.
Дон-Кихотство? Может быть. Но другую политику надо было делать другими руками... менее чистыми".

Но чистыми руки властвующего, да даже просто живущего на белом свете не бывают никогда!
Всегда есть сеть интриг, а иначе ему и не бывать в любом человеческом коллективе.
Просто есть люди, которые не любят ничего явного, поскольку оно таким образом становиться очень им противным.
И вот тогда исподволь из всех углов лезет отвратительная человеческая плесень, что захватывает все позиции, находясь на которых можно хорошо разжиться.
Но если говорить о конкретном переложении данного факта на суровую действительность гражданской войны, то получается вот что.
Свидетельство генерала Краснова красноречивее любых прений по этому поводу.
"Да, да, господа! Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии! Весь позор этого дела лежит на мне!
Буря аплодисментов покрыла слова атамана. Нападки за "германскую ориентацию" прекратились".

Но, наверное, что прекратились только внешне, а внутри все еще сидел тот же инстинкт грязебоязни превративший борьбу с большевиками в возню в песочнице, кто кого больше измажет и замарает репутацию, дабы самому выдвинуться и сделать славную карьеру, а то и просто разжиться за счет этой войны.
А тот, кто скрепя сердце добывал снаряды у этих господ, получается продажная девка.
Вот что пишет об этом генерал Краснов в его книге "Всевеликое Войско Донское".
"Но что же Войску делать, - сказал Денисов, - Немцы пришли на территорию его и заняли. Войску Донскому приходится считаться с совершившимся фактом. Не может же оно, имея территорию и народ, ее населяющий, уходить от них, как то делает Добровольческая армия. Войско Донское - не странствующие музыканты, как Добровольческая армия.
Эти "странствующие музыканты" были переданы генералу Деникину, и он в свое время припомнил это словцо Денисова. Когда Войско Донское начало свои сношения с союзниками, в штабе Деникина сказали: "Войско Донское - это проститутка, продающая себя тому, кто ей заплатит".
Денисов не остался в долгу и ответил: "Скажите Добровольческой армии, что если Войско Донское проститутка, то Добровольческая армия есть кот, пользующийся ее заработком и живущий у нее на содержании".

Но видно не прошли даром генералу Краснову его грязные руки, впоследствии запачкал он свою благородную натуру сотрудничанием с подлым нацистским врагом.
Так что слова Бернарда Шоу в его ранней пьесе "Дома вдовца" ему очень даже к лицу.
"Мистер Сарториус - это не справедливо! Это не справедливо!!! Вы понимаете, что никто на свете не может больше выжать из этих несчастных бедняков и меньше при этом истратить. Я так замарал руки на этой работе, что для чистого дела они вообще не годятся".

А между тем грязным было все руководство белого движения, оно замарало себя предательством законной власти, мелким подличаньем и заискиванием перед новыми князьками из самой что ни на есть клоаки общества.
Их продажность и их бескорыстие в уничтожении всего прошлого, упраздненного житья бытья, должно было отстранить этих людей от всякого сотрудничества с такой властью.
Но они были слабы душевно измотаны кровопролитной войной, а также раздавлены морально вдруг нахлынувшими переменами.
Потом правда они оправились, но было уже слишком поздно для возвращения страны в нормальное русло естественной для нее истории.
В случае победы белых над красными при помощи немецких штыков мог бы запросто возникнуть прочный союз тоталитаризма против всего демократического мира, которому всей нашей вселенной просто нечего было бы противопоставить.
О том, что такое было более чем возможно, а также и других аспектах выше изложенных автором, лучше всего свидетельствует Марк Алданов в его пятом томе «Портретов» «Эрих Людендорф».
Эти, то люди, по его мнению, и погубили Германию, продлив комедию дружбы с большевиками больше чем было необходимо. Русские большевики спасли немцев в 1917 году, но в 1918, они уже были совершенно не нужны. Тогда-то и следовало, забыв о благодарности подальше выбросить вон выжатый и гниющий лимон. Если верить Людендорфу, он с самого начала понял опасность, которую представляет собой зараза разложения для Германии, и в частности для немецких войск. В этом отношении потрясающее впечатление произвел на него по его словам рассказ генерала Скоропадского о развале русской армии в 1917 году. Гетман рассказал мне, что никогда не мог понять, каким образом вышел из повиновения тот корпус, которым он командовал во время войны. Это было делом одной минуты. Простой рассказ его произвел на меня глубокое впечатление. Ганнибал увидел отрубленную голову Гасдрубала. То моменто мори, которое для Людендорфа, как вероятно и для всякого военного человека была гибель некогда грозной русской армии, дало направление всей его политике по отношению к большевикам. Уже к концу 1917 года он признавал (повторяю, если ему верить), что полезное с точки зрения интересов Германии роль большевиков кончена. Русская армия перестала существовать как военный фактор. Нам даже не нужно было вступать в переговоры. Мы могли просто диктовать свои условия. Теперь, по мнению Людендорфа, следовало, живо убрать большевиков. Вся брестская комедия, которую затеяли гражданские власти, была совершенно не нужна и даже вредна. У нас в Бресте не было достойного партнера, что должны были подумать о потребностях Германии в мире, Клемансо и Ллойд Джордж, когда они увидели, что немецкие министры вступили в переговоры с безоружными русскими анархистами? Поэтому Людендорф все время требовал у канцлера скорейшего конца брестских переговоров. Когда Троцким была придумана гениальная формула «Мира не заключать, войну прекратить». Мнение Людендорфа одержало вверх. 18 февраля германская армия перешла в наступление. Троцкий немедленно заявил о своей готовности послать новых уполномоченных в Брест. Сам он больше не приезжал – добавляет с некоторой иронией Людендорф. Победа немецких военных властей над гражданскими в русском вопросе была, однако недолговременной. Большевики вновь подружились с Берлином и германское руководством иностранных дел под руководством некого директора Криге, приняло явную ориентацию на Советскую власть. Что, по мнению Людендорфа, и было одной из причин гибели немецкого дела. Сам он требовал немедленной высылки Иоффе из Германии и полного разрыва с большевиками. Надо было идти на Москву. В этом случае - говорит Людендорф к нам, наверное, присоединился бы Краснов, а может быть и Алексеев. Мы могли бы очень быстро взять Петербург, с помощью донских казаков овладеть Москвой, свергнуть Советскую власть и уничтожить очаг заразы. С новым русским правительством был бы заключен прочный мир на иных основах, и это было бы важным успехом для всего дела ведения войны. Между тем политика министерства иностранных дел создавала Германии на востоке только врагов и все новые опасности. Странное чувство испытываешь читая теперь эти страницы. Для всякого, кто в то время жил в Петербурге или Москве и видел своими глазами тогдашнее военное и политическое бессилие большевиков достаточно очевидно, что не было ничего легче чем осуществить план Людендорфа.
Армия была обезвожена бешеным энтузиазмом вдруг нахлынувшей свободы,
а также глупым изыманием из солдатской массы всего того лучшего и не подверженного из-за его духовной прочности - гниению.
Им надо было не бояться в грязи самим пачкаться, а не ждать пока их испачкают и оплюют с головы до ног.
Но они так не умели, потому что были слишком горды, спесивы, уверены в своем исконном праве...
И вот когда все стало разваливаться, Корнилов порешил со скелета достойной, лучшей в мире армии содрать последние куски еще уцелевшего мяса.
Вот как это описывает генерал Краснов в его книге "От двуглавого орла к красному знамени".
"Здесь Саблин в первый раз увидал Корниловские ударные батальоны. Это была ужасная идея: выбрать все лучшее и свести в отдельные части. Масса лишилась опоры, лиши¬лась своего скелета и развалилась, а скелет был без мускулов и потому без силы".

Но и он тоже не понимает того, что скелет армии не лучшие сыны России, а единство всех, и даже самые трусливые солдаты включают в общий хор свое ура, когда у армии есть единый душевный порыв, ведущий ее в бой.
При революции он остался, но без всякой души как там было у группы Любе...
"Мертвые с косами сбросили царя..."

А все от заклятого конформизма присутствовавшего еще в царское время и только лишь значительно усугубившегося в эпоху засилья революционного энтузиазма.
Не было в июльском выступлении Корнилова никакой силы, а только лишь ее демонстрация, дабы расшевелить силы реакции и заставить их примкнуть к тем, кто возвратит России ее где-то ей посеянный разум.
Но зверь, вкусивший крови не может остановиться, а дурак не может в умного обратиться.
Керенский был самоуверенным обормотом, и в мозги ему прочно засела мысль о том, что он именно то, что и может заменить собой самодержавие.
А тут ему Корнилов захотел дать пинка под зад вот он и подсуетился, дабы нивелировать его до врага всего отечества, а не своего личного.
Ругань такого рода между хоть сколько-нибудь умеренными силами приводит к тому, что народ как тот Шариков, становится не согласен с обоими, совершенно не вдаваясь в разницу их принципиальных позиций.
Вот как описывает сам процесс этой борьбы генерал Краснов в его книге "От двуглавого орла к красному знамени".
"Сейчас только, - сказал Самойлов, - Корнилов в широко опубликованном приказе объявил Керенского изменником, готовящим гибель России.
- Слава Богу! - воскликнул Саблин.
- Погодите славословить. Керенский объявил в свою очередь Корнилова изменником, контрреволюционером, стремящимся к реакции и идущим против всех завоеваний революции. Оба кричат, что они демократы.
- Ну и что же? - сказал Саблин.
Самойлов внимательно, умными глазами посмотрел на Саблина.
- Вижу, что затуманились богатырские очи. Правильно, Александр Николаевич, понимать дело изволите. На чьей стороне правда?
- Ну, конечно, на стороне Корнилова.
- Правильно, ваше превосходительство. А сила? Толпа, масса вся за Керенского. К нему примкнули все те прохвосты и негодяи, которых иначе ожидает расстрел. А солдаты, продающие обмундирование на Александровском рынке, а почетный орден дезертиров - все это за Керенского. Он адвокат всякой подлости, он укрыватель палачей, казнивших генера¬лов и офицеров, он защитник немецких шпионов, и вся эта пакость за него.
- Но ведь все это разлетится от одного хорошего выстрела.
- Но кто будет стрелять? Корнилов, понимаете ли, младший, а по нашему генерально-штабному обычаю не принято раньше батьки в петлю лезть. В Пскове сидит Главкосев Клембовский - с кем он пойдет, а? На кого карту поставит? Пойдет с Корниловым и прогорит - петля, пойдет с Керенским и прогорит - расстрел? А? Какова комбинация. А не умоет ли он руки, не созовет ли совет, не забронируется ли комиссарами и сделает, как они прикажут? Там Войтинский и Станкевич, - друзья Керенского, ярые сторонники углубления революции, там Бонч-Бруевич, - он товарищ мой, ловкий парень, из совета не выходит, там ваш друг Пестрецов, с которым и вы и я на "ты". Этот определенно сказал: "Теперь сила за солдатами, и я с ними. Они - мой царь".

Но то были не солдаты, а восставшие против своих господ рабы не понимающие ничего кроме того что им теперича некого бояться и некого слушаться.
А сверху все это покрывали те, кому было заранее известно, что вся эта масса быстро перебродит и надо будет лишь удачно набросить на всех зарвавшихся выскочек "из народа" свое лассо и они сделают толпу послушной как овечка в загоне.
Так что именно поэтому и мог иметь место такой страшный разгул анархии, и он тоже был естественным продолжением решения всех вопросов при помощи не направленной против кого-либо лично дикой вакханалии мнимой свободы от всякой ответственности за свои невозможные с точки зрения разума - противоправные действия.
То есть ранее ПОГРОМ был чем-то узконаправленным и выпускаемым наружу лишь иногда, а теперь, чтобы усмирить народ другие масштабы кому-то понадобились.
Эту тенденцию, верно, подметил Иван Ефремов в его провидческой книге «Час Быка».
Ясное дело, что по мере увеличения трудностей жизни и углубления, возникающих в связи с этим противоречий количество произвольно выпускаемой наружу ненависти должно безмерно увеличиваться.
«- Подумайте над вашим понятием свободы, и вы поймете, что она состоит в правах на низкие поступки. Ваш протест против угнетения бьет по невинным людям, далеким от какого-либо участия в этом деле. Владыки постоянно твердят вам о необходимости защищать народ. "От кого?" - задавались ли вы таким вопросом? Где они, эти мнимые враги? Призраки, с помощью которых заставляют вас жертвовать всем и, самое худое, подчиняют себе вашу психику, направляя мысли и чувства по ложному пути».

А это вполне естественно, при развитии любого тоталитаризма ему необходимо, куда большее, чем ранее количество врагов, и даже полностью истребив старых, он нашел бы каких-либо новых.
В российском варианте диктатуры ранее всегдашним козлом отпущения были евреи, а теперь им стали офицеры, священники, интеллигенты, но этим самым общественным злом, мешающим всем жить, могли, были быть назначены какие угодно лица, главное, чтобы беснующаяся толпа знала, что ей за все совершаемые ей злодеяния не будет ровным счетом ничего.
Но то было только официально разрешенное насилие, а неофициально существовал террор всех против всех и полное беззаконие на местах.
А те, что сидели наверху хотели, чтобы все как всегда выглядело в виде самоуправства испитого и обозленного народа, а сами они естественно, что ни к чему такому никакого касательства, вовсе не имели.
Вот как описывает эту ситуацию генерал Краснов в его книге "От двуглавого орла к красному знамени".
Испуганная Императрица, - все дети ее больны корью, - вызвала Государя. Приезжай он в эту минуту в столицу, даруй одной рукою конституцию, другою разгони всю ту сволочь уголовного типа, которая как-то сразу, как воронье, налипла на революцию, может быть, еще что-нибудь и вышло. Но изменили, Саша, не низы. Им еще Господь простит, их угнетали и держали в темноте, их жизнь не ахти как была сладка, они не ведали, что творили. Изменили верхи. Государь отправляет отряд в Царское, назначает туда своего любимого генерал-адъютанта и, казалось бы, такого ему преданного, Иванова, отдает распоряжение о направлении в Петербург кавалерийских частей. Но "Главкосев" - Рузский, который находится в оживленнейших переговорах с Родзянкой, отменяет распоряжения Государя и не пускает войска к Петрограду. Видишь ли, все крови боятся, все хотят сделать бескровно.
Ну и вышло почти бескровно Марк Алданов в его книге «Самоубийство» об этом так и пишет, но что было потом?
«Октябрьский переворот повлек за собой самые кровавые годы в мировой истории. Но сам по себе день 25 октября действительно был "великим, бескровным": другой такой революции, пожалуй, история и не знает».

Сначала перебили юнкеров, а затем начали убивать людей без счета и зазрения совести просто как овец или быков.
Вся страна превратилась в кровавое месиво, где все убивали всех, но если бы вовремя было выпущено не так уж и много пролетарской крови в дальнейшем такого бы не было!
Вот что правда, то правда не любит российский интеллигент вида крови и всецело от нее чурается.
Это его нежелание мараться в ней есть наиболее грязная часть его мышления.
Однако волевые решения, которые ведут к безмерным страдания простого народа его вовсе не смущают, противным слухам о голоде он не верит, а быстрая реформация села вызывает у него бешеный восторг, поскольку он всецело сторонник цивилизации и всякого прогресса, а для него именно в этих словах заложены и здравый смысл и сердечная благость.
Вид пролитой кем-то другим во имя абстрактных идей добра его вовсе не смущает и ради светлой идеи и победы разума над тьмой он и сам готов замарать свои руки кровью лишь бы то была стоящая идея не пустяк какой-нибудь.
Примером тому может быть тот же Родион Раскольников.
Однако реакционному правительству они стремились во всем помешать упрочить свои позиции, а это включало в себя и сношения с врагом и стремление всеми силами добиться поражения своей державы в войне.
«Победа укрепит проклятое узурпаторство» было лозунгом либеральных сил делавших все чтобы их страна не в коем случае не выиграла в Первой Мировой.
Россией пренебрегали и помыкали также союзники стремившиеся выжать из нее максимум в конце войны, не дав и минимума, поскольку в дипломатическом смысле русский царь с его безропотными прислужниками завсегда оставался с носом после дележа территорий и зон влияния.
Это происходило не из-за недалекости ума, а из-за того что Россия идеализировала Европу видела в ней символ порядочности и сама вела политику до полной детской наивности честную открытую.
Конечно, это было только общий фон и в России тоже крутили свое кино разного рода дипломатические деятели, но основными параметрами военных действий всегда оставались честность, порядочность, верность данному слову и долгу.
В то же время в Европе все было совершенно не так вот как пишет об этом писатель Алданов в его книге «Самоубийство».
«Несчастьем для Европы было и то, что почти все секретные и не секретные соглашения строились главным образом на взаимном обмане, причем каждое правительство обманывало и своих союзников».

На самом деле – это было несчастьем только для России, поскольку она жила и думала совсем по другому, и ее преданность общим интересам сослужила ей плохую службу, потому что такое поведение цивилизованные, но не культурные люди не только презирают, но и считают его крайне вредным явлением человеческой природы. Так что такую глупую с их точки зрения страну, они спасать от ее же идеализма, толком вовсе не станут.
А то чего доброго грязный идеализм благородства и самопожертвования ради общих интересов и к ним как-то переметнется и заставит их изменить своим старым принципам, выработанным еще при императоре Августе.
Вывеску, когда надо меняем, а то, что за ней никогда.

В России все было не так!
В ней схлестнулись в бешеной ярости два потока сознания западный усвоенный кое-как наспех (и донельзя, кстати, идеализированный) и азиатский с его презрением ко всем европейским ценностям превозносящим семью, власть и старый порядок.
Страшная это сила взаимная нелюбовь людей достойных к друг к другу, а меж ними житейское море никогда не вкушавшее ранее плодов подлинной свободы.
Так что жить не осталось кому по уму и по сердцу, а не в дыму бесконечных словесных баталий, в которых терялся всякий здравый смысл, а главным скрытым термином было «все долой».
Разум, покинувший страну при первой же для нее серьезной опасности страшащейся более всего пролития крови, к которому он тоже будет как-то причастен, был виновен как в подстрекательстве к бунту, так и в отсутствии здравых идей по его укрощению.
Без крови тут было бы никак не обойтись, но то была другая кровь не царских же сановников.
А тут ее завсегдашнее пролитие должно было совершиться не против давнишних эксплуататоров, а против забитого и бедного люда рабочих и крестьян.
Это ж, понимаешь ли, для российской интеллигенции было вовсе недопустимо, поскольку совесть их этого стерпеть ну никак не могла!
А как же? Все ведь ради народа и его же благими чаяниями делается!
Вот как отзывается об этом генерал Краснов в его книге "От двуглавого орла к красному знамени".
"У Рузского миллион солдат под ружьем, и все еще и не нюхали революции. Даже если тысяч сорок походом двинуть на Петроград, так при одном известии весь революционный пыл погас бы и все эти герои революции побежали бы выдавать друг друга и каяться. Но, повторяю, игра заварена серьезная, и в ней принимают участие верхи, не без одобрения союзных посольств".

А эти самые союзники как уже сказано выше всегда играли с Россией в двойную игру, но куда им было до царского правительства, которое играло в игру тройную и не только с народом, но и с самим собой.
Причем революция есть следствие "благородства" царя батюшки, которому ничего не стоило еще в 1915 году подписать с Германией выгодный для России сепаратный мир, а тем более это было легко сделать в 1916.
Но это было бы не по благородному и не по товарищески, по отношению к Европе, чьим душой и сердцем жила вся благородная прослойка тогдашнего российского общества.
А остальной народ и его непомерные муки она ни во что не ставила.
Вот и взорвался общественный котел, в который существенно добавил пара немецкий Рейх проигрывавший войну на два фронта и потому позаимствовавший у японцев их план разрушения России изнутри.
Как известно, революция 1905 года была осуществлена на японские кровные отмытые на Нью-Йоркской бирже.
Но это все истины не для любителей своей правоты за счет попрания всякой исторической правды им все нипочем для них существует своя история и дабы оправдать действия своих кумиров, они наведут тень на плетень в любом виде и форме.
И главное этот ореол святости над теми, что свои, оправдывающий любые зверства, если они осуществлены правильной стороной в гражданской войне.
Вот он пример того как правда глаз колет, когда ей в нос тычут.
Достоевский "Бесы"
"- Но он черт знает что говорит, - возражал фон-Лембке. - Я не могу относиться толерантно, когда он при людях и в моем присутствии утверждает, что правительство нарочно опаивает народ водкой, чтоб его абрютировать и тем удержать от восстания. Представь мою роль, когда я принужден при всех это слушать.
- Знаете еще, что говорит Кармазинов: что, в сущности, наше учение есть отрицание чести, и что откровенным правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно. - Превосходные слова! Золотые слова! - вскричал Ставрогин; - прямо в точку попал! Право на бесчестье, - да это все к нам прибегут, ни одного там не останется"!

Если, мы за царя тогда он святой, если против он узурпатор, погрязший в коррупции и крови. Чего-то среднего просто не существует.
А между тем все тогда прославились дикими зверствами.
И основано это было на принятии на вооружение принципов бесчестия, которые Достоевский только вознес к верху, а не в ком-то разбудил.
Белые тоже внимательно читали Достоевского и весьма сосредоточенно, так что такие генералы как Шкуро могли, действуя вполне осознанно развращать своих подчиненных, дабы они им, верно, служили и только бесчестьем своим дорожили.
То есть в, то время как честные и благородные люди защищали Россию грудью от проклятого большевизма и его последствий, у них в тылу бесчинствовала банда мародеров, которые создавали у населения впечатление, что они и есть та Белая армия, состоящая из бандитствующего элемента, грабящего всех подряд.
Ведь обиженный народ не разбирает, кто есть, кто и когда его грабят люди одетые в определенную форму, он делает из этого вполне соответствующие тому выводы.
Вот свидетельство генерала Краснова, на этот счет взятое из его книги "Всевеликое Войско Донское".
"В тылу лазареты с врачами, санитарным персоналом и сестрами. В тылу любовь и ревность. Раненые и больные часто бывают капризны и требовательны и на правах раненых и больных позволяют себе весьма многое, оскорбляющее тех здоровых, которые отдали себя на служение им. Но настоящие раненые и больные не в счет, им это охотно прощают, но в лазаретах всегда бывает известный процент таких раненых, которые никогда ранены не были, таких больных, болезнь которых не найдет и не определит самый искусный врач. Эти "раненые" и "больные" приносят вино в лазареты, эти "раненые" и "больные" до глубокой ночи шатаются по городу, горланя песни, и управы на них нет нигде. Что может им сделать дежурная сестра, которая сама их безумно боится? Так было во всех армиях, так было и в Добровольческой армии. В Добровольческую армию вместе с идейными юношами шли шкурники, и эти шкурники прочно оседали в тылу и теперь наводнили Ростов и Новочеркасск".

Так мало того еще и вечные склоки заполонили высшее начальство белого движения, а все только от того что мараться в липкой грязи честным людям было не с руки. А поскольку те этого не захотели, то в грязные лапы подлой белой контрразведки попали те же возможности, что в тоже время оказались в руках у товарищей из Чека.
Они были одной породы и, наверное, выправив себе новые документы, некоторая часть белых контрразведчиков устроилась затем в органы НКВД, чтобы не расставаться со столь горячо любимым делом.
Но началось все с глупости Временного правительства, которое было целиком развращено и больше напоминало кабак или цирк чем организованную власть.
Их мысли о своем народе были те же, что и самодержца, они были его органическим продолжением, а большевики стали раковым образованием на теле империи, но, однако даже будучи перерождена она, все свои основные свойства сохранила в полной целости.
Однако есть разница между человеческим телом и большой общественной структурой, была возможность спасти положение "прооперировав" общество, вовремя пустив ему кровь.
Однако не захотели "добрые" интеллигенты в народной крови мараться, а вот тогда – это и сделали те, у кого была каменная душа, однажды согретая пламенем революционных идей и так и сохраняющая его в себе как в неком термосе.
Такие люди были живыми мертвецами, натянувшими на себя «черную кожаную рясу» светлого будущего ради того чтобы одеть в белый саван всех без исключения живых людей, олицетворявших собой проклятое прошлое.
Они хотели вымостить их костьми дорогу к светлому завтра, но ямы, в которые сбрасывались трупы классовых врагов, вбирали в себя не только тела умерших, но и все надежды России, как страны на лучшее будущее.
В них гибли не только те, кого расстреливали, но и люди расстреливающие знакомых, а иногда и родственников.
Комиссары, нарочно, старались укрепить в своих подчиненных душевную гниль, во всем следуя приказам из центра.
Вполне возможно, что если бы революционное движение не оседлали большевики, то из революции вышло бы что-то более-менее путное.
Но почему-то, где бы революция ни произошла, обязательно у кормила власти, оказываются негодяи.
Это странно, но факт!
Наверное, все же общество - это монолит и единственное, что оно способно сменить так сразу, так это одни лишь внешне выраженные убеждения, а не свою внутреннюю структуру.
Причем нужны сотни лет и очень много увещеваний для того чтобы изменения вошли в плоть и кровь народа.
Насилием его можно только от анархии уберечь, а не заставить жить иначе.
При большевиках Россия просто попала в другую кабалу вот и все!
Барин был новый, а порядки при нем остались прежние, вот только было отменено все то, что было отвоевано крестьянством лет за двести до этого.
Всю вольницу враз отменили, а кроме того на российской почве возник неведомый ей ранее иберийский абсолютизм святой веры в марксизм.
Она заражала как тиф умы своим призрачным светом будущего благоденствия.
«Температура общества» погрязшего в диких противоречиях и уставшего от войн и смуты, голода и нищеты всегда близка к той при которой начинается горячечный бред.
А те, у кого он был в наивысшей степени проявлен, были людьми, давно позабывшими труд, войну и связанные с этим мучения.
«Каждый по-своему зарабатывает свой хлеб» сказал Милвертон в фильме «Король шантажа»
Вот именно так оно было с профессиональными революционерами, их хлебом стала революция, и они всадили нож в спину воюющей России.
А затем чтобы так сразу не упасть лицом в грязь этим новым баринам-паразитам, стало необходимо измазать скверной своего зверского лицемерия физиономию всего прежнего, все еще не расстрелянного ими, и не подчищенного в чистках православного общества. Оно ведь было, с какой стороны ни глянь их выше и порядочнее.
Этой цели и послужили все эти лозунги и воззвания о всемерной пользе и о благе всего человечества.
Во вполне закономерном в своем сочетании с во всем противоположной красной пропаганде действительностью, они создали в народе грязное чувство собственничества и полного отсутствия интереса к общественным делам, на добровольной основе.
Моя хата с краю стало принципом жизни простого советского человека.
Демагогия как орудие языкастых бездельников до того ж хорошо пришлась, кстати, именно потому, что российская интеллигенция столь массово обожала почесать языком о забор общественных трудностей и невзгод.
При этом она с точно той же степенью изощренности всегда избегала заглядывать за него, потому что прекрасно осознавала, какая же там все-таки клоака.
Да, и российские писатели, иногда по случаю обращая на нее хоть сколько-нибудь пристальное внимание, не призывали добиваться большей чистоты и порядочности рядов чиновников, а либо к возврату к стародавним подлинным ценностям или же к полному уничтожению совершенно неприемлемых им, но сложившихся столетиями - социальных явлений.
Как будто можно отделить зло от людей, что его совершают!
Вещь столь же невозможную, как и для трехгодичной яблони принести целое ведро урожая.
Доотделялись до полного умопомрачения лозунгов подхваченных, однако, умными людьми, в очках, а не в тельняшках.
К тому же вместо того чтобы насаждать высокое, светлое, доброе дав ему прорости через одно два поколения общемировые классики (кроме Тургенева, а по большей части и Куприна) хотели насадить его сразу с бухты-барахты дабы все в их стране стало хорошо и красиво.
Но так не получается и кроме того к прекрасным мечтаниям о светлом и добром всегда найдется кому присосаться сделав чью-то наивную веру символом своей любви к дичайшей дикости во имя лучшего чем ранее бытия.
Инквизиторы тоже ведь верили, что они лучшие на свете поборники христианской морали и борцы с вездесущим дьяволом.
Но убить всех внутренних врагов и научиться уму разуму - это вещи зачастую несопоставимые с житейской мудростью бытия - правду ведь не наганом доказывают.
Так что даже если б люди, пришедшие в октябре 1917 года к власти над Россией, и были чистейшей души и доброты фанатиками, а затем так остались у самого кормила власти – это тоже так бы ничего и не изменило.
Слишком много зла накопилось в душах угнетаемого общества, и оно выплескивалось ужасными проявлениями звериного насилия, и если кто эту волну и мог укротить так это единственно, что только - новый кровавый тиран.
Он просто направил все зло по определенному руслу, а не изменил существовавший до этого порядок вещей.
Фактически речь шла о прежнем «громоотводе», а не о чем-то новом в российской действительности.
Жить стало хуже, вот и понадобилось больше чем, то было ранее козлов отпущения за грехи во все времена подлого чиновничьего люда насаждающего кумовство в виде своей райской благодати.
Но социальные язвы общества становятся заметны задолго до того как все это вытесняется словесным и кровавым поносом наружу.
И действительно находились ведь филантропически настроенные люди, что реально пытались как-то помочь городской бедноте.
Однако некоторые из них захламляли ей голову, устраивая в ней бардак, идеями европейского либерализма, что для России было в диковинку и воспринималось так что, мол, барина вообще не будет, а мы все станем господами и равными.
Вещь более чем бредовую в государстве, где не было горше хлеба, чем гнуть спину на кого-то другого, что, при этом являлось вековой и нерушимой традицией еще со времен царя гороха.
А вот то, что творилось в русской деревне интеллигенции взахлеб говорившей о российской природе, было совершенно ведь неизвестно, а по большому счету и индифферентно.
Акромя разве что в неком глобальном смысле, передела всей земли поровну между теми, кто ее обрабатывает.
Да, большевики на своих ехидных как улыбка кошки перед мышкой словах всерьез пообещали - это сделать, но им только, что и нужно было оторвать крестьянина от родной ему земли и старых корней, дабы привести страну в большее сходство с теорией Маркса.
Хотя потом массовый исход крестьян в город привел к тому, что без всяких там прикрас вполне могла возникнуть такая ситуация, когда работать на земле стало бы попросту некому.
Потому-то крестьян и превратили в крепостных до того, что они без особого разрешения в город, а иногда даже и в соседнюю деревню и носа высунуть-то не могли.
Хорошо еще, что не отменили право на первую брачную ночь со своей невестой.
Все-таки у власти был не Берия, а Сталин!
Не могу не признать за Сталиным некоторой порядочности.
А вот окажись у власти другой человек и малолетних детей врагов народа тоже бы расстреливали или же по-тихому топили в речках на закрытых объектах НКВД.
Хотя по слухам с 12летнего возраста уже расстреливали, но может, то только слухи и не более того.
Как раз в этом то и проблема общества, в котором темные страсти сочетаются с красивыми мечтами о чем-то пока еще совершенно несбыточном.
Степень его падения зависит от душевных качеств верховного правителя, а не от ума, чести и совести нации, что не хочет видеть мир поверх радостных о нем мечтаний.
Да, именно страх выйти за рамки своих обычных прекраснодушных взглядов на жизнь, и помешал российским интеллигентам увидеть все несоответствие их аграрной страны бумажной теории - изначально созданной для совершенно иной модели государственного устройства.
Хорошо развитое индустриальное общество – это, то ради чего великий Карл Маркс столь старательно высасывал из своего указательного пальца идею о коммунистическом рае.
Однако какое-либо соответствие всех этих планов марксисткой диалектике было одним лишь попутным ветром ледоколу коммунизма.
Обошлись ведь и без Маркса в беспримерном освоении человеческими костями крайнего севера.
Да и родной край стал чужим и бесхозным, потому что все вокруг стало свое по одним только лозунгам, и разве что одна лишь коммунистическая партия могла искренне и с глубоким чувством удовлетворения сказать - "все вокруг наше".
Кроме того люди, оторванные от своих исконных занятий и родной земли теряют свой сельский человеческий облик и приобретают черты городских люмпенов.
Кому ж от этого жить стало лучше?
А решать все проблемы разом, не думая о последствиях своих действий, свойство не разума, а сердца, а оно часто бывает глупее некуда.
Вот мелкие большевики и купились на зов своей наивной души как будто возможно построить новое более просвещенное общество на хорошо обглоданных костях старого.
Беспочвенные идеи, основанные на одной лишь ограниченной до тупости вере в некое светлое завтра опаснее любого самого страшного оружия, потому что таково свойство человека, что если ему чего-то в голову втемяшилось, то он лоб расшибет, а все равно сделает по-своему.
Причем наличие больших духовных сил, мужество, долготерпение в этом деле являются наиболее отрицательными качествами, в смысле продолжительности существования общественного зла, а также его заразности для других народов.
Вот конкретный пример из «Молоха» Куприна.
«Сегодня очень интересный хирургический случай был. Ей-богу, и смешно и трогательно. Представьте себе, приходит на утренний осмотр парень, из масальских каменщиков. Эти масальские ребята, какого ни возьми, все, как на подбор, богатыри, "Что тебе?" - спрашиваю. "Да вот, господин дохтур, резал я хлеб для артели, так палец маненечко попортил, руду никак не уймешь". Осмотрел я его руку: так себе царапинка, пустяки, но нагноилась немного; я приказал фельдшеру положить пластырь. Только вижу, парень мой не уходит. "Ну, чего тебе еще надо? Заклеили тебе руку, и ступай". - "Это верно, говорит, заклеили, дай бог тебе здоровья, а только вот што, этто башка у меня трешшыть, так думаю, заодно и напротив башки чего-нибудь дашь". "Что же у тебя с башкой? Треснул кто-нибудь, верно?" Парень так и обрадовался, загоготал. "Есть, говорит, тот грех. Ономнясь, на Спаса (это, значит, дня три тому назад), загуляли мы артелью да вина выпили ведра полтора, ну, ребята и зачали баловать промеж себя... Ну, и я тоже. А опосля... в драке-то нешто разберешься?.. как он меня зубилом саданул по балде... починил, стало быть... Сначала-то оно ничего было, не больно, а вот теперь трешшыть башка-то". Стал я осматривать "балду", и что же вы думаете? - прямо в ужас пришел! Череп проломлен насквозь, дыра с пятак медный будет величиною, и обломки кости в мозг врезались... Теперь лежит в больнице без сознания. Изумительный, я вам скажу, народец: младенцы и герои в одно и то же время. Ей-богу, я не шутя думаю, что только русский терпеливый мужик и вынесет такую починку балды. Другой, не сходя с места, испустил бы дух. И потом, какое наивное незлобие: "В драке нешто разберешь?" Черт знает что такое!»

Вот оно как у русского народа, но это могло бы пойти на пользу дела, скажем, для создания чего-то воистину великого, а не ради возникновения величественного здания вселенского зла на всей Земле.
Раньше это не могло быть таким уж страшным явлением как сегодня, поскольку тогдашнее развитие идеологии, а точнее сказать крушение старых идеалов не сочеталось с таким стремительным развитием технического прогресса.
У человека в руках на наш сегодняшний день такое ведь гигантское количество сил оказалось, а ума от этого ничуточки не прибавилось.
Один индивидуум может оступиться и погибнуть, как и нарваться в пьяной драке на чей-то нож. В принципе, из-за каких-то кем-то никак не обдуманных устремлений своей души к добру или говоря как-то иначе к мелкому злу, кто-то может очень сильно поплатиться, но это не беда для всего остального человечества.
Однако общественными настроениями должен управлять разум или же такое общество, а то и все люди скопом могут вдруг попросту раз и навсегда перестать существовать.
Придумывание красивых на бумаге идей равенства, свободы и братства основано на реальных факторах действительно вполне прогнозируемых и более чем возможных, но только лишь в самом отдаленном будущем.
Дай только Бог, чтобы оно действительно еще когда-нибудь себя осуществило, но только не само же по себе, а после тяжких и совсем не сизифовых трудов множества интеллектуалов принадлежащих к разным поколениям.
А к тому же развитие цивилизации безо всяких на то понуканий и кнута когда-нибудь просто-напросто обязует людей прийти именно к таким вот общественным стандартам.
Как же иначе они вообще смогут выжить в мире, в котором у каждого человека занимающего самую ничтожную должность в управлении государством окажутся мощности несопоставимые ни с чем из того, что мы имеем на сегодняшний день?
Но все наше будущее это всегда продолжение окаменевшего в веках или же уже успевшего хоть как-то затвердеть спустя десятилетия уже ушедшего от нас времени.
Так что если в прошлом убийства, смерть и кровь, то ничего другого и в грядущем ожидать, никак не следует.
А уж коли в прошлом, было созидание, труд, разумные требования по улучшению и облегчению его условий, то оно в действительности может стать светлее, чем снизошедшие в извечную черную бездну века рабства и крепостничества.
Я имею в виду не развитие каких-то отдельных личностей, а всех людей в общем целом.
Но гораздо ж легче внимательно вглядываться в бесконечную пропасть, давно прошедших и канувших в лету эпох рассуждая примерно следующим образом, что, раз мол, жизнь – это непримиримая война за существование, то искусственно возникшая надстройка эксплуататоров, паразитирующих на общем труде должна быть единственное что, всего-то полностью физически изничтожена и никаких гвоздей.
Но это даже будучи осуществлено в Советской России ни в чем так и не изменило принципов тогдашнего человеческого существования.
Потому что так уж распределяются роли в человеческом обществе, и как-то что-то в этом по-настоящему переменить нынче задача практически невозможная и более того совершенно немыслимая ко всякому ее разумному осуществлению.
Кто-то ведь должен быть занят простым физическим трудом, а кто им будет руководить или же всем «вкалывать» без директив и планов?
Должен же кто-то давать прямые указания к действию, а иначе не будет слаженно-работающего общественного механизма.
Причем для того чтобы каждый делал свою работу хорошо все должны получать за это должное материальное поощрение.
И тому, кто находится на самом верху и за все отвечает – в обязательном порядке, надлежит иметь с этого максимальную прибыль и удобства.
Причем его большое жалование при наличии прибыли всеобщей, а не всеобщих убытков есть неотъемлемая часть здорового общественного механизма, в котором лучшим смазочным материалом служит личная выгода, а не великий энтузиазм.
Так что тот, кто в нем души не чает, вовсе не ведает о том, что если б не нефтедоллары жизнь в СССР во всем бы напоминала ту же что на нарах.
Если начальник за обогрев стула деньги получает, он только кнопка в заднице рабочего класса.
Он должен быть заинтересован в общей прибыли, а иначе он будет попросту бездельничать и, ловя мух на своем рабочем месте, наплодит таких же пауков на всех уровнях власти.
У богатого вообще должны быть в наличии его миллионы, для того чтобы бедному было, что есть и чем укрыться.
А Лев Толстой - это отрицает он, наверное, никогда не видел, как ведет себя человек, на которого свалились шальные деньги!
Причем Чехов тоже вторит ему и это с его стороны дикое невежество!
Вот пример его логики.
Чехов "Жена"
"Мой Васька всю свою жизнь был у меня работником; у него не уродило, он голоден и болен. Если я даю ему теперь по 15 коп. в день, то этим я хочу вернуть его в прежнее положение работника, то есть охраняю прежде всего свои интересы, а между тем эти 15 коп. я почему-то называю помощью, пособием, добрым делом. Теперь будем говорить так. По самому скромному расчету, считая по 7 коп. на душу и по 5 душ в семье, чтобы прокормить 1 000 семейств, нужно 350 руб. в день. Этой цифрой определяются наши деловые обязательные отношения к 1 000 семейств. А между тем мы даем не 350 в день, а только 10 и говорим, что это пособие, помощь, что за это ваша супруга и все мы исключительно прекрасные люди, и да здравствует гуманность".

Мелочность лавочника буквально сквозит из этих слов!
Это так не только потому, что в них нет истинного здравого смысла, но и потому что истинная благотворительность измеряется не деньгами, а повышением уровня образования, обучении новым ремеслам. В то же время как деньгами одарив ближнего его унижаешь если он человек достойный, а кроме того он ими еще и не сумеет хоть сколько-нибудь разумно распорядится.
Он же их не оценит, потому что он их своим потом и кровью не полил. Это тот, кто их заработал, не украл и не за взятку отдал кому-то хороший прибыльный проект, может думать об их разумном применении. А для того чтобы большинство народа умело разумно распорядиться деньгами, им ведь для этого был необходим прежний опыт, а откуда ж ему взяться, коли его отродясь как не было?
Выходит, что для начала нужно было бы воспитать людей в другом духе, а лишь затем передавать им бразды правления, причем я не ожидаю от людей каких либо изменений, и даже еще через пять тысяч лет им точно также как и сегодня понадобиться ответственный за все - разумный руководитель.
И всегда его подчиненные будут у него за спиной бурчать на своего начальника, но все-таки во всем руководствоваться его указаниями.
А то некоторые решили, что они своим энтузиазмом любую стихию укротят, а оно так никогда не выйдет.
Может кто-то, конечно, и может возразить, что раз уж так вышло, что в природе есть вечная борьба за выживание, то оно так уж обязательно должно быть и в нормальном человеческом обществе?
А ведь процессы, происходящие в живой природе совершенно неприменимы к разумным существам, желающим быть выше грызни в обезьяньей стае за лучшее место с самыми вкусными плодами.
Но и там ленивый не может быть вожаком, его тут же отлучат от власти или же его стая вымрет.
Вот пусть коммунист зоолог попробует поймать меня в этом тезисе на вопиющем невежестве.
Однако среди восседающих на лаврах в современной научной среде как раз таки хватает таких вот отъевшихся администраторов, которые сами-то ничего нового не создают, а только тормозят, тех других, что реально могут что-либо создать.
А главное все жлобские черты общества у российской интеллигенции утрированы и только лишь хорошо прикрыты внешним лоском.
Вполне возможно, что именно эти душевные настроения, которые, кстати, не так уж и часто свойственные обществу в целом и выражают духовную возвышенность российских интеллигентов над всеми прочими жителями России?
В случае чего все претензии к Рязанову он до того как перестроился на узкий кремлевский стандарт, писал свои прекрасные картины маслом реальной действительности о своем, так сказать, темном царстве государстве.
Может правда и выглядела местами гротескно и комично, но все, что было в "Гараже" истина до последнего слова и жеста, а фильм основан на реальной истории, разве что там людей никто на замок не запирал.
Проблема России в том, что она до сих пор находится на перепутье между западом и востоком, и ждать пока геологические процессы перенесут ее куда-то в другое место, придется уж слишком-то долго.
Никакого человеческого века и его истории на это просто не хватит.
Западную Европу в Россию не перекатишь и она там нужна впрямь как корове седло. То, что подходит и приживается, лишь добавляет к уже имеющимся среднеазиатским недостаткам европейской дури для пустых голов.
Я это не о нации говорю, и не дай-то Бог не о народе (или же о народах), а только о том, чем живут те, у кого в карманах водятся большие деньжищи или же толстая задница сидит в высокопоставленном кресле.
Они до какой-то довольно-таки серьезной степени являются законодателями мод и общественных стандартов.
И часто это им решать чему быть, а чему век не бывать и как людям жить, особенно в стране, где все еще есть лишь один твердый закон – волосатая лапа коррупции.
Можно подумать, что ее легко будет убрать или же саблей обрубить, если сменить одних хозяев жизни на других лучших чем прежние, потому что они только о всеобщем благе на словах и пекутся.
Да только из этого ничего путного не выйдет, потому что одни только ненасильственные, а конструктивные перемены в самой сути власти, как и приучение бывших рабов к осознанию собственной значимости и может хоть в чем-либо изменить будущее России.
Однако коммунистам, как и любым другим фанатикам всеобщего благоденствия за счет устранения кого-то лишнего, мешающего всеобщему счастью, все время мерещится тень дикой природы под кроватью, на которой они спят и видят новое более совершенное, чем сегодняшнее - устройство общества.
Но это все от неверного восприятия невинной крови, без всякого греха, в неприрученной человеком природе.
И это простая истина, уж коли, конечно, стараться избежать демагогии и учитывать сам факт отсутствия у любых биологических видов классовой борьбы.
Трутни вовсе не в счет! Это скорее пчелиная эмансипация.
То есть сама оглядка на природу была чисто символическим явлением, возникшим так сказать, для отвода глаз.
Оно служило оправданием для всего того, что существует исключительно лишь в человеческом обществе, а именно манипулирование людьми, во имя чьих-то личных, корыстных интересов, выдаваемых вождями толпы за интересы нации или же общества.
В принципе, люди много воевали между собой за место под солнцем еще в ту эпоху, когда у них и в помине не было никакой системы государственности.
Марксистско-ленинская идеология как раз таки и подразумевала под собой стремление возродить старую племенную разобщенность на новой идеологической основе.
Честность в осознании новомодных путей развития общества всегда вела к одному и тому же неутешительному выводу, что всякое новое требуется вводить как лекарство больному и не враз весь многомесячный курс, а постепенно при этом, внимательно следя за тем, как именно, пациент на него реагирует.
Загаженное коррупцией и завшивленное казнокрадством и взяточничеством общество нельзя вылечить сразу и от всех проблем в целом!
Процесс его оздоровления долог и тяжел, в особенности, в случае крайней запущенности его социальных недугов.
Желание во что бы то не стало, вот так за раз излечить от всех душевных и общественных бед ничем, по сути, в корне не отличается от скармливания тяжелобольному огромной горы самых лучших в мире лекарств.
Причем думать, что вся беда в неких бациллах, отравляющих общественный организм – это не более чем при тяжелой форме цинги прописывать почти неподвижному пациенту яркий солнечный свет.
Бациллой общества, действительно, вполне и по праву можно считаться фашизм с его нововведениями при том же самом прежнем каркасе империализма.
А старый мир как он есть не мог считаться инфицированным неким вирусом зла.
Он же был естественным следствием развития цивилизации.
Идя медленно в гору, Россия без всяких на то понуканий пришла бы к нормальному цивилизованному существованию.
Вот только тяжко было жить на Руси людям одухотворенным пламенем радужных, сладко пахнущих озоном идей.
Их гортани буквально горели жаждой борьбы с хребтом закостенелости векового царского произвола.
Они рвались вперед за свободу против засилья средневековой мглы, неся глубоко в своем сердце свет яркого пламени некогда сжигавшего еретиков на кострах испанской инквизиции.
Кроме того, созидательные процессы в обществе никак и никогда не могут быть обращены сразу против целых сословий.
Я не спорю, что если б кто в былой России действительно был всамделишным вурдалаком, представителем неких сатанинских сил, то тогда и на самом-то деле имело бы смысл почти что всех этих человекоподобных тварей поголовное уничтожение.
Кое кого можно было бы оставить и разводить в неволе.
Но оказалось все наоборот и фраза девчонки из фильма «Чучело» наилучшим образом отображает советскую действительность.
"Мы детки из клетки нас за деньги можно в зоопарке выставлять".
Создали же эти клетки люди, желавшее все поделить, и то были совсем не те, что из Шариковых.
Поскольку у таких до таких дел извилина, собственно, никак не доросла.
А если говорить о демонах вампирах, высасывающих кровь из трудового народа, то по моему глубокому убеждению, как раз таки большевики именно этими вурдалаками после своего воцарения над Россией и оказались, и очень жаль, что царский режим в свое время проявлял по отношению к ним такую тщедушную плюгавость.
Даже бомбистов можно было щадить, а вот их политических вдохновителей надо было отстреливать как бешеных собак, в том числе и заграницей и не было бы тогда никакой белой эмиграции.
Но ведь и те, кто боролись с «красной нечестью» во времена гражданской войны сами были не менее чем они - жестоки.
Историк Радзинский в своей книге "Господи... спаси и усмири Россию. Николай II: жизнь и смерть" пишет об этом так.
"Обе стороны в гражданской войне с успехом учились жестокости друг у друга, и подвалы белой контрразведки состязались с подвалами ЧК.

Тут я не совсем согласен с высказанным им тезисом все ж таки речь шла ни о нацистах, с которыми большевики самым прямым образом делились опытом по добыванию показаний и по физическому истреблению врагов.
Скорее тут имело место нарастающее озлобление, поскольку гражданская война затянулась и полностью истощила силы народа к его многовековому долготерпению.
Он просто слишком устал от прежней лютости и решил вытеснить ее лютостью новой – это бывает и имеет прямо отношение к шариковскому душили, душили…
А все, потому что собака ненавидит палку, а не своего хозяина в момент, когда ей ее бьют.
А человек ненавидит не только палку и хозяина, но и всякого, кто попадется ему на пути после того как его сильно обидели и является в этом вопросе неприрученным, диким зверем.
Но люди образованные, гуманные и хорошо воспитанные смотрят на это и просто разводят руками…
Писатель Алексеев в своем романе «Крамола» выражает это так:
В любой войне есть пределы, через которые не может переступить человек. Андрей слышал о том, что японские самураи едят горячую печень убитого врага, индейцы снимают скальпы, азиаты бросают трупы шакалам… Но русский человек, Андрей был уверен, никогда не имел таких страшных обычаев и не зверствовал над своим неприятелем. Откуда же сейчас такое злодейство в людях? Какую черную силу пробудила в них гражданская война?!

А все от идей, это они творят с людьми самые жуткие вещи, а взяты они естественно из книг, потому что всякое добро и свет можно интерпретировать совершенно по-разному.
Можно его и в великое зло на радость Люциферу обратить, потому что оно без своего конкретного переложения на вездесущую практическую действительность мало чего само по себе стоит.
Тогда, когда красивая идея придает бывшему холопу старого аристократизма, она ни в чем не лишает его всех его прежних, устоявшихся черт.
Именно поэтому человек вооруженный светлой мыслью становится большим зверем, чем тот, у кого ее нет.
Вот пример из великой книги Джека Лондона «Звездный Скиталец».
"Я смотрел на всех этих тварей как на противную сорную траву, которую мне нужно убрать со своей дороги, стереть с лица земли. Как лев ярится на сеть, в которую он попался, так я разъярился на этих субъектов".

Вот именно такой ненавистью к ближнему и заражает человека идеология быстрого общественного переустройства.
А те, кто этому противостоят, переполнены ненавистью, чуть ли не большей чем эти разрушители всего им привычного мира.
Люди при этом вообще забывают о привычной им морали, поскольку у них возникает ее субтильное и жалкое подобие, что окрашивает весь мир в черно-белые тона свойственные животному миру.
Вот конкретный пример из книги Савинкова "То, чего не было"
"Болотов тоже стрелял. Он выбрал себе усатого рыжего вахмистра, первого в первом ряду, и стал целиться долго и тщательно, стараясь точно рассчитать расстояние и попасть непременно в цель. Он не думал о том, что целиться в человека. В эту минуту вахмистр был для него не человек и даже не враг, а тот неодушевленный предмет, та мишень, в которую он обязан стрелять и в которую промахнуться нельзя".

А те, кто были с другой стороны, тоже людей перед собой не видели, а только серую массу, которую надо раздавить как мерзкую гадину.
И вот в связи со всем вышеизложенным, ничего уж тут не попишешь, вот если б удался антикоммунистический мятеж в начале 20 годов, то нормального государства все равно бы нисколько не вышло.
И не столько потому, что всех коммунистов до единого б вырезали, а среди них более чем хватало вполне хороших людей, всего лишь запутавшихся в сетях во всем сплошь лживых марксистских посулов.
Просто неспособно тоталитарное общество серьезно изменить всю свою структуру у него для этого должны выработаться свои корни, а не чужие иностранные.
Они имелись, но были уничтожены и затоптаны на корню, и белогвардейская власть по всей Руси тоже была бы между тем совсем не сахар, хотя конечно и не хрен вместо горькой редьки.
Однако тогда она бы стала вотчиной иностранных наймитов, таких как Колчак, и за эту несвободу ей бы пришлось очень дорого заплатить.
И все же разве Советская власть не продавала направо и налево богатства своей страны похуже чем это сделали бы любые иностранные завоеватели?
И прикрывшись маской светлой идеологии вожди последнюю краюху хлеба изо рта у своего народа вынимали для того чтобы разжечь общемировой пожар.
Белые были гораздо честней и благороднее, но у них не было никакой твердой идеи государственности, а только знамя и честь былой империи хорошо знакомой своим тяжким гнетом большей части населения страны.
А кроме того отчасти именно бесчеловечная жестокость белых и стала причиной их поражения в гражданской войне.
Они ее не культивировали, а просто их войско тоже было без царя в голове, как и во главе, а по-иному, и жить-то было совсем же не приучено.
А главное власть кнутом назад возвращать – это тоже было более чем абсурдно!
Только полный идиот в гражданских делах будет сбежавшую жену назад кулаками звать с ней бы поласковей, да пообещать впредь вести себя как-то иначе, покультурнее, а господа вернувшись всех мужиков пороть стали.
А ведь даже с комиссарами надо было разговаривать действовать словом, они ведь тоже люди были, а не звери лесные их, быть может, тоже удалось бы разагитировать.
И вот тогда б некоторые из них и перестали бы свою чудовищную чушь молоть!
А жестокость она только еще большую жестокость - порождает, как и апатию к своим и чужим страданиям.
Вот так оно и было!
Гражданская война сделала людей равнодушными, апатичными ко всему, утратившими всякую веру и любовь к ближнему.
А люди были зачастую загнанны как лошадь в хомут одной из воюющих сторон под прямой угрозой жизни.
Такой солдат не солдат, а жалкое его подобие!
Хотя, конечно же, царские офицеры охотнее выбирали белое движение, а рабочие чаще становились на сторону красных.
Но не было борьбы идей, а была борьба двух отчаяний поскорей со всем покончить и вернуться к прежней нормальной или новой "светлой" жизни.
Причем отчаяние включало в себя какие-то человеческие чувства только для своих, а чужие были хуже, чем интервенты, та мерзость, которую надо стереть с лица земли даже, если среди них и твой родной брат затесался.
Завтра будет светлое будущее, а ради него можно переступить через чей угодно труп!
Причем совершенно равнодушно как через полено или же как – то было у белых «все вокруг рушится, так что уже не до сантиментов» и все в том же духе.
Писатель Андрей Платонов в его повести «Сокровенный человек» приводит хороший пример таких эмоций.
"На это место с бронепоезда сошел белый офицер, Леонид Маевский. Он был молод и умен, до войны писал стихи и изучал историю религии.
Он остановился у тела Афончина. Тот лежал огромным, грязным и сильным человеком.
Маевскому надоела война, он не верил в человеческое общество и его тянуло к библиотекам.
"Неужели они правы? - спросил он себя и мертвых.- Нет, никто не прав: человечеству осталось одно одиночество. Века мы мучаем друг друга,- значит, надо разойтись и кончить историю".
До конца своего последнего дня Маевский не понял, что гораздо легче кончить себя, чем историю.
Поздно вечером бронепоезд матросов вскочил на полустанок и начал громить белых в упор. Беспамятная, неистовая сила матросов почти вся полегла трупами - поперек мертвого отряда железнодорожников, но из белых совсем никто не ушел. Маевский застрелился в поезде, и отчаяние его было так велико, что он умер раньше своего выстрела. Его последняя неверующая скорбь равнялась равнодушию пришедшего потом матроса, обменявшего свою обмундировку на его".

Но то матросы, у них вопросов не было, они знали только то, что им теперь можно буянить и крушить и их за это городовой в участок не отведет.
Да, и многие деятели революции или контрреволюции просто куражились от избытка свободы, потому что слушаться стало некого.
Неприкрытый садизм есть часть нецивилизованного бытия, поскольку культурное существование еще заслужить надо, а от нелюбви к варварству и жестокости в дикой как сибирская тайга стране, черти в красном омуте вовсю порезвились.
А потом они же людей в тундру без счета погнали!
Но предпосылки к этому закладывались на алтаре принесенных в жертву царских сановников ради того, чтобы им на смену пришли люди куда более достойные к себе всяческого уважения.
Потому что вместо царя-батюшки, они, видите ли, будут служить одному только народу!
Царский произвол интеллигенцией отожествлялся с царизмом, а не с недостатками всего дореволюционного общества.
Для того чтобы ими заняться надо было по локоть, а то и по самую шею окунуться в общественную грязь, а это всегда так срамно и мерзко!
А когда она все же на глаза попадается, так значит, ее надо в обязательном порядке физически уничтожить?!
А вот потому нелюбовь к грязи в условиях ее полнейшего засилья и могла довести интеллигентного человека, как то было с профессором Преображенским до вполне искреннего желания своими собственными руками - повесить Швондера на первом же суку.
А профессор был врачом и настоящим, а не липовым гуманистом.
Впрочем, такие люди как Швондер могут довести до белого каления любого самого доброго человека.
Но, все ж таки, существует некоторая разница между поведением профессора Преображенского и действиями тех, кто понимает суть власти и, что именно делает ее слабой и беспомощной.
Убийство - это ведь самая жуткая уголовщина - почти всегда чреватая чувством нечистой совести, по крайней мере, у людей достойных.
Иные пути решения проблем мешающих чьему-либо нормальному существованию ведут к потере чувства внутренней чистоты, поскольку обязывают человека ввязываться в некие грязные склоки.
А ведь гораздо ЛЕГЧЕ ни во что не вмешиваться, а вести свою интересную и полную радостных открытий жизнь.
И все же желание заниматься одной лишь только наукой со стороны ученых живущих в могучей империи подверженной политическим потрясениям было делом преступным по отношению к своей нации.
А уж если во что-то лезть, то не в одиночку - это делается, а сообща.
Вот для этого и надо немного запачкаться от занятий все же не только интеллектуальной, но и общественной деятельностью.
Польза от научных достижений для общества и есть, то главное на что ученый должен тратить все свои духовные силы, не забывая при этом и самого себя как части всеобщего целого в общественном механизме.
Познание само по себе не есть благо или же самоцель науки.
Согласованность действий ученых и политиков именно тот сплав, который столь необходим всякому государству.
В случае кабы она действительно была явственно выражена в достойном и разумном виде в российском обществе - Швондера можно было бы убрать с должности, договорившись не с уличной толпой, а обзвонив по телефону 20 других профессоров, и вместе они смогли бы отстоять свои человеческие права перед новой, грязной властью.
Но каждый из них чаще всего был лишь только сам за себя и очень немногие кочевряжились, как это мог бы себе позволить мировая знаменитость профессор Преображенский.
Потому что большинство с подобострастной миной шли на довольно-таки значительные уступки только бы им не мешали заниматься их любимым делом.
А ведь безнаказанность действий власти в современном государстве как раз и начинается с такого вот тотально громового молчания интеллигенции.
Кроме того, то о чем она толкует на словах - народ осуществляет на деле.
А, что ж еще ему делать, когда кто-то у кого-то и впрямь застрял как кость в дыхательном горле?
Может слова профессора Преображенского хоть в чем-то отличались от действий уличной толпы, которая вешала, расстреливала всех подряд?
Я лично принципиальной разницы здесь не вижу.
Это касаемо также и новоявленных господ новой светлой или же старой все еще не облезшей жизни.
Они только подвели под свою первозданную дикость новое теоретическое обоснование.
Подобная вещь еще со времен Нерона могла привести к одним лишь только самым жутким последствиям.
А пророки в пустыне служили тому же самому злу, потому как разум требовал дать российскому народу пряник, но бить его палкой, когда он приходил в неистовство.
Вот палку то всем умникам и удлиняли, а пряник отбирали, говоря, мол, не пришло еще время для сладких пряников.
Вот загоним в хомут, как следует, тогда и будут тебе пряники.
А надо же было такое удумать - мудрейшему человеку своего времени веревку с петлей преподнести.
Столыпин был одиноким представителем разума в выжившей из ума империи, а один в поле не воин.
Кроме того его просто использовали как козырь в игре с созидательными силами в российском государстве.
Мол, такое человек у власти стоит, а он не стоял у власти, а как нищий просил у ее паперти на подаяние.
А тут еще и вакханалия противоречивых мнений, что довела страну до полного маразма и выворачивания морали наизнанку.
Столыпина считали вешателем только из-за того, что он защищал старую каргу, царскую власть, олицетворявшую собой века темного прошлого.
Его вина перед либералами в этом вопросе была воистину смертным грехом и именно Столыпина, а не царскую семью следовало бы причислить к лику святых.
А что касается доброй души либералов, то их заклятых врагов общественного зла можно причислить к его лучшим просветителям в плане указания перстом - путей к захвату власти не над одними лишь телами, но и над душами серых масс простого народа.
Куда ж им сирым и обиженным царским произволом было хоть как-то понять, что корни веками сложившихся взаимоотношений, нельзя выдернуть из земли навалившись на них всем миром, как очень известная в русском фольклоре семейка напустилась на бедную репку.
Как оказалось именно таким вот макаром и стало намного легче пачками людей, в темницы сажать, а многих и в сырую землю закапывать.
Но об этом тогда никто вообще даже и не думал.
Хотя пример французской революции цвел и пах как майская роза.
А ведь Франция культурнее дикой России.
Правда - это не значит, что ее народ в чем-то лучше по скаредности, они в мире первые.
Но дикость - это хуже чем жадность, хотя и объясняется отсутствием должного воспитания привитого с самого детства.
Но либеральничение и заглядывание в рот западной культуре до добра не довело.
Потому что сеяло на русской почве семена чуждых ей представлений обо всем, что есть жизнь.
Свою свободу надо было обосновывать на своих - русских философах, а не на чужих, иностранных.
А то любая идея может оказаться бредом, будучи применена на практике в чуждой ей среде.
Но зато радость долгожданных перемен лучше любой микстуры смогла облегчить страдания и боль тех, кто бредил революцией.
Причем среди великих гениев тоже бывают случаи кретинической глупости основанной на необъективном восприятии окружающей реальности.
Мне кажется, что Булгаков в «Собачьем Сердце» просто не осмелился указать на истинный источник советов «космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить...»

А между тем Чехов в своем рассказе «Дом с Мезонином» развивает бредовые идеи.
«- Да. Возьмите на себя долю их труда. Если бы все мы, городские и деревенские жители, все без исключения, согласились поделить между собою труд, который затрачивается вообще человечеством на удовлетворение физических потребностей, то на каждого из нас, быть может, пришлось бы не более двух-трех часов в день. Представьте, что все мы, богатые и бедные, работаем только три часа в день, а остальное время у нас свободно».

В рассказе ему никто всерьез не возражает, а значит таково и мнение автора.
Тем более что и в другом его произведении он довольно пространно повторяет то же самое.
Чехов "Моя жизнь"
"- Образованные и богатые должны работать, как все, - продолжала она, - а если комфорт, то одинаково для всех. Никаких привилегий не должно быть".

Правда в рассказе "Дом с Мезонином" присутствует логический ход событий, в конечном итоге, приводящий к устранению засилья кумовства в губернской администрации.
И все ж таки это было вынесено за рамки чувственного восприятия и потому невнимательный читатель может этого и вовсе-то не заметить.
Вообще поздний Чехов в своих политических взглядах либерал утопист, что было крайне вредно для того времени в котором он жил.
Гениальный ум этого человека придавал его мыслям огромную силу подтачивающею дамбу сдерживающую русскую вольницу, не знавшую ни меры, ни придела в своей суровой лютости. Она была накоплена за века униженной до дола мирской суеты - мещанской обывальщины.
Вот конкретный пример его несправедливых и как в будущем оказалось очень даже глупых взглядов на мир.
Рассказ «Случай из Практики»
Тут недоразумение, конечно... — думал он, глядя на багровые окна. — Тысячи полторы-две фабричных работают без отдыха, в нездоровой обстановке, делая плохой ситец, живут впроголодь и только изредка в кабаке отрезвляются от этого кошмара; сотня людей надзирает за работой, и вся жизнь этой сотни уходит на записывание штрафов, на брань, несправедливости, и только двое-трое, так называемые хозяева, пользуются выгодами, хотя совсем не работают и презирают плохой ситец. Но какие выгоды, как пользуются ими? Ляликова и ее дочь несчастны, на них жалко смотреть, живет в свое удовольствие только одна Христина Дмитриевна, пожилая, глуповатая девица в pince-nez. И выходит так, значит, что работают все эти пять корпусов и на восточных рынках продается плохой ситец для того только, чтобы Христина Дмитриевна могла кушать стерлядь и пить мадеру».

Здесь каждая строчка буквально сквозит великой глупостью!
Теми тряпками, что кроили на фабрике «Большевичка» лучше всего было бы так сразу вытирать пол. Не одна модница бы на себя такое в жизнь не одела, а в советские ателье мод манекенщицами устраивались редкие уродины, потому что такие платья только совсем неброские женщины и могли хоть как-то рекламировать.
Сама советская власть была барышней в легком ситцевом платье, но с многоопытными жадными губами.
Чахлое дите фабричной дамы отдало Богу душу, как того в тайне хотел доктор Чехов, а вместо нее на закатном небе былой монархии взошла звезда царицы пошлости и мрака.
А то, что Чехов предрекал в воем рассказе «Случай из Практики» никак не могло осуществиться от простого на то хотения.
«— Вы в положении владелицы фабрики и богатой наследницы недовольны, не верите в свое право и теперь вот не спите, это, конечно, лучше, чем если бы вы были довольны, крепко спали и думали, что всё обстоит благополучно. У вас почтенная бессонница; как бы ни было, она хороший признак. В самом деле, у родителей наших был бы немыслим такой разговор, как вот у нас теперь; по ночам они не разговаривали, а крепко спали, мы же, наше поколение, дурно спим, томимся, много говорим и всё решаем, правы мы или нет. А для наших детей или внуков вопрос этот, — правы они или нет, — будет уже решен. Им будет виднее, чем нам. Хорошая будет жизнь лет через пятьдесят, жаль только, что мы не дотянем. Интересно было бы взглянуть».

А на что было глядеть!?
На разруху после самой страшной войны за всю историю человечества?
Я думаю, что в том было бы мало радости.
А для настоящей пользы надо было не ругать больницы и школы, а наоборот всячески вдохновлять – это полезное для общества начинание.
Отец Володи Ульянова как раз таки таким просветительством и занимался.
И после того как его сын с друганами покушался на царя мать несостоявшегося цареубийцы не выслали со всей семьей на Чукотку, а продолжили платить ей за мужа ПЕНСИЮ.
Вот он гнилой царский ЛИБЕРАЛИЗМ, во что он России потом обошелся!?
Но за добро по отношению к злу надо платить и иногда очень дорого, а именно ценой собственного существования.
Но власть большевиков царский трон не свергла, а просто переименовала, а это не великое достижение духовного прогресса.
А тот проклятый - прежний царизм сам бы сдал многие из своих позиций, и его совершенно не надо было для этого зачем-то вдруг свергать.
Надо было только немного выждать и все пошло бы своим нормальным, естественным путем. Но долго ждать – это не по-нашему нам все подавай сразу сейчас и немедленно.
Вот как об этом писал великий историк Эдвард Радзинский "Господи... спаси и усмири Россию. Николай II: жизнь и смерть".
"Делом было убийство царя Александра II, одного из величайших реформаторов в истории России. В те весенние дни он готовился дать России желанную конституцию, которая должна была ввести феодальную деспотию в круг цивилизованных европейских государств. Но молодые люди боялись, что конституция создаст ложное удовлетворение в обществе, уведет Россию от грядущей революции. Царские реформы казались им слишком постепенными. Молодые люди спешили".

Они действительно желали сделать так, дабы народу сразу и не с того ни с сего, без всяких на то видимых усилий с его собственной стороны стало жить лучше, да веселей!
Они ведь были ярыми фанатиками и их не занимали царские блага после крушения деспотичной власти.
Но чтобы управлять народом, именно эти качества и нужны плюс огромное желание власти как таковой, а не стремление к добру для всех.
Для того чтобы в этом что-либо изменилось нужны перемены в характере народа, а это достигается не пропагандой, а воспитанием детей.
Процесс этот долгий, потому что житейский ум у человека ужасно неповоротлив, а именно он и решает, как жить сегодня, а не в неком лучезарном завтра.
Но фанатики всеобщего счастья верят, что освобождением от оков, людей можно сделать хоть в чем-то лучше и сознательнее.
А, по-моему, это, то же самое, что в зоопарке все клетки пооткрывать и повыпускать наружу всех хищных и травоядных животных.
Естественно, что, в конце концов, понадобится дрессировщик, который загонит всех зверей опять в те же самые клетки.
А вся выпущенная наружу кровь и кишки, они, как и понятно, окажутся преддверьем светлого для палачей будущего.
Еще и потому, что будет раз и навсегда доказано, «по-иному оно с этим народом просто нельзя».
Вот поэтому страну, в конце концов, и прибрали к рукам, те, кому не понадобилось веков для ее превращения в вотчину подлинного зла.
А все из-за того, что горшок то всегда был готов и находился под руками его, только лишь надо было в печку засунуть.
Но руки большевики могли себе и обжечь, если б не радостные вопли либералов наконец-то дождавшихся столь многообещающих событий.
А потом шило все ж таки из мешка вылезло и стало настолько наглядным, что даже подслеповатому взору российской интеллигенции его было уже совершено невозможно не заприметить.
Правда после окончания эпохи великих репрессий об этом всем легко позабылось, и воспоминания остались только лишь об одной дико злосчастной године, как будто она хоть чем-то существенно выделяется на общем фоне массового террора.
Вот тогда-то все, что и оставалось всяким там завзятым либералам, так это едва слышно перешептываться, часто оглядываясь по сторонам.
А ведь все всегда начинается с неприятия кого-то на личном уровне!
Царь не удружил интеллигенции замшелостью своего трона, и они поддержали его исчезновение с политической сцены своей страны.
Как будто на его месте почти тут же не объявится новый царь, (свято место пусто не бывает) самозванец и неважно как впредь будет называться эта должность.
Привык же мужик, что он за барином, а на троне в столице сидит царь батюшка. А кто он такой так им это было знать и вовсе без надобности.
Из его сознания – это и сегодня никак не вытравишь.
Причем воры и люмпены лучше всего чувствуют, кто и где, сейчас главный.
Как впрочем, и мелкое начальство знает из директив спускаемых сверху, где и кого надо приваживать и ублажать, а кого, как следует, прищучить и ухватить за горло железной хваткой, тем самым лишая доступа кислорода к легким.
И эти инструкции включают в себя и явные намеки, когда все же стоит идти в обход, пуская в действие всевозможные интриги и делая всякие мелкие пакости до крайности, утомляющие воистину большого духом и умом - достойного человека.
А ведь более всего Швондер допек профессора именно своими закулисными интригами. Они же так никого и ни в чем, собственно, не украшают!
Однако если взглянуть на ситуацию с другой стороны. Вот не пошел бы Преображенский на принцип, а наоборот отказался бы не от двух, а от трех комнат и журнальчиков прикупил бы штук десять, то тот же Швондер был бы ему другом, товарищем и братом.
В конце концов, не в спальной ведь ему пришлось бы тогда оперировать.
А, кроме того, ему нужно было говорить с Швондером в ласковой и подобострастной манере.
Ведь все навороши, любят к себе большое уважение.
Но вести себя, так как это доподлинно мог бы себе позволить профессор Преображенский у многих российских интеллигентов просто не хватало духу и известности, а тех немногих кого на это все ж таки хватило, большевики шлепали без долгих и продолжительных дискуссий.
Вина российской интеллигенции как раз в том и состоит, что она не смогла осознать, что добро должно быть с большими кулаками, а наивность и неопытность в сопротивлении злу есть зачастую больший порок, чем есть само зло.
Потому как именно оно и служит его всемерному укреплению и засилью во всех темных углах и коридорах власти или же в межличностных отношениях.
При этом на свету у него всегда пребудет добродушная физиономия того, кто умеет облить морду сиропом для правильного пиара у народонаселения.
Делается еще один шаг и вот уже кривда объявлена высшей правдой под обильное хлопанье и возгласы восторга.
А ведь всегда же можно поставить человека на место, поскольку у каждого оно есть свое и коль скоро вор рецидивист становится главой крупной промышленной компании, то - это не только его вина, но еще и того кто этому не воспротивился.
Российская интеллигенция состоит в своем большинстве из благородных, возвышенных и справедливых людей.
Им всего-то навсего совсем неведомы многие из дыхательных путей, через которые "Змей Горыныч" старое подлое зло изрыгает пламя, исходящее от вполне обозримых (было бы желание) первоисточников зла.
Как же они тогда смогут перекрыть ему кислород?
Но на всеобщую народную беду они все-таки пытались - это сделать в чем и породнились с рабством, невежеством и хамством бывших холопов ставших вдруг князьями новой, светлой жизни. А подлинным источником всех социальных недугов являются не какие-то олигархические верхи, а пресловутые угнетенные низы. Именно их долготерпение и есть тот самый страшный из всех возможных в природе человека факторов, благодаря которому революция это одно лишь расчесывание всех существующих, общественных язв.
Кто будет править неважно, а важно лишь то, что низов вообще нельзя касаться с этической точки зрения.
Те, кто пытался это делать, просто опередили свое время, свили себе гнездышко в неком отдаленном будущем, ныне существующем только в виде чертежей, отображенных на просвинцованной целлюлозе.
Им до сих пор не хватает жизненной умудренности и опыта столь свойственных западноевропейской цивилизации. Ведь там ученые и деятели культуры намного более искушеннее в делах развития общества, чем это было, да так поныне и остается в сегодняшней России.
По утверждению Булгакова Россия отстала от них лет на двести.
Он сказал это в самом начале «Собачьего сердца» но услышать - это можно только в аудиокниге, потому что как по видимому оно кому-то ранее из начальников над культурой уж очень было не по сердцу.
Я считаю, что хотя с его смерти и прошло уже довольно много времени, но тот же самый временный промежуток сохраняется и поныне, если не сказать того хуже.
Советские времена были не одним лишь откатом в прошлое, но и открытием новых величественных алтарей на необъятной плахе кровавого безвременья.
История знает массовые побоища, когда кровь лилась, как вода и никому не было никакого дела, сколько же ее уже пролито в сырую безрадостную землю совсем не нуждающеюся в таком удобрении.
Однако у всего есть свой предел - есть он и у любой лютости, а вот прагматичный, продуманный террор, исходящий из высокого кабинета, куда не доносятся стоны пытаемых жертв, может существовать вечно.
Сергей Довлатов в его биографической книге "Ремесло" описывает это в таком ключе.
"Ловко придумано. Убийца видит свою жертву. Поэтому ему доступно чувство сострадания. В критическую секунду он может прозреть. Со мной поступили иначе. Убийца и в глаза меня не видел. И я его не видел. Даже не знал его имени. То есть палач был избавлен от укоров совести. И от страха мщения. От всего того, что называется мерзким словом "эксцессы". Одно дело треснуть врага по голове алебардой. Или пронзить штыком. Совсем другое - нажать, предположим, кнопку в Азии и уничтожить Британские острова..."

То же самое подметил и Лев Толстой еще во времена, когда это не имело столь критического значения.
Лев Толстой Война и мир"
"Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его - Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто. Это был порядок, склад обстоятельств. Порядок какой-то убивал его - Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его".

А все это из-за чудовищного прагматизма сделавшего целесообразность главным критерием бытия.
В своей изначальной сути он не отрицал человечность, но элитарность современной философии привела к тому, что на ее пустующее место вполз червь сомнения в правильности устройства сегодняшнего бытия.
Все стало нуждаться в многочисленных поправках, дополнениях, исправлениях и совершенно невозможно было оставить его идти вполне естественным маршрутом обыденного развития событий.
Начиналось оно, как и понятно, в виде общего блага, а также отрицания старого и замшелого, того что надо было отсечь во имя нового и светлого.
Но намерения по истреблению всего старого зла есть только его извечное желание самообновления и самый лучший для того продукт - это развалины вместо веками обжитого жилища.
Конечно, те, кто являются зачинателями новых веяний сами, как правило, не знают, чего они творят.
Да, действительно, нигилизм Базарова есть плетка для собственного ума, а не для других людей.
Такие деятели науки просто срастаются, как растение паразит со своими пробирками в едином порыве, обточить свои знания, не отрываясь ни на какие пустяки.
Такой человек может умереть от тифа, но не будет повешен за опыты над живыми людьми.
Но производное такого вот восприятия мира намного хуже чем его изначальные свойства.
По сути, они в чем-то схожи с осложнениями гриппа только в социальном, а не биологическом плане.
Речь идет о слиянии помоев торжества разума и грязных мечтаний о неком обретенном духовном богатстве всех людей после того как они перекусят зубами свои извечные цепи рабства и покорности.
Но эти кандалы непоколебимы и имеют полностью завершенный вид их трансформация только бередит старые раны, а не придает обществу новые свойства в его загаженном мелкими страстями быту.
Никто не поднимется изменять этот мир к лучшему только потому, что старых угнетателей на свете больше нет!
Потому что свобода не создается насилием, а одним лишь воспитанием нового поколения и это непреложный факт.
А уж тем более не байками про зажравшихся господ во время кровопролитной войны, на которой умирали лучшее сыны России, а в запасных, тыловых войсках собралась серой толпой всякая вошь человеческого рода, а ее еще и всякими байками кормили, те, кто цивилизацию вообще не любили.
Вот конкретный тому пример из книги генерала Краснова «От двуглавого орла к красному знамени».
«- Война, товарищи, приобрела неожиданный оборот. Рабочие и немецкие крестьяне не хотят воевать, и они ждут, что русские рабочие и крестьяне протянут им руки. Война нужна генералам и офицерам, которые наживаются от нее и на вашей крови делают карьеру и поправляют свое благосостояние...
В другом углу казармы сестра милосердия раздавала солдатам сладкие пирожки и говорила медовым голосом:
- Кушайте, товарищи, на помин души солдатика, что помер вчера у меня на руках. Такой сердечный был солдатик, жалостливый. А что он рассказывал, просто ужас один. В сражении они были. Пули свищут, а офицер ему и приказывает - ложись впереди меня, укрывай меня от пуль. Так и укрылся солдатиком. Ужас просто. И офицер-то был пьяный-распьяный.
- Где только они водку достают! - злобно сказал черноусый бравый парень.
- Где? Господам все можно. Им запрета нет, на то господа! - сказал другой коренастый солдат с веснушчатым лицом без усов и без бороды».

Но началось то все не с мелкого люда, а с великих мира всего – это они воду сами того не зная замутили и в без того мутном пруду.
Вот как, к примеру, Федор Михайлович Достоевский в его великом романе «Преступление и наказание».
"Я сейчас, конечно, пошутил, но смотри: с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь? - Ну, понимаю, - отвечал офицер, внимательно уставясь в горячившегося товарища. - Слушай дальше. С другой стороны, молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки, и это тысячами, и это всюду! Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги, обреченные в монастырь! Сотни, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, - и все это на ее деньги. Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощью посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь - тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен - да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна. Она чужую жизнь заедает: она намедни Лизавете палец со зла укусила; чуть-чуть не отрезали"!

Подобное подстрекательство с объяснениями о тех великих благах, которые оно принесет и есть страшная тайна русского бунта, который не мог зачаться в одночасье от какой-то мелкой искры.
Зло долго бродило внутри, но не нашло бы себе такого вулканического выхода без иллюзий искусственно созданных людьми вообще не понимающих в какой стране они живут.
Они тяготились тем, что Россия это не Франция до такой степени, как будто на берегах Невы должен был стоять Париж, а не Санкт-Петербург.
При этом ругать все свое нещадно за то, что оно не то, что в Европе есть естественная часть мышления людей, которые просто не понимают, что в таком духе хая свое родное, они его попросту рушат.
К примеру, тратя все силы на то чтобы ликвидировать леность русского народа, они забывают о самом главном, а именно о достойном вознаграждении за свой труд.
Как сказал Крымов в фильме "Асса" режиссера Соловьева.
"Чем больше горбатишься, тем меньше тебе платят"

Это старая истина и не большевиками придуманная.
К чему же тогда все эти крики про русскую лень?
Ведь все об этом кричат, что Толстой, что Чехов, что Достоевский.
А все, потому что жили на небесах своего прекраснодушия, и даже побывав в аду острогов и сталинских тюрем не сменили и там своих светлых убеждений.
Вот тому пример из "Бесов" Достоевского.
"Говорят, французский ум... - залепетал он вдруг точно в жару, - это ложь, это всегда так и было. Зачем клеветать на французский ум? Тут просто русская лень, наше унизительное бессилие произвести идею, наше отвратительное паразитство в ряду народов. Ils sont tout simplement des paresseux, а не французский ум. О, русские должны бы быть истреблены для блага человечества как вредные паразиты! Мы вовсе, вовсе не к тому стремились; я ничего не понимаю. Я перестал понимать! Да понимаешь ли, кричу ему, понимаешь ли, что если у вас гильотина на первом плане и с таким восторгом, то это единственно потому, что рубить головы всего легче, а иметь идею всего труднее! Vous ?tes des paresseux! Votre drapeau est une guenille, une impuissance. Эти телеги, или как там: "стук телег, подвозящих хлеб человечеству", полезнее Сикстинской Мадонны, или как у них там... une b?tise dans се genre. Но понимаешь ли, кричу ему, понимаешь ли ты, что человеку кроме счастья так же точно и совершенно во столько же необходимо и несчастие! Il rit. Ты, говорит, здесь бонмо отпускаешь, "нежа свои члены (он пакостнее выразился) на бархатном диване"..."

А вот явно перекликающийся с предыдущей цитатой, отрывок из книги генерала Краснова "От двуглавого орла к красному знамени"
"Вот оно, началось, - думал он. - Началось то, о чем так давно, так долго и упорно мечтала наша интеллигенция. Туман французской революции всегда висел над нами, и наши передовые люди мечтали о своих Мирабо, Дантонах, Маратах, Робеспьерах, ну и конечно - Наполеонах! Нет такого артиллерийского поручика, который хотя раз не помечтал бы стать Наполеоном и, выкатив пушку на площадь, кого-нибудь разогнать. Что-то там в Петрограде?!
Русская революция! Но разве не поднимали красное знамя мятежа Ра¬зин при Алексее Михайловиче, Булавин при Петре, Пугачев при Екате¬рине, разве не трепетало оно, поднятое Талоном и Шмидтом, еще так не¬давно над нестройными толпами народа по всей России. Во что же выливалось это? - в разгромы, иллюминации помещичьих усадеб, еврейские погромы, выпускание кишок племенному скоту, подрезывание жил жеребцам, битье зеркал, разрывание дорогих картин и уничтожение накопленного богатства. Разбой, а не революция... Но тогда руководили революцией простые, дикие, неграмотные казаки или поп Гапон и рабочие, а теперь во главе революционного движения стала, вернее всего, Государственная Дума... Посмотрим, справится ли она?" Саблин вспомнил анекдот о словах императора Вильгельма, сказанных будто бы по поводу того, что кто-то назвал Императора Николая II неумным. "Я не считаю его неумным, потому что для того, чтобы двадцать лет править таким диким народом, как русский, надо иметь много ума".

А ведь Достоевский тоже в тайне мечтал о революции, он просто хотел, чтобы людей недостойных отодвинули от нее куда подальше и не более того.
Вот именно за этим он и хотел предупредить социалистов о той потенциальной опасности, что их могут возглавить злые бесы, а не радетели всеобщего счастья.
Он их подробно описал во всех цветах об оттенках, а что в результате?
Те бесы может еще сами толком не знали, какими именно им следует быть, а тут великий писатель им как следует, подсобил, указав на все их будущие принципы руководства страной и правила формирования сознания членов их подпольных кружков.
Вот тому конкретный и деловой пример.
Бесы Достоевского.
"Вы вот высчитываете по пальцам, из каких сил кружки составляются? Все это чиновничество и сентиментальность - все это клейстер хороший, но есть одна штука еще получше: подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью как одним узлом свяжете. Рабами вашими станут, не посмеют бунтовать и отчетов спрашивать. Ха, ха, ха"!

Вот он прообраз знаменитого сталинского принципа единения соратников совместно пролитой кровью.
К слову сказать, Лев Толстой приложил к разрушению нормального государства куда больше усилий, чем Достоевский и не зря его не раз за это попрекает генерал Краснов в его книге "От двуглавого орла к красному знамени».
"- А помните толстовское: образуется.
- Вот оно-то и сгубило нас. Приучило к пассивности, к тупому фатализму..."

Однако у Достоевского не отнимешь его неотъемлемого права на сухое (без лишних и не нужных сантиментов) оправдание братоубийственной войны и уничтожения некому ненужных людей.
Вот пример его логики из его великого романа "Преступление и наказание"
"Преступление? Какое преступление? - вскричал он вдруг, в каком-то внезапном бешенстве, - то, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Не думаю я о нем, и смывать его не думаю. И что мне все тычут со всех сторон: "преступление, преступление!" Только теперь вижу ясно всю нелепость моего малодушия, теперь, как уж решился идти на этот ненужный стыд! Просто от низости и бездарности моей решаюсь, да разве еще из выгоды, как предлагал этот... Порфирий!.. - Брат, брат, что ты это говоришь! Но ведь ты кровь пролил! - в отчаянии вскричала Дуня. - Которую все проливают, - подхватил он чуть не в исступлении, - которая льется и всегда лилась на свете, как водопад, которую льют, как шампанское, и за которую венчают в Капитолии и называют потом благодетелем человечества. Да ты взгляни только пристальнее и разгляди! Я сам хотел добра людям и сделал бы сотни, тысячи добрых дел вместо одной этой глупости, даже не глупости, а просто неловкости, так как вся эта мысль была вовсе не так глупа, как теперь она кажется, при неудаче..."

И это вполне естественно, что стоит только пустить кровь во имя идеалов, как ее всегда будет казаться мало, потому что слишком много лишних в природе людей станет вокруг, и они должны быть раздавлены как вши и их кровь послужит очищению нации или даже всего человечества во имя его же блага и только.
Во имя света и добра из дремучего ада личных амбиций самоутверждения вырвались все эти мыслители и ваятели по крови внутри цельного общества.
Они приравнивали войны между государствами и войны внутренние как будто это одно и то же.
Хотя именно такие войны и распри и привели в результате к появлению итальянского фашизма немецкого нацизма и русского большевизма.
А к тому же полная отгороженность от своего народа, а также слепая ненависть к нему за его аморфность и безыдейность порождает полную атрофию чувственного восприятия мира, а оставляет одну лишь сухую, вычурную целесообразность больше приемлемую тупому механизму, нежели живому человеку.
Отсюда и откровения беса Белинского и отсюда же берут начало мысли, как это было в "Бесах" Достоевского.
"Шигалев слишком серьезно предан своей задаче и притом слишком скромен. Мне книга его известна. Он предлагает, в виде конечного разрешения вопроса - разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться в роде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, в роде как бы первобытного рая, хотя впрочем, и будут работать. Меры, предлагаемые автором для отнятия у девяти десятых человечества воли и переделки его в стадо, посредством перевоспитания целых поколений, -весьма замечательны, основаны на естественных данных и очень логичны. Можно не согласиться с иными выводами, но в уме и в знаниях автора усомниться трудно. Жаль, что условие десяти вечеров совершенно несовместимо с обстоятельствами, а то бы мы могли услышать много любопытного. - Неужели вы серьезно? - обратилась к хромому m-me Виргинская, в некоторой даже тревоге. - Если этот человек, не зная куда деваться с людьми, обращает их девять десятых в рабство? Я давно подозревала его. - То-есть вы про вашего братца? - спросил хромой. - Родство? Вы смеетесь надо мною или нет? - И кроме того работать на аристократов и повиноваться им как богам, это подлость! - яростно заметила студентка. - Я предлагаю не подлость, а рай, земной рай, и другого на земле быть не может, - властно заключил Шигалев. - А я бы вместо рая, - вскричал Лямшин, - взял бы этих девять десятых человечества, если уж некуда с ними деваться, и взорвал их на воздух, а оставил бы только кучку людей образованных, которые и начали бы жить-поживать по-ученому".

А все потому что уничтожение есть самый легкий выход для решения любой проблемы, но на деле это означает лишь возвращение ко временам первобытности.
Смертная казнь по отношению к миллионам не была принята в древнем мире. Децимация - это приватная мера против куда большей крови при подавлении воинских бунтов.
Но то был великий Рим, а из России третьего Рима не вышло, но учитывая судьбу двух его предшественников, вряд ли что стоит об этом столь сильно сожалеть.
Но ведь жалели же и плакались друг другу, пуская обильную слезу по поводу того, что России быть великой не дают ее среднестатистические безыдейные обыватели, думающие только о хлебе насущном, да как получше угодить своему барину.
А поскольку город Петроград в 1917 году был либералам совсем чужой, то его, и кормить во имя благих перемен было вовсе не обязательно, а уж тем более какую-то русскую армию с кем-то там сражающеюся на фронте, вот, мол, эта армия победит, и трон злосчастного монарха еще не дай-то Бог вновь укрепится.
Вот что Генерал Краснов пишет об этом в его книге «От двуглавого орла к красному знамени»
"Полки своего корпуса Саблин нашел распустившимися, но, главное, что его беспокоило, это совершенно расстроившееся довольствие корпуса. Он призвал интенданта и после долгой беседы с ним выяснил, что с продовольствием выходит заминка в центре.
- Если позволите, - сказал интендант, - мы достанем все, что нужно, через земский и городской союзы. У них на складах все в изобилии. Вам только написать письмо, и они охотно дадут. У них даже белая мука есть.
- Как же это так, почтеннейший, - спросил Саблин, - а у вас нет?
- Потому-то у нас и нет, что у них есть. Они все из-под носа скупают, не стесняясь справочной ценой. Теперь все в их руках. Захотят - завалят армию хлебом, не захотят - у нас и по фунту не хватит.
"Странно это, - подумал Саблин. - В продовольствии, этом важном факторе войны и победы, хозяева не главнокомандующие армиями, не начальники, не те, кто вел войну, а разные "милостивые государи", как их называл Мацнев, общественные деятели, представители партий, борющихся против правительства".

И там же:
"Саблин отдал приказ расширить корпусные склады и всякими правдами и неправдами пополнить их так, чтобы в деле продовольствия совершенно не зависеть ни от кого. Он разослал по окрестностям дивизионных интендантов и заведующих хозяйством и скупал все, что можно было скупить. Его агенты повсюду сталкивались с агентами земгора, который вырос в громадную организацию. Рядом с ним стоял Военный торгово-промышленный комитет - мощная организация, захватившая все снабжение армии в руки. Склады комитета ломились от запасов, на фронт же снаряжение отпускалось очень скупо".

А также и вот это:
"- Вот видите, - вкрадчиво, точно протискиваясь в душу Саблина, заговорил Самойлов. - Мы готовим сознательного солдата, то есть такого, который мог бы разбираться во всей сложной политической обстановке. Солдата, способного на критику и анализ.
- Иными словами, вы хотите внести в армию политику? - с негодованием воскликнул Саблин.
- Ну... Немножко политики. Нам нужно, чтобы армия поняла, что распутины не олицетворяют русскую монархию, что варнавы, штюрмеры, сухомлиновы недопустимы. Нам нужна сила, чтобы сломить упрямство. Может быть, маленький дворцовый переворот.
- Сумеете ли вы остановиться на этом?.. Оставьте меня. Мне страшно слышать все, что вы говорите. И с такими мыслями вы едете в Ставку! Боже, Боже, что же это такое"?!

То есть враждебные друг другу силы вырывали у царя из рук власть и при этом каждый старался тянуть одеяло в свою единичную сторону.
Конечно же, можно со всей суровостью "включить дурака" и громогласно заявить, что, то были происки вездесущих евреев генерал Краснов так и сделал.
Однако такое же положение вещей было и при Иване Грозном и при Иване Калите, и еще ранее не зря ведь древние славяне варягов править собой позвали.
Русская междоусобица позволила 250летние правление татаро-монгольского ига, хотя собравшись вместе русские князья, побили бы Мамая и иже с ним еще задолго до Куликовской битвы.
Большевики лишь потому власть взяли, что у них одних сплоченность в рядах была, как и необходимый для униженного подличанья перед зарвавшейся толпой - хитрозадый конформизм.
Вот покуда эти подонки присматривались к обстановке прикладывая максимум усилий дабы совратить народ с пути истинного, работая на местах, разные деятели буквоеды занимались столь приятным им, праздником их души, выспоренными бреднями о будущем России.
Они говорили и говорили, а тем временем на местах все больше крепло разложение и все больше и больше ситуация выходила из-под всякого контроля поскольку НАРОДНАЯ ДУМА стала образцом антинародности и чревовещателем великой толстовской глупости о крайней необходимости хождения в народ.
Они все условия создали, чтобы интеллигенция слилась с народом.
Вот он пример их благоглупости.
Генерал Краснов "От двуглавого орла к красному знамени".
"Теперь внизу - то новое поливановско-гучково-думское изобретение, - что всякий интеллигентный юноша может быть офицером. Эти студенты и гимназисты, прошедшие четырехмесячные курсы, милый друг, - они ужасны! Это офицерьё, а не офицеры! Прежде всего полное отрицание войны, полное неприятие и непонимание дисциплины. Лучшие с места влюбляются в солдата и потворствуют ему во всем и плачут над ним; худшие - стремятся сохранить свою шкуру от поранения. Они совершенно не понимают, что им делать и как подойти к солдату. Ну да увидишь, увидишь..."

А что было видеть, только полным разладом армии могли закончиться подобные начинания...
Но, однако, по всей видимости, именно к этому все и велось, дабы обезопасить великие завоевания интеллигентской, а не буржуазной, Февральской революции.
ЕЕ деятели, понимаешь ли, сражались за право возглавить Россию после падения проклятого царизма при этом вовсе не зная того народа с которым вроде как надо договориться, чтобы он позволил кому-то вместо свергнутого ими Николая собой управлять.
А они его вовсе не знали!
Вот что пишет о них Федор Достоевский в его романе «Бесы».
"В сорок седьмом году, Белинский, будучи за границей, послал к Гоголю известное свое письмо, и в нем горячо укорял того, что тот верует "в какого-то бога". Entre nous soit dit, ничего не могу вообразить себе комичнее того мгновения, когда Гоголь (тогдашний Гоголь!) прочел это выражение и... все письмо! Но откинув смешное и так как я все-таки с сущностью дела согласен, то скажу и укажу: вот были люди! Сумели же они любить свой народ, сумели же пострадать за него, сумели же пожертвовать для него всем и сумели же в то же время не сходиться с ним, когда надо, не потворствовать ему в известных понятиях. Не мог же, в самом деле, Белинский искать спасения в постном масле, или в редьке с горохом!..
Но тут вступался Шатов.
- Никогда эти ваши люди не любили народа, не страдали за него и ничем для него не пожертвовали, как бы ни воображали это сами, себе в утеху! - угрюмо проворчал он, потупившись и нетерпеливо повернувшись на стуле.
- Это они-то не любили народа! - завопил Степан Трофимович, - о, как они любили Россию!
- Ни России, ни народа! - завопил и Шатов, сверкая глазами; - нельзя любить то, чего не знаешь, а они ничего в русском народе не смыслили! Все они, и вы вместе с ними, просмотрели русский народ сквозь пальцы, а Белинский особенно; уж из того самого письма его к Гоголю это видно. Белинский точь-в-точь как Крылова Любопытный не приметил слона в Кунсткамере, а все внимание свое устремил на французских социальных букашек; так и покончил на них. А ведь он еще, пожалуй, всех вас умнее был! Вы мало того что просмотрели народ, - вы с омерзительным презрением к нему относились, уж по тому одному, что под народом вы воображали себе один только французский народ, да и то одних парижан, и стыдились, что русский народ не таков. И это голая правда! А у кого нет народа, у того нет и бога! Знайте наверно, что все те, которые перестают понимать свой народ и теряют с ним свои связи, тотчас же, по мере того, теряют и веру отеческую, становятся или атеистами или равнодушными. Верно говорю! Это факт, который оправдается.
Вот почему и вы все, и мы все теперь - или гнусные атеисты, или равнодушная, развратная дрянь и ничего больше! И вы тоже, Степан Трофимович, я вас нисколько не исключаю, даже на ваш счет и говорил, знайте это".

А ведь как точно он это подметил и как верно предсказал их душевные качества, тех людей, что затем попытаются противопоставить себя большевизму в обескровленной Первой Мировой войной России.
Стране полагалось зализывать свои раны и подсчитывать потери, а вместо этого ей пришлось воевать с самой собой, уничтожая лучших из лучших, а они были с обеих сторон.
А причина тому вопли либеральной интеллигенции о мнимом благе народа.
Она видела только яркие наружные последствия и именно с ними столь яростно боролась, а о внутренних, грязных причинах говорить не любила, потому что они был совсем не там, где указывал бес, сидевший в Белинском, Чернышевском, и иже с ними.
Вот как описывает их усилия генерал Краснов, которому, к великому сожалению, в эмиграции попалась слишком плохая компания, состоящая из многочисленных осколков старой антисемитской империи.
Вот маленький кусочек из нарисованной им общей картины всеобщего хаоса предшествовавшего «кровавому красному октябрю».
Книга «От двуглавого орла к красному знамени».
«Раньше на всех этих местах были сине-красные вывески и горящие золотом надписи: "Трактир, распивочно и на вынос". Тут отравляли тело человека, но тогда лучшие умы народа, писатели и художники, восстали против них. Толстой и Кившенко, один пером, другой кистью, описывали весь ужас, который несет в народ эта сине-красная вывеска с яркими буквами.
Теперь здесь вытравляли душу человеческую, здесь соблазняли малых сих, заплевывали их юные сердца, но никто не навешивал на соблазнителей жернова и не бросал их в морскую пучину. Молчали писатели и художники, потому что это было либерально! Это шло под лозунгами социализма, и говорить против этого было невыгодно!!!»

А что же стало выгодно полное разорение и разруха при полном разрушении всех моральных основ общества?!!!
Ведь наличие у сильных их денежных средств обеспечивает порядок и устойчивое равновесие, и сильным - не надо как слабым и немощным в смысле своего ума поддерживать этот порядок бесчисленными репрессиями.
Но начало мыслей о немыслимом доселе добре было положено еще Базаровыми нигилистами с их слепым подражанием западу, не принимая в расчет азиатскую сущность российской державы. То, что действительно было нужно для слабых в смысле восстановления их поруганных грубой силой властителей прав, являлось умением воевать с коррупцией, а не зачищать себе рожу под народный стандарт.
Но то было начало, а конец был вполне предсказуем, потому что нет ничего более предсказуемого, чем раболепство перед своими злосчастными эмоциями.
Раз мир плох, круши его и пусть восторжествует бес зла главное, чтобы он съел и не поморщился старого беса, а там уж и с новым разберемся как-нибудь.
Среди равнин и лощин, не нашедших свой удел народников, потянуло в битву за правое дело очищения Земли Русской от присутствия на ней всякой власти, вот из-за этого самая деспотичная и ревнующая человека даже к самому себе власть и возникла.
А тот самый моральный абсолютизм, которым были наделены большевики пришел от Раскольниковых с их мироощущением справедливости основанного на низменных эмоциональных мотивах, разбуженных от глубокого сна зловредной неправедностью тех, у кого есть то, чего нет у других.
Совесть, со всеми ее придатками начиная с жалости и кончая сожалениями о том, что кто-то не с нами сменил в людях дикий страх, и они обратились в живые могильники невысказанного протеста.
Может надо было быть попроще с людьми из народа, и тогда вклиниться большевикам было бы уже некуда?
Вот в других-то странах Восточной Европы коммунистическая зараза без русских штыков тут же рухнула, как только объятия Москвы стали понемногу разжиматься.
А между тем тамошние интеллигенты так не выделяются из серой толпы всей своей духовностью и надменностью, как это имеет место в России.
При этом нужно к тому же еще и подчеркнуть тот немаловажный факт, что обладая таким светлым и высоким умом, каким по исконному праву преемственности владеет российская интеллигенция, пускаться в любые политические авантюры, было преступлением по отношению ко всему миру и к еще не родившимся гражданам будущего общемирового содружества, управляемого одним мудрым правительством.
Эксперименты по улучшению человеческой породы грязная игра, в которой просто нет и не может быть никакого успеха.
Природу надо не перехитрить, а понять все ее законы и правила и лишь тогда в полном соответствии с ее логикой создавать, то до чего у нее либо пока еще не дошли руки или же никак не иначе, что у нее не было к тому абсолютно никакого резона.
А как раз таки играть в богов более всего охота тем, у кого зуб на Творца за то, что он не создал этот мир совершеннее и краше.
И все-таки профессор Преображенский всего-то лишь гений мечтатель, желавший непременно так сразу осчастливить все столь разноликое человечество.
Злодеи умеют внушить таким людям, что их открытия послужат самым добрым и праведным делам.
А гении слишком горят желанием самовыражения, и они зачастую немного не от мира сего.
Средняя масса интеллектуалов в ответе куда поболее чем все корифеи науки и искусств вместе взятые, за довольно таки затянувшееся по времени существование в 20 столетии наихудших режимов за всю историю человечества.
Именно эти люди теперь, когда все их усилия оказались потраченными впустую нашли себе оправдание в виде Шарикова Полиграфа Полиграфовича, как будто - это он и есть та единственная причина всех бед и несчастий их многострадальной державы.
Судя по книге и фильму профессор Преображенский, Шарикова, не очень-то сильно ненавидел. Я даже так думаю, что ему его было в чем-то слегка жаль – это ж он сам с ним все сотворил.
Никто же его не уплотнял, требуя поместить в ЕГО квартире начальника очистки города от вредных животных.
Причем сам факт иронии Булгакова над тем обстоятельством, что профессор из самых наилучших намерений по отношению ко всему человечеству, вывел себе такого вот все ж таки не во всем и до конца мерзкого типа, совершенно ведь ускользнул от пристального взгляда большинства его внимательных ко всему остальному читателей.
Мне вообще кажется, что кому-то так и непонятно, что Шариков – это английский лорд по сравнению с тем быдлом, что воспитала и выпестовала советская власть.
Но нужно же было неким прекраснодушным личностям найти для себя наглядный образ для коллективной неприязни к простому и грязному гражданину безо всяких идей и понятий о чем-то светлом и высоком.
Представления человека о зле всегда были связаны с некими стереотипами, выработанными в виде антител против чужих людей, то есть, дабы иметь возможность отличать их от своих родных и близких его сердцу и разуму.
К сожалению, все слои российского общества так до сих пор еще отчасти всецело пропитаны ядом прежнего противопоставления друг другу различных социальных слоев. В свое время это было сывороткой введенной в кровь общества властью ради предотвращения возможности социальных потрясений, да только так оно там и бродит, потому что кому-то кажется, что его мозг набит нейронами поболее чем это есть у других - глупых обывателей.
Испокон веку - это было удобным способом держать и не пущать народ в удобных для власти рамках рабства и покорности.
Вот так и вышло, что люди возненавидели свою державу и когда прогнили вожжи, а кучер не смог удержаться в седле, всплыли все противоречия столь долгое время до того накапливавшиеся в обществе.
Если веками не чинить канализацию, то ничего удивительного, что в один прекрасный день ее просто-напросто прорвет и уберут все дерьмо, те, у кого душа самая грязная и сердце наихудшее из тех, что бывает в природе.
Булгаков был неправ, обратив данные слова против Шарикова, или же этот бесстрашный человек все ж таки как-то поостерегся высказать всю правду, рвущуюся наружу из его светлой души, а если б он все-таки ее сказал, то стал бы еще одним Гумилевым в русской изящной словесности.
Очеловеченный пес не был обладателем наихудшего из всех человеческих сердец, чтобы стать, (а не родиться таким человеком) надо познать все многообразие книг и сделать из них выводы удобные чьему-либо низменному сознанию.
Речь идет о выборочном подходе к тому, что есть в книгах.
Волк Ларсен Джека Лондона может быть отличным примером такого вот избрачного восприятия литературы.
Однако, бывают и другие случаи, когда человек получив весьма отрывочные знания, и не закрепив их, как следует, просто начитавшись книжек, может ощутить в себе великое могущество и проявить себя фанатиком террора, неважно против кого и даже не принимая в нем никакого деятельного участия.
Чего он только не натворит одной только своей кривой на обе ноги агитацией!
Куда уж до него капитану маленького судна в арктических водах.
Такие люди великолепно просвещены обо всех наработках высокого разума и используют их в своих гнусных целях, а может быть и в благородных, но их метод разрушать, а не создавать.
А их пусть и частичная принадлежность к цивилизованному обществу делает их гораздо хитроумнее и изощреннее.
Но их нельзя всех измазать одной и той же грязью как почти каждого, кто пришел им вослед, когда вместо ссылок и тюрем за принадлежность к высшим эшелонам коммунистической партии стали одаривать лучшим из останков старого жилья и самыми вкусными кусками, вырванными из-за рта у всеобщей нищеты.
Но все они были фанатиками добра и справедливости полностью обглоданного красными муравьями скелета царского империализма во имя создания на его костях счастливой муравьиной республики.
В момент всеобщего хаоса и противостояния всех против всех у них была самая светлая голова в общей полутьме и неразберихе.
Именно в связи с этим у власти и оказалась наиболее сплоченная из-за своей полной беспринципности группировка.
Причем вожди революции сами были лишь горлопанами, а за их спинами как суфлеры в театре сидели совсем другие личности.
Я так думаю, что как следует, закрепившись, большевики пустили их в полный расход.
А поначалу всеми этими людьми руководило одно только безгранично ярко проявленное ими желание, залезть ногами на бархатную парчу бывшего царского трона и как следует обтереть об нее свои грязные колоши.
Но как только власть была благополучно отхвачена у глупых лохов интеллигентов ее начали лихорадить внутренние раздоры, окончившиеся тем, что новый царь стал единственным вершителем судеб в новом государстве.
Однако ж все равно в больших державных интересах он был не свободен, так как должен был следовать постулатам марксисткой идеологии.
А придумана она в тиши кабинета, вдали от всякой реальной жизни. И была она рождена в тяжких трудах мучительных раздумий сыном крещеного еврея, у которого в роду была целая плеяда выдающихся раввинов.
Карл Маркс как Колумб открыл свою Америку, где всякому будет хорошо, надо лишь новый мировой потоп устроить, погрузив весь мир в пучину кровавого террора.
Я даже допускаю, что в самом начале революции, среди руководства коммунистической партии хватало людей, что пусть и своим мерзким, грязным, свиным нутром хотели России только всего самого наилучшего.
Но ситуация была таковой, что у них нашлось множество врагов, которые хотели лишить их жизни и столь вожделенной ими власти, вот они и начали душить Россию железной пятой своей бездушной идеологии.
Ведь для того чтобы так сразу не упасть с трона идеалистам, незаконно пришедшим к власти, пришлось опираться на многотонные костыли террора.
А потом уже и до нового намного более кровавого, чем прежде царя было уже вовсе как - недалеко.
Люди, что видят этот мир в одних исключительно лишь черно-белых тонах всегда жаждали (а тем живут и теперь) совершить некий акт справедливости, возмездия за перенесенные ими или же кем-то другим несчастья и способны на большее зло, чем любой из злодеев, идущих к своей мелкой, заветной цели.
Им не понять, что человек не должен уподобляться той собаке, что кусает палку, только потому, что ей ее пребольно стукнули по голове.
Надо было глядеть в корень проблемы, а не искать виноватых среди тех, кто олицетворял собой лицо неправедного государства.
А дабы перемены в стране носили реальный, а не поверхностный характер было крайне необходимо постепенно поменять всю структуру власти как таковую. И для этой задачи требовалось найти множество честных и умных людей, которые действительно окажутся способны изменить сложившиеся веками в темном царстве нищеты и порока каноны властвования, таким образом, дабы что-либо реально изменилось к лучшему, а не однозначно к худшему.
Никогда не следует замахиваться, на что большее и славное, если успех, тем или иным образом, окажется зависим от кого-то еще, незнакомого по прошлым совместным высоким достижениям. Это касаемо, как отдельных личностей, так и уж, тем более что целого народа.
Чтобы исправить те проблемы, которые нагромождались столетиями, требуются усилия всех слоев общества в неком едином порыве в течение многих и многих десятилетий, но главное же, чтобы все это происходило на разумной основе.
Любые серьезные социальные потрясения связаны с развенчиванием каких-либо (коли не всех) основ общественного здания, причем при этом рушится все самое хрупкое.
Потому что идет процесс выворачивания наизнанку всех до единого моральных и нравственных принципов, на которых зиждется цивилизованное общество.
Во имя предотвращения подобного сценария власть должна идти на самые крайние меры!
Государство, в таком случае просто обязано не стесняясь ни в каких средствах, засучив по локоть рукава пустить народу кровь, раз уж в этом есть такая крайняя на то необходимость!
Ведь накопившиеся страсти все равно выйдут наружу, и людей тогда погибнет, разве что еще куда как больше.
Причем лучших представителей общества, а сколько - это создало мерзких гадов из морально неустойчивых, слабых духом людей.
Вот, что пишет об этом писатель Алексеев в своем романе «Крамола».
Это страшно! Народ привык к оружию, целый народ! Уже и слова не понимают, от стрельбы оглохли… Это я тебе говорю, брат, я — кадровый офицер! Пока не поздно, пока еще люди не изверились, надо бросить оружие.
— Но ведь война идет, Саша!
— Это не война. Я такой войны не признаю, — он перешел на шепот.
— Братоубийство — вот что это… И убивают самых лучших. Это же так… как если бы Пушкин стрелялся с Лермонтовым! Неужели ты не понял? Даже после «эшелона смерти»?

Вся страна отправилась в путь на одном «эшелоне смерти» и лучших людей первыми выбрасывали из вагонов на насыпь, потому что в кромешном пороховом дыму и кровавом месиве только вошь человеческая чувствовала себя как дома.
Но все начинается с применения на практике добрых идей!
Александр Куприн в его повести "Колесо времени" описывает чуть не произошедшую дуэль между Толстым и Тургеневым, причем не на почве ревности два великих писателя решили ухлопать один другого, а виноваты были те же самые идеи добра.
Вот слова Куприна.
"Я еще хотел рассказать ей об одной жестокой сцене, происшедшей между Львом Толстым и Тургеневым и чуть не доведшей их до дуэли. Во всяком случае, после нее великие писатели остались надолго врагами. Во время завтрака у Толстых Тургенев с неподдельным восхищением говорил живописно о том, как английская гувернантка приучает его побочную дочку, Полину, к делам благотворительности.
- Каждое воскресенье, - умиленно говорил Тургенев, - они обе идут на самые жалкие окраины города, в хижины нищих, в подвалы бедных тружеников, на чердаки горьких неудачников... И там обе они смиренно и самоотверженно занимаются целый день починкой и штопкой их убогого белья. О, как это трогательно, прекрасно и просто. Не правда ли?
Тогда Толстой вскочил из-за стола, стукнул кулаком и воскликнул:
- Какое лицемерие! Какое ханжество! Какое издевательство над нуждой!
Тургенев ответил жестким словом и выбежал из дома. Дуэль едва-едва удалось предотвратить.

Конечно, лучше раздать все бедным и самому потащить воз всех проблем связанныхъ с бытом, а то и разделить весь труд на всех.
Но выходит, то оно так, что чем больше добра отдается рабам, тем более они погрязают в своей бедности, потому что совершенно не умеют обращаться с богатством, а значит, могут его только пропить, проиграть в карты и выменять в голодные годы на муку и хлеб.
А как же не быть голоду, когда кругом разруха и прорва анархии.
Может это все от наступившей эры равноправия, избавления от жестоких оков прежнего угнетения?
А при этом самым раскрепощенным элементом становится всякое быдло, которому теперь ему за его дела уже более ничего не грозит.
А культурные и благородные люди при таких делах вымирают сами, а им в этом к тому же еще и активно подсобляют «друзья народа» как их окрестили большевики.
С целью грабежа и не только!
К тому же интеллигентный, да даже просто благородный человек, видя, как насилуют женщину, не мог пройти мимо, прикрыв глаза.
То есть он, конечно, мог к этому приучиться, посмотрев, как застрелили опередившего его человека, но все равно при подобном стечении общих обстоятельств он запросто мер с голоду не умея приспособиться к новым жизненным условиям как-то умение подлизаться к власти, дабы выпросить у нее одинаковый с землекопом и угольщиком продовольственный паек.
Его беспомощность в этом вопросе объяснялась розовым туманом прекрасной вселенной прочитанных книг навсегда затмивших для него обыденную жизнь и профессора Персиковы были не жильцы на этом свете, потому что из "Роковых яиц" российского популизма вылупились анаконды озверелого большевистского замеса.
Вот, что пишет о похожей ситуации Джек Лондон в его антиутопии "Алая Чума".
"Пока я наблюдал с приличного расстояния за схваткой, один из грабителей выбил раму в соседней лавке, где торговали башмаками, и поджег дом. Я не поспешил на помощь к бакалейщику. Пора благородных поступков миновала. Цивилизация рушилась, каждый спасал собственную шкуру.
Я быстро пошел прочь, и на первом перекрестке глазам моим открылась очередная трагедия. Двое каких-то гнусных субъектов грабили мужчину и женщину с двумя детьми. Я узнал этого человека, хотя мы не были знакомы: это был поэт, чьими стихами я давно восхищался. И все же я не бросился к нему на помощь: едва я приблизился, как раздался выстрел, и он тяжело опустился на землю. Женщина закричала, но один из негодяев тут же свалил ее ударом кулака. Я угрожающе крикнул что-то, но они стали стрелять, и мне пришлось быстро свернуть за угол. Здесь дорогу мне преградил пожар. Улица была окутана дымом: по обе ее стороны горели дома. Откуда-то сквозь чад доносился пронзительный крик женщины, взывающей о помощи. Я пошел дальше. В такие страшные минуты сердце у человека каменное, и, ко всему, слишком многие кричали о помощи".

Джек Лондон был реалистом, много повидавшим на своем веку, и просто не мог не понимать, как это будет выглядеть на деле, но саму кровавую смуту он не застал.
В принципе, если отбросить саму фантасмагоричность описанной им ситуации, то все так и было.
Большевизм это "Алая чума" в социальном плане и то, что тогда творилось в России, можно было назвать смертью цивилизации и культуры и возвратом к первобытнообщинному строю.
Однако при этом с глубоким прагматизмом, кто есть, какой зверь, причем на этот раз среди самих людей.
Возникали самопроизвольно тотемы и новоявленные племена истребляли друг друга как оборотней вампиров, даже если среди них были и их ближайшие родственники.
Причем зачастую люди шли против собственных убеждений, а это приводило к тому, что такой человек, чтобы проявить себя наилучшим образом перед новой властью юлил и лез из кожи вон тратя все свое мыслимое и немыслимое усердие, дабы ей, как следует, получше услужить.
Вот пример из "Записок" Борона Врангеля
"Одинцов горячо меня прервал.
- "Я вправе, как всякий человек, требовать, чтобы мне дали оправдаться. Мне все равно, что про меня говорят все, но я хочу, чтобы те, кого я уважаю и люблю, знали бы истину. Гораздо легче пожертвовать жизнью, чем честью, но и на эту жертву я готов ради любви к Родине".
- "В чем же эта жертва?"
- "Как в чем. Да в том, что с моими убеждениями я служу у большевиков. Я был и остался монархистом. Таких, как я, сейчас у большевиков много. По нашему убеждению исход один - от анархии прямо к монархии..."

Вот монархию они своим всемерным усердием и создали, и к тому российское общество было загодя предрасположено всей своей историей и навыками обыденного существования.
Вот тому самый наглядный пример из тех же "Записок Барона Врангеля.
"Но в настоящих условиях, с падением Царя, пала сама идея власти, в понятии русского народа исчезли все связывающие его обязательства, при этом власть и эти обязательства не могли быть ни чем соответствующим заменены".

В новых условиях сформировался гигантский беспорядок, при котором все старые грехи крайне коррумпированной империи полезли наружу из всех щелей.
Беспредел стал нормой общественной жизни еще и потому, что никогда не существовало на Руси твердых законов, а всегда правила рука большая и маленькая.
Своевластие на местах всегда было полнейшим и только по прямому указу из центра можно было добиться правды.
Красные сумели, запустив на полную машину террора, заставить страну отдать им то что могло бы поддержать едва теплешуюся в ней жизнь.
Белые более мягкие господа не могли заставить народ жить по тем же законам джунглей, что могли себе позволить господа товарищи, которые себя в пище не стесняли, но других обирали подчистую, выгребая все до последнего зернышка.
В областях занятых белыми свирепствовала старая злая коррупция и то чего не могли понять англичане так это что, сколько бы оно не прислали обмундирования и прочего снабжения армии есть в России такие людишки, что скорее в землю его закопают или сожгут, чем выпустят это добро из своих рук.
Вот только малый пример из "Записок" Врангеля касающийся данной темы.
"Средств, отпускаемых на это в распоряжение командующего армией, конечно, не хватало. Обратить же на этот предмет деньги, жертвуемые "на нужды армии" (такие пожертвования поступали в большом количестве), я не считал себя вправе. Я возбудил ходатайство о разрешении производить подобные расходы из казенных большевистских сумм, являвшихся нашей военной добычей, на что последовало согласие Главнокомандующего. При возвращении мне соответствующей переписки я прочел на моем рапорте заключение помощника главнокомандующего генерала Лукомского: "Полагаю разрешить. Хорошо и то, что деньги не разошлись по рукам". Надпись эта ярко характеризовала сложившиеся понятия и существовавший порядок".

Не только деньги, но и все что угодно другое, не доходило воюющей армии, а оседало в закромах зажравшихся жлобов спрятавшихся от войны в глубоком тылу.
Жизненно важных вещей белой армии не хватало и самый смелый и боеспособный генерал белой армии, должен был униженно просить помощи у командования, которое между тем жило шапкозакидательскими настроениями и извечными интригами, мысленно находясь уже в Москве.
За спиной у воюющей белой армии, захватившей слишком много, чтобы справится собственными тылами, творились ужасные бесчинства, что подрывали все основы данного начинания.
Невозможно воевать за отечество, зная, что в тылу его тоже нет!
Вот еще цитата из тех же "Записок" Врангеля.
"На огромной, занятой войсками Юга России территории, власть фактически отсутствовала. Неспособный справится с выпавшей на его долю огромной государственной задачей, не доверяя ближайшим помощникам, не имея сил разобраться в искусно плетущейся вокруг него сети политических интриг, генерал Деникин выпустил эту власть из своих рук. Страна управлялась целым рядом мелких сатрапов, начиная от губернаторов и кончая любым войсковым начальником, комендантом и контрразведчиком. Сбитый с толку, запуганный обыватель не знал кого слушаться. Огромное количество всевозможных авантюристов, типичных продуктов гражданской войны, сумели, пользуясь бессилием власти, проникнуть во все отрасли государственного аппарата. Понятие о законности совершенно отсутствовало. Бесконечное количество взаимно противоречащих распоряжений не давали возможности представителям власти на местах в них разобраться. Каждый действовал по своему усмотрению, действовал к тому же в полном сознании своей безнаказанности. Губительный пример подавался сверху. Командующий Добровольческой армией и главноначальствующий Харьковской области генерал Май-Маевский безобразным, разгульным поведением своим, первый подавал пример. Его примеру следовали остальные.
Хищения и мздоимство глубоко проникли во все отрасли управления. За соответствующую мзду можно было обойти любое распоряжение правительства. Несмотря на огромные естественные богатства занятого нами района, наша денежная валюта непрерывно падала. Предоставленный главным командованием на комиссионных началах частным предпринимателям вывоз почти ничего не приносил казне. Обязательные отчисления в казну с реализуемых за границей товаров, большей частью, оставались в кармане предпринимателя.
Огромные запасы, доставляемые англичанами, бессовестно расхищались. Плохо снабженная армия питалась исключительно за счет населения, ложась на него непосильным бременем. Несмотря на большой приток добровольцев из вновь занятых армией мест, численность ее почти не возрастала. Тыл был набит уклоняющимися, огромное число которых благополучно пристроилось к невероятно разросшимся бесконечным управлениям и учреждениям".

В такой обстановке воюющие части были бельмом на глазу у местного населения часто смотревшего на них как на тех, кто отвоевывает одну несвободу у другой.
Потому что вслед за отступавшими красными в город входили белые и те темные личности, что брали власть за спиной у воюющей гвардии мало чем отличались от красных в своей человеческой мерзости к тому же еще ничего нового толком не обещающие.
Вот еще одно свидетельство Врангеля на это счет.
"В стране отсутствовал минимальный порядок. Слабая власть не умела заставить себе повиноваться. Подбор администрации на местах был совершенно неудовлетворителен. Произвол и злоупотребления чинов государственной стражи, многочисленных органов контрразведки и уголовно-розыскного дела стали обычным явлением".

А вот что пишет генерал Краснов в его книге "Всевеликое Войско Донское"
"Атаман снесся с генералом Деникиным. Он снова и весьма настойчиво просил его оставить кубанцев самих доканчивать освобождение Кубани, как это сделало Войско Донское, а самому идти на Царицын и Воронеж. Атаман писал, что Добровольческая армия и кубанцы имеют против себя одну деморализованную банду "товарища" Сорокина, тогда как на севере силы большевиков крепнут, и сопротивление их почти неодолимо. Екатеринодар занят, 11 сентября на Кубани созывается Рада казачья, самое время генералу Деникину идти и становиться самостоятельным, вне казаков.
Но генерал Деникин отказал в этом атаману. Он должен оставаться на Кубани, пока не освободит от большевиков всего Северного Кавказа. Он откладывал свое движение на север и совместные действия с донцами. Он не хотел работать рядом с атаманом, сила и популярность которого в Войске была сильнее его популярности. Ему приятнее было иметь дело с мягким и податливым Филимоновым, нежели с крутым и твердым донским атаманом. С Радой он не считался, с Кругом и донским атаманом пришлось бы считаться. Генерал Деникин в это время уже не был ни солдатом, ни горячим патриотом - он был политиком. Политика приковывала его к Екатеринодару и Новороссийску.
Он ждал союзников".

А союзники играли в свои политические игры, им не было дела до бед России, им нужно было только закрепить свои собственные интересы на полях и лесах освободившегося от твердой власти жизненного пространства.
Но этого не могли понять люди, которым с малолетства внушались понятия о том, что европейская культура выше русской во всех отношениях и в ее облике сияет истинное величие.
Попав в эмигрантскую среду, генерал Краснов, подпал под это изначально чуждое ему влияние и именно в этом и причина его сотрудничества с нацистами.
А в 1922 году он вопрошал в его книге "Всевеликое Войско Донское" о том, что это в корне неверно видеть в союзниках барина, который всех рассудит.
"Атаман поставил на работу все ремесленные школы и гордился тем, что вся Донская армия одета с ног до головы в "свое", что она сидит на своих лошадях и на своих седлах. У императора Вильгельма он просил машин, фабрик, чтобы опять-таки как можно скорее освободиться от опеки иностранцев. Его ориентация сквозила во всех его речах и на Кругу, и особенно в станицах и войсковых частях. Это была ориентация русская - так понятная простому народу и так непонятная русской интеллигенции, которая привыкла всегда кланяться какому-нибудь иностранному кумиру и никак не могла понять, что единый кумир, которому стоит кланяться - это Родина".

А вот, потому что барина то не было все так и расползлось во все стороны, превратившись в свободу насилия, грабежа, убийства и полнейшего попрания всех принципов совести.
Везде творилось одно и то же беззаконие и если сами белые творили его меньше, то находились другие силы в их тылу, что делали этого не меньше чем, то было у красных.
Повсюду царили насилие и разбой, и это не могло прекратиться без сильной руки, что взяла б всех за горло и такая рука нашлась красная волосатая рука злобствующего в своем торжестве большевизма.
Он являл собой звериный лик прошлого угнетения, ополчившегося на сегодняшнее настоящее с молотом в руках, умея только крушить и более ничего.
В то же время людей олицетворявших собой будущее травили как крыс за их непохожесть на общую серую массу довольных своей свободой анархии обывателей.
Они теперь стали господами и это было им теперь решать, кому жить, а кому нет.
Но, даже не убив человека пожалев на него пулю, можно было лишить его куска хлеба и тем обречь его на голодную смерть за отсутствие у него должных правильных убеждений.
Вот так ни к селу ни к городу не нужного интеллигента могли оставить без средств к существованию. Так сказать, за его полнейшей дальнейшей ненадобностью, дабы тем самым избавить будущее бесклассовое общество от безыдейных людей.
Вот тому пример из книги писателя Алексеева «Крамола»
«И сразу же в госпитале на разные лады, со всевозможными оттенками тона, словно бред у тяжелобольного, зазвучал вопрос: ты за кого? Он не хотел изменить своему принципу и опуститься до политики; он был за жизнь во всех ее видах и поэтому в один миг оказался за воротами госпиталя. И остался совершенно один. Без дела, без больных и без возможности утолить боль страждущих. Он хотел взять патент на частную практику, но снова спросили: ты за кого? - и, услышав ответ, отказали».

Конформизм при крайней на то необходимости есть, и всегда было свойством довольно значительной прослойки современной российской интеллигенции.
Она ведь была большевиками отобрана, а те, что были иными либо с голоду померли или же с пулей в башке полегли, а кто-то от лагерной баланды стал иначе обо всем на свете рассуждать.
Те немолодые люди, что живут сейчас, самостоятельно мыслить совсем разучились и только новое поколение, возможно, пойдет по жизни несколько иным путем.
А "старая гвардия" зачастую плетется след в след за обширно распространенными настроениями в обществе в целом.
Но только когда они поддержаны сверху или со стороны тех, кого туда временно занесло.
Но, когда надо было устраивать демонстрации и громко протестовать против пагубного положения рабочего класса в России, голоса интеллигенции слышно почти что не было.
Она молчала, потому что очень любила, есть мясо, но предпочитала, чтобы туши разделывали не у нее на глазах.
То же самое и с репрессиями она могла бы против них хоть сколько-нибудь возражать, только коли б все это не объявлялось добром во имя светлого будущего.
А раз на улицах людей не отстреливают, то все понятно власть врагов ищет успехов ей в этом, а я ей не враг, так что мне ничего не грозит.
Но той власти, что враги, что друзья были в одинаковой степени диким стадом, от которого всегда надо кого-то закалывать на шашлык.
А иначе разбредутся, а то еще забодают и растопчут.
Но кто позволил народ в стадо баранов обратить?
Может все же надо было непоколебимо отстаивать свою линию, а не плестись за событиями с клюкой бессильного отчаяния о сокрушении всех нравственных основ.
И именно это и имело место, причем сверху донизу в самом конкретном и однозначном смысле этого слова.
Вот поэтому действия временного правительства во время октябрьского переворота, надобно охарактеризовать как вопиющую мягкотелость на всеобщем фоне разнузданности и жестокости.
А до этого котел общественного недовольства остужали и выпускали из него пар за счет массовых бесчинств, а вот тут как раз за все это и расплатиться более чем жестоко довелось.
До революции роль козла отпущения играли во всем всегда виноватые евреи.
А самым наихудшим из всех возможных путей для всякой власти будет изыскивать себе слабое звено в обществе, и выпускать за счет него всю накопившуюся в нем безмерную ярость, на непомерные неудобства его существования.
В принципе, немалое участие евреев в русском бунте было обусловлено одной лишь ответной реакцией на целый век гонений и погромов.
Царизм в России заплатил самую дорогую цену за поиски легкой отдушины для накопившегося в российском обществе крайнего недовольства угнетением, засильем рабства, казнокрадства и взяточничества.
Силы реакции, как я в том глубоко убежден, использовали террор для своих идеологических целей: они хотели вернуть страну к ее «славному прошлому».
Ведь террористов можно ловить и столь рьяно, с таким большим на то усердием и величайшим размахом, что их дело будет буквально процветать, а силовики будут только руками разводить, мол, не поймали мы этих гавриков, вовремя и все.
Может и Бен-Ладену удалось им задуманное лишь потому, что кому-то в ЦРУ был нужен повод для оправдания захвата новых территорий?
Информация о готовившихся актах террора ведь не непосредственно к самому президенту на стол от агентов ложится!
Точно также и с намного большой долей определенности можно говорить и о том, что реакционные силы в России хотели, чтобы сама сложившаяся ситуация принудила власть вернуть все на круги своя к старой столь вожделенной ими абсолютной монархии.
Вот то, как об этом говорит историк Радзинский в книге «Господи... спаси и усмири Россию Николай II: жизнь и смерть".
"Столыпин был слишком независим, слишком далеко идущими могли стать его реформы... Да, Николай готовил отставку Столыпина. Но все знали железный характер министра и знали, как часто менял царь свои решения... И вот опять "полиция не уследила", и опять убийцей оказался революционер, завербованный в агенты Департаментом полиции... Опять тень всесильной спецслужбы?
Именно об этом 15 октября в Думе левыми был сделан запрос, который приводит в своей книге "Годы" В.Шульгин:
"Можно указать, что за последнее десятилетие мы имели целый ряд аналогичных убийств русских сановников при содействии чинов политической охраны. Никто не сомневается, что убийства министра внутренних дел Плеве, уфимского губернатора Богдановича ... великого князя Сергея Александровича... организованы сотрудником охраны, известным провокатором Азефом... Повсюду инсценируются издания нелегальной литературы, мастерские бомб, подготовка террористических актов... Она (спецслужба. - Авт.) стала орудием междоусобной борьбы лиц и групп правительственных сфер между собою... Столыпин, который, по словам князя Мещерского, говорил при жизни "охранник убьет меня...", погиб от руки охранника при содействии высших чинов охраны..."

Но, несмотря на все эти старания, на «благо родины» царь и его приспешники оказались людьми слабыми, и им не хватило мужества ни для каких конкретных мер по предотвращению дикого хаоса.
А холоп понимает свободу от крепостного ярма либо как то, что его бросили буквально на произвол судьбы, либо как полное отсутствие всяких ограничений для его похоти и жажды мести за все его прошлые унижения.
Надо было делать серьезный выбор или тирания, или же демократия.
Если был бы выбран демократический путь, то надобно было осуществлять реальные далеко идущие шаги, а не всего-то что вываливать из пыльного сундука с царскими коврами, завалявшуюся там идею народного парламента.
Прежде всего, надо было менять законы, приводя их хотя бы в частичное соответствие с европейским законодательством, а не созывать Думу, состоящую в своем абсолютном большинстве из одних лишь длинноязыких горлопанов.
Они, даже видя, что все вокруг рушиться и летит в тартарары - все еще вели все те же бесконечные дискуссии о каждом политическом аспекте бытия.
Все было бы хорошо коли происходило б все это в стране с большим парламентским опытом, а то толпу можно было повернуть в любую сторону, поскольку она только ор и понимает, а логику отрицает на корню.
Вот как описал события гражданской войны Деникин в его "Очерках русской смуты".
"Даже меры уже принятые и осуществляемые в виду технических затруднений нескоро становились известными в стране.
Та политическая борьба, которая свойственна парламенту, и которая велась среди политических организаций юга невольно вырывалась сквозь стены особого совещания вместе с прениями по законодательству, претворяясь там, в борьбу внутреннюю и поселяя рознь, а эту рознь в преувеличенном и извращенном виде разносила стоустая молва, возбуждая глухое недовольство в обществе и в армии".

А для того чтобы возникла настоящая парламентская республика общество должно было быть, как следует, (в мирное время) подготовлено к переменам, очищено насколько - это вообще возможно от прежней коррупции.
Но Николай Второй - это практически тот же Брежнев дореволюционных времен.
Во время правления последнего царя государство было довольно-таки обстоятельно и с шиком разворовано и раскурочено ну впрямь как улей после визита туда медведя.
Война принесла любителям легкой наживы дополнительные дивиденды.
Тыловыми крысами было разворовано немало из того довольствия, что первоначально предназначалось для воюющих на поле брани солдат.
Вот что пишет об этом Антон Деникин в его книге "Очерки русской смуты"
"Своего рода естественной пропагандой служило неустройство тыла и дикая вакханалия хищений, дороговизны, наживы и роскоши, создаваемая на костях и крови фронта. Но особенно тяжко отозвался на армии недостаток техники и, главным образом, боевых припасов.
Только в 1917 году процесс Сухомлинова вскрыл перед русским обществом и армией главные причины, вызвавшие военную катастрофу 1915 года. Еще в 1907 г. был разработан план пополнения запасов нашей армии и отпущены кредиты. Кредиты эти возрастали, как это ни странно, часто по инициативе комиссии государственной обороны, а не военного ведомства. Вообще же ни Государственная Дума, ни министерство финансов никогда не отказывали и не урезывали военных кредитов. В течение управления Сухомлинова, ведомство получило особый кредит в 450 миллионов рублей, и не израсходовало из них 300 миллионов! До войны вопрос о способах усиленного питания армии боевыми припасами, после израсходования запасов мирного времени, даже не подымался... Если действительно напряжение огневого боя с самого начала войны достигло неожиданных и небывалых размеров, опрокинув все теоретические расчеты и нашей, и западноевропейской военной науки, то тем более героические меры нужны были для выхода из трагического положения".

Кроме того, вполне возможно, что к тому же кем-то специально был организован голод в городе Петрограде, дабы подготовить благодатную почву для будущего бунта.
Злые силы как хотят, так и крутят страной, у которой нет высшего разума, способного на решительное им противостояние.
Воровство и взяточничество есть неотъемлемая часть обыденного существования любой государственной машины.
Коррупция есть смазочный материал для всех ее частей.
Однако самым наихудшим проявлением дикой коррупции и без того насквозь проржавевшей государственной машины может быть одна лишь только попытка разобрать ее по винтику, чтобы собрать ее вновь в другом, улучшенном виде и качестве. Причем подобные устремления не могли осуществиться, даже в самой что ни на есть малой толике, без поддержки некоторой части духовной элиты.
А главное, что у каждого, кто стремился развалить сложившийся веками монархический строй, были к тому же свои причины и представления, о том, что должно было прийти на смену проклятому царизму.
Но говорить, то нельзя совсем уж, что не поподя потому, что это более чем однозначно означает позволить литься рекам крови.
Разве ж можно было призывать к бунту, потакая ему из принципа – это государство, и так, мол, нашей кровью сплошь и везде пропиталось?
Если же, мол, досыта его напоить своими же собственными кровавыми слезами, то оно так лишь еще быстрее развалится и на его руинах, возникнет столь вожделенное царство свободы.
Россия при Николае Втором превратилась в грязный омут, где черти выели печенку многим Прометеям от голозадой босоты.
Но как мне кажется, что одного крена в левизну никак бы не хватило и война б тут не помогла, да хоть две войны.
Наличие сильного правого реакционного крыла также сыграло довольно-таки решающую роль.
Противоречия сталкивают лбами всех кому, они вообще свойственны, и тогда, те, у кого их нет и быть-то, собственно, ну никак же не может, в связи с их полной и безграничной беспринципностью, смогли прибрать всю власть себе.
К тому же революционеры были до такой крайней степени слепо аморальны, что даже брали деньги у иностранных держав, которые хотели взорвать Россию изнутри, учитывая лютый и крутой нрав ее народа.
Можно сказать, что Ленин с товарищами был «бандеролью» от Кайзера начиненную динамитом, что находился между ушей добрейшего дедушки Ульянова.
Но как и предсказывал Марк Алданов в его книге «Самоубийство» всегда найдется кто-то кто сделает из «вождя мирового пролетариата» сдобный пряник вызвавший отрыжку у не принявшего его светлых идей темного общества.
Вот слова Алданова.
«Они и теперь очень довольны Лениным: он им дал богатый материал для ценных суждений. Когда-нибудь они его превознесут и возвеличат: какой замечательный был социальный опыт! А левые биографы и историки превознесут тем более. Конечно, объявят, что он всю жизнь работал для счастья человечества. Между тем он столько же думал о счастье человечества, сколько о прошлогоднем снеге! Он просто занимался решеньем задач, занимался политической алгеброй. Ведь математику приятно решать задачи, которые ему кажутся важными: "я, мол, решил совершенно верно, а Плеханов сел в калошу"... Плеханов и в самом деле всю жизнь садился в калошу, это была его специальность. Я впрочем не отрицаю, что Ленин выдающийся человек. Умен ли он? В суждении о некоторых вещах он глуп как пробка, например в суждениях о предметах философских, религиозных, искусственных...»

Ленин был отъявленным демагогом, проникшимся насквозь лживым учением ради одной только идеи власти как таковой, а не для блага нищего и страждущего народа.
Он был его истинным зловредным врагом, а также и всего остального человечества! Вместе со своими приспешниками он закартавил о светлом будущем, в котором не будет никаких бед настоящего.
Надобно, мол, только расстрелять почти каждого из тех, кто не согласен с нашей единственно возможной правдой.
Правда создав репрессивный аппарат быть его хозяином можно только имея с ним все до конца общее, а иначе он будет проявлять норов и не очень-то слушаться.
Но это не говорит о том, что Ленин как человек его создавший был в чем-то лучше палачей, просто он не так ярко горел их жаждой любой крови, даже своих родителей, если прикажут.
А вот писатель Алексеев, говоря чистую правду, немного лукавит, делая Ленина непричастным к тому его рук делу, которое стало не сильнее, а только лишь его ответственнее во всем, что касалось уничтожения всех недобитков проклятого прошлого.
Вот его слова, высказанные им в его романе «Крамола».
«- Он такой же диктатор, как и вы. Если власть на армии, а Троцкий давно вышел из его подчинения? Впрочем, он никогда и не был под его рукой. Он искусно лавировал и делал свое дело... А карательный орган? Какой же он диктатор, если ему пришлось несколько раз просить и требовать у Дзержинского, чтобы меня привели на беседу? Мне кажется, он ясно осознает, как аппараты, созданные им, выходят из подчинения и становятся правящими аппаратами».

Эти зарвавшиеся палачи делали акцент на физическом истреблении всего прошлого, не отмежевавшегося от своих корней.
Сам человек для большевиков ничего не значил вне его классовой принадлежности и готовности служить правому делу уничтожения как будто бы навсегда канувшего в лету самодержавия во всех его ипостасях нигде и не в чем, не отделяя хорошего от всецело плохого.
Откуда же большевики могли взять до такой высшей степени беспощадные и прямолинейные принципы?
Я так думаю, что тут не обошлось без светлых голов мыслителей ставших на путь соглашательства с бывшими каторжанами.
А вот не будь у них таких розовых мечтаний о небесно чистой власти после крушения царского зловредного режима - Страны Советов просто никогда б не существовало на политической карте 20 столетия.
Эта вера в добро и свет, принесенные на острие штыка - была во всем неотъемлемой частью мышления российского интеллигента.
Конечно же, он с великой радостью одарил бы кого угодно всеми благами восприятия этого мира через всевозможные светлые образы большой литературы.
Однако, что же можно было поделать с теми, кто их не приемлет и руками и ногами упирается, отказываясь приобрести все те прелести западной цивилизации, что так дороги сердцу каждого культурного и развитого человека?
Так мы их заставим, мы приведем их силой к всеблагой цели духовного совершенства.
Чествовать человечность власти, что идет на любые жертвы среди деревенской бедноты лишь бы добиться лучшего будущего для детей так много до того страдавших сельчан могли только люди, невнимательно читавшие Достоевского.
Он как-то сказал, что любая самая красивая идея ничего не стоит, если из-за нее умер, хотя бы один ребенок.
Как всегда у людей такого плана, каким был воистину великий писатель Федор Михайлович Достоевский на лицо явное передергивание и идеализирование действительности.
Но дети, погибшие в сельских котлах и переварившиеся в желудках у тех, кто остался в живых во времена голодомора убили в них что-то чрезвычайно важное и невосполнимое в течение нескольких поколений.
Я имею в виду искусственный голод, устроенный большевиками в 20ых начале 30 годов.
Это не стихийное бедствие было нужно большевикам, лишь затем, дабы разрушить старую сильную деревню и тем самым обезопасить себя от всех грядущих мятежей.
Уничтожение самой опасной для власти, как и самой слабой в социальном смысле прослойки населения сопровождалось пароксизмом восторга со стороны российской интеллигенции.
Конечно, никакой прагматичный палач не начнет с самого сильного – его-то он прибережет на потом, до тех славных времен, когда большая часть общества уже будет покорно стоять на коленях и благословлять божьего помазанника за его великую доброту по принципу «чур меня».
Однако когда большевики только лишь еще преступили к уничтожению прежнего зажиточного села, на их пути могла стать одна лишь интеллигенция, но ее, то вот как раз таки совершенно не волновала какая-то там судьба зажиточного крестьянства.
Советская власть была тогда еще слабой и даже допускала некоторые прения. Я думаю, что взглянуть на ситуацию трезво российской интеллигенции помешало то самое вино прекраснодушия, бродившее в умах у тех, кто смотрел на жизнь, да так и поныне на нее глядит - сквозь массивные розовые очки любви к возвышенным искусствам.
А чужое прекрасное творчество не должно затмевать у человека разум, выкрашивая весь этот мир в розовые тона, а где он не розовый там он, мол, значит черный.
Как прямое следствие революции черные вороны стали носиться по городам и весям весело вбирая в себя, и часто безвозвратно самых лучших людей.
Вроде бы речь идет обо всем известных истинах, и одно лишь только до сих пор неверно понято - Шариков и ему подобные ведь не из яйца ехидны вылупились.
Можно сказать, что они производное первоначального общественного зла.
Но возможно поставить вопрос и по-другому.
Зачем же российской интеллигенции было клевать на крючок комиссаров и строить муравейник коммунизма?
Писатель Андрей Платонов в его повести "Котлован" так отозвался о процессе этого строительства.
"Со скоростью, происходящей от беспокойной преданности трудящимся, профуполномоченный выступил вперед, чтобы показать расселившийся усадьбами город квалифицированным мастеровым, потому что они должны сегодня начать постройкой то единое здание, куда войдет на поселение весь местный класс пролетариата,- и тот общий дом возвысится над всем усадебным, дворовым городом, а малые единоличные дома опустеют, их непроницаемо покроет растительный мир, и там постепенно остановят дыхание исчахшие люди забытого времени".

А на самом деле вышло превращение сельского люда в человека коммуналок и хрущеб.
В нем не возникло чувство социальной принадлежности, а только вечное чувство стяжательства, рвачества и ленивой зевоты по поводу всех морально-этических вопросов жизни.
Ведь это же и ежу понятно, что крестьянин, став городским жителем, и ничего от этого вовсе не выигравший, а скорее даже проигравший довольно часто, ну никак не мог, ни стать люмпеном.
Миллионы всенародных масс без всякой вины прошедшие через систему советских концлагерей вернулись из них так до конца и, не оттаяв за всю свою дальнейшую жизнь от вечной мерзлоты духовной согбенности перед воистину антинародной, грязной властью.
Так как сама атмосфера в этих лагерях никак не способствовала укреплению общественного здоровья нации.
Я считаю, что российское общество из-за идиотских экспериментов до сих пор еще страдает чахоткой общественного насилия.
Причем идеи то сами по себе не являлись тупой и дикой глупостью!
Самое обидное, что люди, столь яро призывавшие к изменениям в не очень-то простых человеческих взаимоотношениях, были во многом правы, но справедливость в их речах выражалась в чисто абстрактном виде.
До ушей им было как-то не достать, чтобы подтянуть реальную действительность к тому, чтобы она стала таковой, каковой бы им так того хотелось. Вот поэтому-то они ее и решили притянуть за то, что ниже живота находится.
А чем больше зла тянется вверх, пытаясь побороть другое зло, тем больше его становится вокруг.
Делать нечего и добро должно спускаться за злом в темные дебри невежества и там отыскав его корень намертво вбить в него осиновый кол, а сколько не борись с головами многоголовой гидры - только сам еще большим злом и станешь.
А к тому же белизна белых ручек сама по себе призывает к тому, чтобы найти кого-то другого, кто и будет творить эту самую высшую социальную справедливость.
Ценность доброй и славной души для этого мира катастрофически падает от ее желания решить все проблемы путем насилия над общим несовершенством всего общества.
Да, кто спорит с самым устоявшимся в жизни принципом - насилие, действительно есть наиважнейший фактор, когда кто-то пытается сделать этот несовершенный мир еще гораздо хуже, чем он есть сейчас и сегодня.
В таком случае агрессивность по отношению к злу есть добро, а те, кто случайно попал под топор, всего лишь платят самую дорогую цену за всеобщее благо, что является случайностью, а не закономерностью.
А вот человеческие жертвы во имя лучшего, чем сегодня будущего есть культ сатаны, что часто привлекает души мишурным блеском несуществующей реальности.
Если глядеть в зеркало судьбы и кивать головой, мол, все чему суждено сбыться сбудется, ибо придет от Бога, то ясное дело, что придет тьма, потому что все, что от Бога приходит с интеллектуальными усилиями, а не с челобитьем демону под прикрытием истовой веры.
Просто нельзя было прекраснодушным людям не заглядеться на великий почин массного энтузиазма народа, живо обманутого лживой панацеей излечения от всех старых язв прежнего существования.
Под шумок тьма делала свое черное дело, уничтожая все-то лучше, что могло помочь ей своевременно скатиться в ад и избавить этот мир от присутствия в нем чертей, на должности ангелов, а именно политических карательных органов СССР.
Жертвы будущего благоденствия распинались языком враждебным человеческому обыденному сознанию, и проклинались новыми религиозными проклятиями, но если говорить не о наружности, а внутреннем естестве, то все оставалось по-старинному без всяких изменений.
Остановить девятый вал насилия над обществом могли только люди понимающее, чем именно дышит их страшное время, но большинство российских интеллигентов предпочитало жить иллюзиями, красивыми и ласковыми на глаз и на слух.
А человеческие качества разумного существа - это вовсе не слюни о красивом и высоком, а прежде всего умение сохранить честь и достоинство несмотря ни на какие обстоятельства.
Детство нашего общего духа не может создавать великие чувства, а только их прообразы в виде чертежей, которые, не повзрослев в жизнь, не воплотишь.
Проблема российской интеллигенции как раз в том и заключалась, что в этой среде хватало таких вот наивных, простодушных людей, что искренне поверили, что можно всего добиться так сразу без слез и кровавого пота, потому что то, что хорошо, оно же, понятное дело, что куда как разумнее и правильнее.
В научно-исследовательской деятельности эти люди совершенно не придерживаются данного принципа, более того, там такие вот деятели готовы из кожи вон лезть. Ведь в этой-то реальности все чисто и прекрасно, а если же даже и нет, то в машинной смазке измазаться совсем не то же, что по вящему уму в человеческой крови.
Что может быть этого хуже?
Только власть, у которой никогда не будет интеллигентских мучений Родиона Раскольникова, по поводу творимых ей бесчинств.
А атака на зло словами есть такое же безумное действие как попытка остановить лавину громкими криками еще до того как она началась.
Несколько не легче и с воззрениями, основанными на поверхностном вглядывании в празднично прибранную действительность.
О как же любят, эти «великие мудрецы» высшей сорта муки благодушия возвеличивать - всякого рода крикливые воззвания.
Они гадают по книгам обо всей общественной жизни и не знают, что технический прогресс их, столь радующий в их страшном как самый дикий кошмар государстве, служит одному только злу охраняя его личные интересы от всех возможных на него посягательств.
Но российская интеллигенция жила в своем мире благих и светлых надежд, а значит, связывающей ее с народом нити Ариадны вовсе не существовало.
И вот на дрожжах своего великого прекраснодушия, они и пекли свои пироги сверхчувственного бытия на облаках любви к возвышенным искусствам.
А кроме того их душу посредством ушей всегда ласкают унылые морализмы. К примеру, в бардовской песне ярким представителем такой вот горно-хрустальной морали является Юрий Кукин.
Все оттого, что весь мир, они мерят той же меркой, что и самих себя.
Вот лозунги и превратились в главное оружие против засилья, как будто бы хоть в чем-то уже прежнего зла, можно подумать, что добро и впрямь заключено в намерениях, а не в прагматичном подходе к сложившейся ситуации.
Честность у идеалистов, затаилась глубоко внутри - вдали от посторонних глаз и стала прикрываться всякими куцыми полуправдами.
Вот, например мой любимый образец их однобокой логики.
«Царский трон в России прогнил».
Это чудовищная чушь по отношению как к началу 20 века, так и по поводу сегодняшнего 21 столетия.
Я так понимаю, что и в будущем 22 столетии Россия все так еще и будет нуждаться в хорошем, добром царе-батюшке.
Не царизм в начале 20 века прогнил, а один конкретный царь Николай Второй низвел весь авторитет трехсотлетней династии до самого плачевного и гибельного состояния.
Не умеешь править, не берись, а то при нем империя сгнила, погрязла в коррупции намного хуже прежнего.
Вот как описывает данную ситуацию Деникин в его книге "Очерки русской смуты".
"Когда в августе 1917 года на скамью подсудимых сел виновник военной катастрофы, личность его произвела только жалкое впечатление.
Гораздо серьезнее, болезненнее встал вопрос, как этот легкомысленный, невежественный в военном деле, быть может, сознательно преступный человек мог продержаться у кормила власти 6 лет. Какая среда военной бюрократии - "к добру и злу постыдно равнодушная" - должна была окружать его, чтобы сделать возможным и действия и бездействия, шедшие неуклонно и методично ко вреду государства".

Но кто должен был кричать о гибельности засилья таких нравов?
Правильно интеллигенция, а она жила иллюзиями всеобщего блаженства после того как под трон узурпатора будет подложена очередная адская машина.
А вот тогда-то и грядет на всех богатство и свобода!
В те времена великому множеству интеллигентных людей захотелось получить всю причитающиеся их державе манну небесную. А раз она сама с неба не падает, то они решили ее изобрести в своих красивых мечтаниях.
При этом было важно, чтобы рушилось все старое и донельзя обрыдшее, а новое они собирались возводить с нуля!
Можно подумать, что книга производное одного только человеческого разума и ничего больше.
Но если кто-то сильно замечтался, то ясное дело, что для вора-карманника – это и есть самый лучший момент спереть у него все из карманов, а он о том и ни сном и ни духом.
Вот Вова Ульянов и подсуетился, только обобранным оказались не одни только мечтательные фраера, но и вся страна мозгом, которой они являлись.
А все от привычки извращать истину нарезая ее ломтиками в удобных для того лакомых местах, смачивая ее в своих непомерных амбициях и культурных до житейского идиотизма предрассудках обо всех без исключения свойствах добра и зла.
Конечно, легче всего лгать, говоря лишь часть правды, а другую значит тщательно припрятывать подальше даже и от самого себя.
Ведь тогда голова будет менее всего раскалываться от всяких там забот о своем ближнем и гораздо больше сил останется для мыслей о чем-то главном высоком и чистом.
Именно вот из-за этого и наблюдалось явное отторжение интеллигенции от всего, что было, тем или иным образом, связанно с ее неумытым и невежественным народом.
Часть российских интеллектуалов воспринимали все чужие им проблемы простонародья как Анна Австрийская «Если у бедняков нет хлеба, пускай едят пирожные".
Другая же ее часть считала, что всему причина власть, которая угнетает бедных тружеников, а вот дадут крестьянам землю, а рабочим фабрики и заводы вот тогда-то и настанет долгожданное всеобщее благоденствие.
Причем она гнала в шею всякого, кто пытался ее вразумлять, и превозносила гениев своего времени погрязших в идеалистическом популизме.
Вот пример их "разумных" доводов по перекрашиванию России в чуждые ей европейские тона.
Чехов "В Москве"
"А между тем ведь я мог бы учиться и знать всё; если бы я совлек с себя азиата, то мог бы изучить и полюбить европейскую культуру, торговлю, ремесла, сельское хозяйство, литературу, музыку, живопись, архитектуру, гигиену; я мог бы строить в Москве отличные мостовые, торговать с Китаем и Персией, уменьшить процент смертности, бороться с невежеством, развратом и со всякою мерзостью, которая так мешает нам жить; я бы мог быть скромным, приветливым, веселым, радушным; я бы мог искренно радоваться всякому чужому успеху, так как всякий, даже маленький успех есть уже шаг к счастью и к правде.
Да, я мог бы! Мог бы! Но я гнилая тряпка, дрянь, кислятина, я московский Гамлет. Тащите меня на Ваганьково!
Я ворочаюсь под своим одеялом с боку на бок, не сплю и всё думаю, отчего мне так мучительно скучно, и до самого рассвета в ушах моих звучат слова:
— Возьмите вы кусок телефонной проволоки и повесьтесь вы на первом попавшемся телеграфном столбе! Больше вам ничего не остается делать".

Только зачем же это делать самому неужто никого другого для этого не найдется?
Надо только побольше кричать о всеобщем благе и тогда всякая вошь человеческая уж точно подсуетится, увидев в этом прекрасную возможность поживиться на всеобщих чаяниях.
А то, что тоже важно и более чем всерьез так это то, что человек в подобных условиях способен осуществить смертный грех насилия над ближним без всякой на то причины. Ладно бы из личной злобы или же из желания отомстить всему этому миру за пережитые им несчастья. Нет он это сделает во имя добра и справедливости, а значит и в душе его нет ни капли сомнений и угрызений совести.
Причем источником всех этих веяний является однобокая логика, из которой изымается изначальное значение, а вместо него вставляется абстрактная логика, настоянная на "правде" от голой теории.
Хотя, между прочим, ее сначала следовало бы приодеть в "одежды практики", а не выставлять ее раздетой догола на весь честной народ, а то ведь так она обязательно станет потаскухой.
Одним из ярких проявлений этой нечистоплотной логики, основанной на куцей полуправде, является приведенный в фильме "Москва слезам не верит" пример с императором Диоклетианом.
Он действительно был одним из самых выдающихся императоров Рима, он оставил после себя новую конституцию, а вот в расцвете своей славы взял, да и уехал в деревню. Все, правда, да вот только не до самого конца!
В течение 90 лет до него ни один император не умер своей смертью и их не тихо травили, а разрывали на куски свои же солдаты охраны.
Диоклетиана вполне можно понять, умный человек всего-то захотел умереть своей собственной, естественной смертью, а в СССР ему придумали какое-то чудаческое отклонение от нормы у всех на свете правителей.
А хуже всего это когда в подобном же духе лгут обо всем, что происходит на этом белом свете. И что самое в этом злое и безумное так это состояние подвешенности над пропастью радостной лжи о том, что этот мир вполне возможно изменить к лучшему простым на то пожеланием к осуществлению того, что уже так давно хотелось бы иметь и осязать.
А зло довольно часто – это не какие-то конкретные люди, а только их плохое воспитание, старые отжившие свое - общественные отношения.
Любовь к чистому от грязи вокруг вовсе не лечит!
Как раз таки наоборот, некоторая нелюбовь к грязи в сочетании со старанием ее хоть как-то, но вполне серьезно изжить даже, если это и не сулит чистых рук, как и ничем незапятнанной совести и есть причина процветания западного общества.
Хотя, конечно, тут также сыграло роль появление на издревле известной политической карте мира совершенно нового государства без древних устоявшихся тысячелетиями взаимоотношений.
Возникновение на открытом Колумбом континенте общества без замшелых корней королевской власти со временем повлияло и на старый свет.
Но все же основной параграф закона подлости, по которому 20 столетие стало эрой нескончаемых бед заключался в том, что возникла зыбкая теоретическая база для будущего мироустройства.
А ведь так часто бывает в науке, сначала возникает ничем не подтвержденная идея, а лишь затем ее теоретически обосновывают, и только уже после этого ей стараются найти какое-то практическое применение.
На данный момент идея свободы осуществила себя на практике в условиях "проклятого капитализма".
Равенство до некоторой степени существует в странах северной Европы.
А братство возникнет не раньше, чем через тысячу лет, но прийти к нему можно одними только позитивными изменениями в обществе, безо всякой пролитой крови.
Насилие есть неизбежный фактор, когда нужно остановить того, кто толкает автобус с детьми в пропасть будущего тоталитаризма. В такой ситуации уже не до глупых сантиментов.
А если кто думает, что в процессе падения общество сумеет отрастить себе крылья, то я могу заверить, что коли чего и отрастет так - это только рога и копыта.
Я вообще в том уверен, что любой ученый обозвал бы чушью попытку на основе голой теории искусственно созданной левитации прямо так сразу приступить к ликвидации всего физического труда связанного с подъемом тяжестей.
Ничего хорошего из этого, конечно же, выйти ну никак ведь не может!
Вполне возможно, что лет через сто шестилетний ребенок будет управлять большой игрушкой созданной по принципам еще пока не известного нам эффекта ликвидирующего гравитацию.
Однако ж, в том случае, когда интенсивное его использование в конечном результате приведет в качестве побочного фактора к разряжению атмосферы, то подобное изобретение надо было бы для начала, как следует, доработать, а лишь затем пускать в массовое производство.
Но зачем же ждать, когда все так плохо и сама сложившаяся ситуация требует от людей незамедлительных изменений?!
А ведь грязная смерть лезет из всех углов и щелей, когда человек вместо того, чтобы смотреть в лицо неприятной ему действительности во все глаза глядит на ее поротую и снедаемую злом спину.
Пропитанная как губка европейским человеколюбием российская интеллигенция боялась крови и хотела сохранить за собой право на девственную белизну своих мягких рук, когда дело касалось усмирения народа злым и реакционным правительством.
Позиция Понтия Пилата очень удобна из-за честной и детально прочувствованной до самых глубин сердца уверенности в своей непричастности к злу наводнившему все вокруг.
А шумно втягивать в себя воздух с ароматными духами добра кем-то начертанных, картинных образов означает потакать угнетению своей нации.
Россия в 20 столетии влачила свое существование в кандалах отчасти лишь потому, что люди с воспаренной от благостных мыслей и чувств душой не воспринимают этот мир таким, какой он есть, на самом деле.
Еще до прихода к власти большевиков, превративших Россию в одну большую вотчину дьявола во плоти, в смысле нового государственного устройства имелось немало людей просвещенных и умных, что хотели отравить крысу царизма ядом всеобщей смуты и неповиновения.
Всякая акция ультралевых экстремистов вызывала в них бешеный восторг, поскольку вполне соответствовала их желаниям о скорейшем переустройстве старого, костного мира.
Империя была бельмом на глазу у тех, кто видел в ней одно лишь только трухлявое, гнилое полено.
Как будто свеженького Буратино, хоть как-то окажется возможным, сотворить из лежалого под всеми ветрами и дождями - прогнившего бревна.
Потому как для истинных перемен одного желания и рвения окажется мало! Для подлинного успеха на данном поприще необходимо явственное понимание сложившегося за века положение вещей.
Однако в начале 20 века российская интеллигенция жила чужими культурными ценностями.
И у нее вовсе не наблюдалось никакого к тому стремления хоть на время снять с лица иностранное пенсне и получше приглядеться, что собственно твориться вокруг.
Интеллигентам бы взять в руки лупу и может быть тогда им все-таки удалось бы рассмотреть полнейшую несовместимость европейских взглядов на жизнь и столь явственной на глаз, а также и на нюх российской действительности.
Среди апостолов красивых идеалов яркой звездой на небе выделялся Федор Михайлович Достоевский.
Он был ангелом всеобщего благодушия в тумане темных российских страстей.
Подводя свой народ к зеркалу, и показывая ему в нем козью морду, он только лишь растравливал воображение и распалял страсти, а не вычерпывал воду из ступы тупого философствования о сути бытия.
Его страстная мольба о примирении между людьми обращалась в злобное рычание хищного зверя, когда оно касалось его личного жизненного опыта и в этом беда его творчества личный страшный опыт существования в мире без чудес, но со сказаниями, наитиями и яростными о них мечтаниями.
Достоевский был человеком отлично знакомым с уголовной средой.
Его соприкосновение с ней в образе страдальцев, а не в том виде какими они были, когда грабили, насиловали, убивали, определило судьбу многих выродков без которых человечеству можно было бы жить несколько иначе - более спокойно.
Именно из-за того, что Достоевский был подлинным гением всех времен и народов он и предотвратил смерть будущих палачей России.
То есть самим своим отрицанием смертной казни как меры воздействия на дикое общество вполне так возможно предотвратил узаконенную гибель многих смутьянов и истинных врагов народа.
Ведь могли же убить Ленина и его сподвижников, а не царя и его семью.
Но он предпочел поставить запятую не в том месте, где ей следовало быть.
Я имею в виду всем известную фразу «Казнить нельзя, помиловать».
А европейцы сегодня стали такими цивилизованными, что смертная казнь для них вдруг оказалась каким-то прямо-таки смертным грехом, опять же – это, наверное, тоже отчасти влияние Федора Михайловича.
Но свою страну он добром не наделил, а вышло совсем наоборот!
Просто он не понимал всей тяжести могильной плиты лежащей над рассудком своей нации.
Он думал, что ее можно сдвинуть красивыми идеалами, а шиш!!!
От красивых идеалов она еще глубже в землю вошла.
А там и мыслями светлыми темные силы, что вечно гнетут народные массы, протоптали себе путь к новому царствованию тирана, какого еще не знала вся история человечества.
А как же могло быть иначе в государстве, где объегоривание ближнего своего есть высшая заслуга всякого, кто желал хоть немного выслужиться, пробиться наверх и так оно было при любой власти, и теперь все точно также ничуть не лучше чем это было прежде.
Так, что тысячу раз был прав писатель Иван Ефремов, когда написал в своем романе «Час Быка» такие слова.
"Вир Норин еще раз обвел взглядом выжженное плато. Могучее воображение заполнило его грохотом боевых машин, воплями и стонами сотен тысяч людей, штабелями трупов на изрытой каменистой почве. Вечные вопросы: "Зачем? За что?" - на этом фоне становились особенно беспощадными. И обманутые люди, веря, что сражаются за будущее, за "свою" страну, за своих близких, умирали, создавая условия для еще большего возвышения олигархов, еще более высокой пирамиды привилегий и бездны угнетения. Бесполезные муки, бесполезные смерти"...

Смерти они может и не бесполезные как о том писал писатель Алексеев в своем романе «Крамола».
«Но ничего, встанем. Встанем! Знаешь, когда я тифом болел, думал, не выживу, не очнусь от бреда... А ожил! И когда попал в "эшелон смерти", то мне на этот тиф наплевать было! Я ведь им никогда не смогу заразиться!.. Все думали, умру. Нет! Вот и Россия так же, Лобытов! Сами себе привили... Но затем, чтобы показать всем народам порочный путь. Чтобы не ходили тем путем... Чтобы избавить человечество от революции!.. Да не просто избавить, а повести за собой народы. Не к коммунизму, Лобытов. И не в светлое будущее. А к духовности!.. Кто же еще поведет? Кто? Кто знает путь?.. Кто переболел, Лобытов! К кому уже никакая зараза не пристанет. Это и есть моя вера... Миссия России в этом! Вот она, жаба, душит нас, мучает, да иначе ведь дух не освободить... Душит...»

Вполне возможно, что Алексеев в этом вопросе полностью прав, но не по душе мне такая правда ведь если бы немного не так сложились обстоятельства и снесло б башку «Красному Молоху»! Я так думаю, что тогда б этот мир как-нибудь и без такого жуткого урока обошелся.
Жизненная философия примирения со сложившимся фактом не есть лучшая гражданская позиция.
Ведь точно также как в любом добре есть некая тень зла его недостатков, так и в любом зле можно отыскать положительные для будущего черты.
Но главное – это все-таки хоть в чем-то, но сократить путь России к свету посредством изучения опыта западной Европы и дальневосточных демократий.
Они ведь тоже шли потому же пути, что и Россия!
Но при этом нельзя копировать их сегодняшние состояние, а то ведь смертную казнь в России зазря отменили.
Можно было бы с этим еще лет сто подождать.
Это сейчас европейцам смертная казнь жутким делом стало казаться, а в средневековой Европе казнили за любой пустяк.
Сибири у них не было, так они высылали каторжников на новые заморские земли.
На лицо было вполне естественное развитие общества, хотя и в Европе его пытались как-то ускорить, что не к чему хорошему, как и понятно, привести не могло.
Подпитываясь как алкоголик из горла водкой - абстрактными рассуждениями о том, что мир прекрасен и удивителен российская интеллигенция сдала в аренду свои мозги тем, кто не имел абсолютно никакой совести.
Все дело было в том, что слишком много книжной пыли витало в затхлом воздухе старой империи.
Вот она и проникала в легкие и глаза людей и без того плохо понимавших жизненные реалии своей страны.
Привычка носить розовые очки она же от близости европейской цивилизации возникла.
Все вокруг сплошная азиатчина, зато где-то рядом дворцы высокого духа европейской внешне ярко выраженной культуры.
Из глубины российского омута было никак ведь не разглядеть, что все это внешний лоск, а под ним та же звериная сущность, что и у диких племен - предков современных европейцев.
Попытка сделать Россию европейской державой не более чем мечтания, тех, кто сроднился с чуждой русскому духу культурой.
У России ведь она есть своя - особый духовный настрой и он намного лучше, чем европейская холодность и сдержанность.
Однако за близость к природе приходится дорого платить.
Так как цена душевной простоты сплошное воровство и оборванность из-за вечного грабежа теми из своего народа, кто более всех других хитрый, да и ушлый не в меру.
Сама честность становится предметом торговли, когда вокруг все без разбору продается и покупается на корню оптом в розницу и на вынос.
Старую привычку к взяточничеству и кумовству не истребить никакими полумерами, сменой вывески или хозяев.
Но чтобы - это понять надо было смотреть на саму жизнь, а не на бороды гениев теоретиков всеобщего счастья и процветания.
Чудовищная несправедливость этих столь благородных затей заключалась, прежде всего, в том, что всякое непродуманное и заранее несогласованное действие никак не может привести хоть к сколько-нибудь существенному улучшению положения вещей.
А обратная сторона попыток искусственно создать новую незапятнанную грязью стяжательства и угнетения жизнь всегда выглядела довольно-таки плачевно.
Причем речь может идти, только о чьих-то конкретных планах по переделке этого мира учитывая минимальные (у отдельной личности) к тому реальные возможности.
Когда же заходит разговор о далеко идущих последствиях в результате изнасилования (без кавычек) общества путем прививания ему совершенно не свойственных ему ранее общественных норм, то подобное явление никак иначе как катастрофой не назовешь. Ведь для того чтобы взмыть мало одного желания нужны еще конкретные к тому возможности.
А для того чтобы их заполучить надобно еще шагать и шагать по долгому пути самоусовершенствования.
У нынешнего поколения вообще нет никаких шансов хоть сколько-нибудь приблизиться к тем высоким жизненным принципам, описанным в прекрасных литературных произведениях. Они в них действительно так смачно расписаны, впрямь как те Жития Святых на старинных иконах, но вот беда несбыточны их образы в обыденной канве нашего во многом еще скотского существования
Чертеж и готовое рабочее изделие всегда разнятся не только по времени, но и по многим практическим наработкам во время обкатки и отладки при переходе от теоретических выкладок к железному каркасу станка или машины.
В общественной жизни все еще гораздо сложнее!
Человек не может быть частью машины работающей на светлое завтра ему надо, чтобы ему стало хорошо сегодня и сейчас, а иначе он будет работать на голом энтузиазме самообмана.
Российская интеллигенция виновна в том, что она поддерживала в народе идеалистические настроения по отношению к светлому будущему.
А иная часть ее была излишне привязана к березкам, а к своему народу эти гордые своим великим разумом люди относились весьма и весьма с прохладцей.
Вот именно поэтому в трудный для родины час, эти граждане российской империи не встали как один почти единым фронтом на борьбу с проклятым большевизмом, а быстро собрав вещички, укатили на запад.
Нежные чувства по отношению к отчиму дому и стране не могут целиком ассоциироваться с одними лишь березками и ручейками!
Свой народ надо тоже как-то уважать, и не неким абстрактным образом, как массу серого вещества из которой, только лишь еще предстоит вылепить людей достойных всякого к себе уважения.
Важно понять, что глупость народная не есть некое природное качество, а производное от его забитости, униженности и непосильного труда.
Уважение к простому человеку и старание максимально облегчить его повседневный труд, искреннее опасение за его здоровье, безопасность не имеют под собой совершенно ничего общего с братанием академика и дворника.
А в то же самое время Россия родина розовых слонов прекраснодушия и болтливых попугаев оголтелого популизма.
Причем реальность глаголет в крепко-накрепко заткнутые уши слащавых в своей душевной благости интеллигентов о том, что внутри одного народа человек человеку должен быть как компаньон, коллега по работе, а не как безвестное насекомое в большом улее.
Впрочем, городская жизнь она улей, и создала и не зря писатель Сергей Алексеев назвал свою книгу «Рой».
Сыновья «вышедшие в люди» сумели совсем позабыть отчий дом и древние традиции.
А ведь народ всегда шел вслед за интеллигенцией, и обезьяна первой сумевшая обработать камень, сделав его орудием, тоже была интеллигентом.
Именно интеллектуалы решают, куда пойдет серая масса, а возглавляющие ее только следят за темпом, ускоряют или тормозят ее шаг, выбирают средства по достижению поставленных задач.
Но откуда во главе масс могли оказаться выродки, что не считали упавших в пропасть по кривой дорожке к пику вожделенного коммунизма?
Это могло произойти только из-за того, что духовные вожди народа не различали в серой массе отдельных личностей.
А именно безликость толпы в восприятии интеллигенции и является тем фактором, что превращает народ в бесформенную массу тупых люмпенов, у которых все интересы – это лишь девка, да бутылка.
Причем кто сказал, что это и в самом деле так?
У обывателя тоже есть свои духовные запросы и пусть они помельче, чем у интеллигенции, но они точно также истинны, а не продолжение чьего-то животного естества.
Но, однако ж, городские условия сужают рамки мира и делают их более примитивными, потому что человек стоящий у станка во многом превратился в его живую часть.
А человек, шедший за плугом, его живой частью не являлся.
Ведь сельский житель видел не один лишь вконец опостылевший ему завод, да свою квартиру. Природа же сама по себе проявляет себя явным источником некоторой духовности.
Чехов в своем рассказе «День за городом» пишет:
"Терентий отвечает на все вопросы, и нет в природе той тайны, которая могла бы поставить его в тупик. Он знает все. Так, он знает названия всех полевых трав, животных и камней. Он знает, какими травами лечат болезни, не
затруднится узнать, сколько лошади или корове лет. Глядя на заход солнца, на луну, на птиц, он может сказать, какая завтра будет погода. Да и не один Терентий так разумен. Силантий Силыч, кабатчик, огородник, пастух, вообще
вся деревня, знают столько же, сколько и он. Учились эти люди не по книгам, а в поле, в лесу, на берегу реки. Учили их сами птицы, когда пели и песни, солнце, когда, заходя, оставляло после себя багровую зарю, сами деревья и
травы".

Город должен был создать свою духовность, в неком ином виде, и при этом сделать ее доступной всем и каждому.
В таком вот ключе и качестве, дабы каждый мастеровой мог почувствовать, что о нем действительно проявляют подлинную, а не ласково пренебрежительную заботу.
А мироощущение, что люди – это всего-то только винтики в большом механизме никакое-то там изобретение сталинизма.
Можно сказать, что сначала возникла бесчеловечная система взглядов, а уж потом она была во всей полноте задействована после возникновения новой, куда более чем некогда ранее неправедной власти.
Фактически, нужно было только покрепче закрутить все гайки старого хорошо смазанного механизма, так что большевики заново велосипед не изобретали.
Они всего лишь воспользовались проверенным временем и хорошо во всем обкатанным ходом для въезда своей буденовской тачанки в древний Кремль.
Пообещай народу, того, что он более всего в данный момент жаждет, и толпа будет носить тебя на руках. Потому что так повелось с древнейших времен, что сегодняшнее облегчение тягостных мук для народа важнее всего на свете.
Причем совершенно необязательно что-либо дать на деле, потому что лишь практичные люди требуют доказательств, а в своем большинстве народ непрактичен и нет ничего легче чем обвести его вокруг пальца направленного к некой высокой и светлой цели.
А он еще к тому же и отпихнет того, кто будет пророчествовать о том, чем все это, в конце концов, кончится, потому что ему хочется верить во все светлое и доброе, а злое ему может только нынче вконец совсем опостылеть.
Поэтому любые логические доводы, высказанные в противовес байкам политических авантюристов, никакого влияния не окажут.
Ведь из кремня человеческой глупости искру разума никому не высечь.
Конечно, народ за нос долго водить нельзя, и когда он вконец обнищает, он обязательно еще не раз попробует прошлого кумира с трона скинуть. Вот тогда и окажется самым решающим фактором, на чью сторону станут интеллигенция и силовые структуры.
В российской ситуации интеллигенция до некоторой степени позволила новой власти сесть народу седалищем прямо на душу.
Может подобные высказывания, и покажутся кому-то крайне грубыми, но учитывая чудовищный конечный результат других слов, уж извините, попросту нет.
И вскоре, после того как народ понял, что никакой земли ему и в жизни-то не видать по всей стране прокатилась волна крестьянских бунтов.
Но они захлебнулись в собственной крови, а агитация к этому понятное дело собственно никакого отношения вовсе не имела?
Кто ж ее проводил полуграмотные бывшие урки, а может все ж таки люди, имевшие высшее образование?
20 век отличается от прежних эпох все же пущей чем прежде просвещенностью и соответственно большей близостью интеллигенции к государственным структурам.
А из этого следует однозначный вывод, что у нее были силы посодействовать ликвидации власти князей из самой, что ни на есть сущей грязи.
А ведь она должна была ощутить, что совершенно не может быть и речи о поддержке такого вот до самого его нутра насквозь лживого правительства.
В былом доиндустриальном мире, где была меновая торговля, и даже паровозы еще не ходили у интеллигенции в жизни общества была весьма и весьма скромная роль.
Современное государство не может обойтись без интеллектуалов, как каждый отдельный человек не сможет прожить без воздуха. И так оно не со вчерашнего дня ведь повелось.
Выходит, что мысли, настроения и чувства интеллектуальной элиты общества служат базисным постулатом отношения государства к своему народу.
Учитель, офицер в армии, инженер на производстве являются коленчатым валом во всякого рода отношениях между народом и его правительством.
Когда народ чувствует, что его благополучие, безопасность на производстве, как и зарплата, никому не интересны в качестве темы для обсуждения, он становится на дыбы.
Благородные доны государственной думы просто переступили через рабочего, а ведь народная песня «Дубинушка» уже давно предупреждала о последствиях подобного пренебрежения.
Разговоры о передаче земли в руки крестьянства и были как раз теми задушевными беседами о том, чтобы все так взять и поделить и не надо думать, что месье Шариков сам додумался до таких крупных по отношению к малому объему его интеллекта - мыслям.
Такие как он могут рассуждать только на мелком и личном уровне, поскольку всего, что так или иначе касается всех остальных людей им всегда глубоко буквально во всем наплевать впрямь до самой глубины их звериной натуры.
Сама война с грязными проявлениями власти при помощи пускания ей крови – это все равно, что делать операции грязным кухонным ножом.
Кровь голубых кровей заливает собой всю империю без различия званий и общественного положения. Причем брат убивает брата, а сын отца.
Это и было и в Англии после казни Карла I Стюарта и во Франции, когда там обезглавили Людовика XVI.
Так что историческая последовательность говорит сама за себя.
Заплатив за короткую свободу от прежнего ига такой нечеловечески страшной ценой общество, создает себе ярмо покрепче, чем были его уже разодранные на отдельные звенья цепи и новый царь как бы он по прошествии времени не назывался, посрамит дела изуверов прошлых времен.
Борьба с иноземным игом здесь совершенно непричем.
Потому что власть внутри одного народа зависит от всех ее компонентов, а не лишь от тех, кто в данный момент оказался при деньгах или унаследовал от своих предков королевский или же царский титул.
Так что Овод не революционер, а патриот своей родины.
И вообще корень проблемы бесправия народа находится не в его угнетенном и униженном состоянии, а в его неготовности отстаивать свои права и правильно понимать все должные обязанности перед своим государством.
При явном неимении этих в высшей степени важных для переоформления общественных отношений факторов нельзя затевать никаких переворотов.
Ведь только при сплоченности всего народа в единое целое и возможно попытаться создать некое новое более прогрессивное государство.
Любая попытка государственного переворота с целью изменения к лучшему всех устоев общества без единого к этому порыва всех имеющихся сословий лишь низведет такое государство до более низкого и древнего этапа его развития.
Данный аспект подтвержден уже столь множеством исторических примеров помимо того что приведено выше, что спор о том, что могло бы быть хоть как-то иначе – это даже не гадание на кофейной гуще, а над кровавой бездной напрасных человеческих страданий.
Царь плохой? Долой царя, но только царя и никого больше.
Но бескровно и без всякого дешевого популизма!
Потому что либерализм должен выражаться в соблюдении прав человека, а не в охаивании существующей власти.
А особенно если это более всего напоминает брехание остервеневших на цепи собак.
Многое из того, что произошло с Россией в окровавленном от пяток до макушки 20 столетии можно было избежать, если бы не склонность российской интеллигенции к чванливому чистоплюйству своего горделивого самовозвышения над окружающей ее действительностью.
Достичь чистой как само небо духовности возможно лишь в мире, где вся нечисть будет выметена изо всех темных углов и таким образом ей вроде бы как уже и нигде станет спрятаться.
Конечно же, все равно останутся люди, которым придется иметь дело с проявлениями тьмы, но их будет очень немного.
Вот только для осуществления данного плана потребуется еще много и много столетий. А лучше будет говорить о четвертом тысячелетии от рождества Христова, когда возможно и наступят эти самые благостные времена.
Но что же делать, коли хочется уже сегодня ощутить на себе всю благость существования в мире, где нет столь многих нехороших факторов, что так присущи нашей современности?
Как там было у Высоцкого «Не нравился мне век и люди в нем и я зарылся в книги».
Однако шекспировский Гамлет хорош на театральной сцене, а в реальной жизни желательно ощущать всю невозможность повторить репетицию и лучше подготовиться к выступлению. Ведь в нашем насущном бытии всякое действие необратимо и чего-то переиграть, если что-то плохо вышло, уже никак не выйдет.




maugli1972
Комментировать могут авторизованные пользователи, чтобы обсуждать Статья зарегистрируйтесь.
Создатель проекта - vovazlo. Спонсорами являются рекламодатели. Запуск произведен в 2008 году.

Яндекс.Метрика