'4. Глава 3.' роман о жизни

Глава третья.
Андрей не рассказывал о родителях ничего, о скандалах, повторяющихся раз в один-полтора месяца, поэтому и Мишка, и Лёха, и Славка только догадывались об этом по отцовским "знакам" - синякам, гематомам и кровоподтёкам, оставленным на теле сына. Андрей надеялся, Ейск станет местом, где все его страхи жизни утратят остроту, контрастность, станут похожи на чувства, испытываемые человеком спросонья после чрезвычайно жуткого кошмара. Но больше его коробила вина за оставшуюся наедине с извергом мать, лишившуюся единственной поддержки в его лице. Что сделает с ней отец в его отсутствие, узнав, что "сука" отпустила своего "костлявого педика" без разрешения "главы семьи"? Он едет в Ейск лишь благодаря счастливой случайности: сегодня отец беспробудно дрыхнул, всё же успев оставить Андрею "гостинец" - лиловый синяк, растянувшийся на несколько нывших левых рёбрах. Романюк настолько привык к боли и научился её терпеть, что и вида не показывал.
Кто-то с силой положил ему руку на плечо, и он вздрогнул, услышал Лёхин голос:
- О чём думаем? Почему такая сосредоточенность?
Андрей повернулся к нему и убрал его руку с плеча:
- Зачем от не хрен делать ты заводишь болтовню? И не важно, по какому поводу.
Веснушчатое лицо Лёхи немного вытянулось от удивления, и оно понятно: Берестов задал вполне обычные вопросы и не задал бы их, наперед угадывая неприязненную реакцию на них Андрея. И ещё он, конечно, смог ощутить дрожь Романюка, и как мышцы его тела напряглись.
Андрей продолжал угрюмо смотреть на него, сдвинув прямые брови:
- Вот тупость-то, а?
Недосуг было Лёхе, что нотки обозления в голосе друга вызваны защитной реакцией от недавно вспомненного. Берестов не понимал, как на это реагировать, потерялся и благоразумно промолчал. И тут только Андрей заметил - Славка и Мишка тоже взирают на него, с разной реакцией: первый с искренним удивлением, а второй... в его глазах... понимание.
Понимание?
Какого чёрта, неужели Маслов мысли читает?
Похоже, да, ибо Мишка смотрел с пониманием. Для Андрея это было очень непривычно – он растерялся, как Лёха ранее: близкий человек ведает, что творится у него внутри. Опасаться ли этого, попытаться замкнуться, насколько возможно. Андрей не хотел, чтобы друзьям открылась вся правда, он тогда пристыженный будет, униженный, упрекаемый за безволие относительно отца. Он думал, если правда откроется, именно так всё станется. А что он мог сделать? Выдавил несколько слов, чтобы оправдаться, а то ему не нравилось затягивавшееся напряжённое молчание:
- Блин, Лёх, извини... Наверное, я сегодня не с той ноги встал.
Лёха кивнул, не сводя с него взгляда, опять положил руку на его худое плечо, на дальнее от себя, и легонько потряс:
- Это видно. Но я, кажись, догадываюсь, о чём ты мечтаешь.
- Да? - спросил Андрей охрипшим голосом и сглотнул, думая: ну вот сейчас всё и откроется.
- Конечно, у тебя на роже написано (Лёха ткнул пальцем ему перед носом). Нечего стыдиться. Подумаешь там, я рассказал про порнушный канал. Грех думать теперь про это?
Андрей рассмеялся, и Лёха его поддержал, считая, что Романюк сеялся, потому что было смешно, а не от облегчения - его тайна останется при нём одном. Пугающая для него тайна, большая проблема, которую, он понимал, необходимо решать в кратчайшие сроки, всё идёт по возрастающей, и близок день, когда отец...
Дальше он боялся продолжать. Боялся стать провидцем случившегося, если не трогать ничего, оставить на свободном течении. И особенно трудно было ему, он же не мог ничего поделать, в какой уж раз он себе это говорил, словно занимаясь аутотренингом.
- У нас у всех вчера был тяжёлый день, - произнёс Мишка, по-прежнему глядя на Андрея.
"Зачем ты прожигаешь меня таким взглядом", - подумал Романюк, отвернувшись в сторону, избегая встретиться с ним глазами.
Это уже шантаж, давление? Да нет, Мишка бы этого не сделал. Скорее, он хочет, чтобы Андрей поделился с ними всеми плохими мыслями. Может, так и произойдёт, но не сейчас, и не как только они приедут в Ейск, должно хоть сколько-нибудь пройти, чтобы он всё обдумал и хорошенько взвесил "за" и "против". Или рассказать без остатка, или ничего, полуправда - она хуже и того, и другого, плюс Андрей возомнил, друзья без труда разгадают ложь, врать он не умел, не тренировался врать, и ситуаций, где бы ему понадобилась ложь, ещё не было. Он жил просто и открыто, старался говорить то, что мыслит, даже при отце - за это частенько получал. Наверняка отец и отбил, в прямом смысле, охоту врать и изворачиваться, ведь ненавидел брехню люто. Ублюдок - он есть ублюдок, а человек прямой, режущий правду-матку по жизни, когда касалось избиения жены или сына. Уж там он цеплялся за малейшую возможность и старался развить успех, наврав с три короба. В остальном во лжи он не замечен, что не добавляет ему дивидентов ни на йоту.
Лёха проскочил к дороге, вышел на проезжую часть - высмотреть, не едет ли сюда автобус. Не свалят они отсюда через десять минут, констатируется факт: положение будет катастрофическим. Всевышний будто услышал его мольбу, далеко он таки умудрился выловить из невнятных очертаний окрестностей (зрение у него не ахти - спасибо компьютеру) переднюю часть просторного "швебуса". Он рванул назад, на остановку, с радостным криком "ура, чуваки, едет!". Крик громкий - на него кроме мальчишек обернулись семеро потенциальных пассажиров, топтавшихся в ожидании вместе с ними.
Получается, обеденный перерыв для другой "маршрутки" возмутительно короткий, что редкостно. Удача, при условии существования такой тётки, за мальчишек, дала им фору во времени: теперь они прибудут на центральный автовокзал у рынка на Димитрова в срок, исключая что-либо экстраординарное. Со стороны удачи будет нечестно, поэтому нужно увериться в гладкости всех моментов и закавык.
Одиннадцать пассажиров встали плотнее друг к другу. Лёха быстренько повесил за лямку на плечо свою объёмную сумку, потихоньку, постепенно превращающуюся в обузу. Одно плечо, скотина, отдавить весом успела, теперь очередь другого плеча. Сколько бы он на нёё не ворчал, а ругать должен себя: зачем, на кой чёрт, столько вещей набирать? Лёха Берестов не был бы Лёхой Берестовым, то есть до неприличия упёртой личностью, не считая все без исключения вещи действительно необходимыми. Он будет мучиться, шёпотом ругаться сам с собой матом, строя гримасы злости, подчёркивая значимость говоримого, но мнения не изменит.
Один автобус под номером девяностого маршрута подъехал к "легальной" остановке, скрипнув тормозами, выгрузил людей, а второй отчаливал с места отдыха, освобождая его для претендента, новоприбывшего и усталого, развернулся и встал около одиннадцати человек, находящихся под одиноким деревом, с прибитым к нему расписанием, открыл входные двери, и народ средним темпом начал наполнять салон, отдавая кондуктору-женщине, зорко следящей за соблюдением законов, деньги. Слишком много встречалось желающих прокатиться без оплаты. Кондуктор сидела у передних дверей (задние не открываются - заблокированы, не трудно догадаться, почему) и вытянула наподобие шлагбаума правую руку, ладонью вверх: в ладонь входящие клали шесть рублей. Затем "шлагбаум" убирался и тут же появлялся перед следующим. В ходе долгих тренировок движения кондуктора по перекрыванию входа были чёткими.
Лёху обязали платить за троих, кроме Мишки ещё и у Андрея ни копейки в кармане. Естественно, Лёха поворчал под нос, поупирался немного, но параллельно с этим доставал из кармана восемнадцать рублей, положил в раскрытую ладонь кондуктора, и "шлагбаум защёлкнулся на Славке, пропустив вперёд троих остальных. Славка возмутился, и не только:
- Эй, чё за меня не заплатил, олигарх?
- Я что тебе, печатная денежная машинка? - буркнул Лёха, но полез в сумку и достал шесть рубликов, вновь наполнил ими ладонь кондуктора.
Они выбрали сиденья в сзади салона и заполнили их полностью вместе с сумками. Мишка и Андрей сели у левого и правого окон, Лёха и Славка устроились напротив прохода, посерёдке.
- Как удачно, - продолжал бурчать Берестов, по возможности стараясь, чтобы его слышали при работающем моторе, и слышали его только трое сидящих рядом. - Это, получается, что я, мать вашу, один при деньгах?
- Ну ты скряга, - ответил Славка на повышенных тонах. Вот кому наплевать, слышат его те, кому не положено, или нет. - Я знал, ты не промолчишь.
- Ничего, на чужих деньгах долго не проживёшь, - возвестил Лёха, многозначительно сложив руки на груди.
- Жопа ты! - отмахнулся Славка, скопировав его манипуляции с руками, понимая, как это Берестова заденет.
- Перестань издеваться, - прошипел тот. - Я за тебя заплатил, будь добр относиться ко мне с уважением.
Естественно, сказал он про уважение шуточно, но Славка отреагировал по-своему:
- Какие-то сраные шесть рублей, блин? Если уж ты ведёшь себя, как долбак, хорошо: как назад вернёмся, я тебе отдам долг.
Слушающие их разговор Мишка и Андрей коротко отсмеялись, сумма вправду смехотворная, что ж из-за неё нервы трепать, точнее, зачем?
Лёха фыркнул, уразумев, что проиграл, выудил из сумки плеер, распутал провода наушников и нацепил их себе на уши, открещиваясь от остальных, нажал клавишу воспроизведения и окунулся в музыку.
Славка, похоже, воспринимал его ворчливость всерьёз: не впервые Лёха платил за кого-нибудь из них, и ни о чём не жалел. Когда он с друзьями, то заплатить за всех для него сродни "выручить" или "помочь", как, к примеру, человек помогает человеку подняться, протягивая руку. Маленькая этакая взаимопомощь, где деньги - лишь средства, через них взаимопомощь поддерживается между ними от Лёхи, и даже не потому, что кроме он помогал не во многом. Сколько его выручал Славка, вступаясь, защищая от школьных "быков", воспринимавших его приспособлением для отработки техники удара. Лёха в состоянии постоять за себя, силы не равны бывают.
- Грёбаный рэпер, - бросил напоследок Славка, вызвав новую серию смешков.
Лёха вытащил один наушник:
- Ты сказал что-то?
- Не твоё дело, - пришёл черёд Колесникова сделаться упёртым.
Лёха возвратил наушник обратно:
- Вот и беседуй наедине, чокнутый, двигай губами, как рыба. - И продемонстрировал, как это должно быть: Сделал тупой, отсутствующий взгляд, выпучил глаза и подвигал губами, имитируя речь без звука, а в завершении пошлёпал ими, точно как рыба.
Славка отвернулся, уставившись в проход. Видя, что перепалка окончилась, Лёха откинулся на спинку сиденья, пахнущего неизвестно-неприятным, смежил веки, и, не беря в расчёт отголоски музыки, пробивающиеся из наушников, на его фронте безмолвие.
- Эх, лишь бы там, куда мы едем, была футбольная площадка, - мечтательно вздохнул Славка, ему очень хотелось поговорить.
- Я думаю, будет, - ответил Мишка. - Всё-таки зона отдыха.
- Ни фига, зоны отдыха разные: есть придурочные, сплошной пляж. Хрень короче. Это для нажирающих лишний вес каких-нибудь работников крупных компаний.
- Ага, а мы в таком случае будем прям посреди пляжа, в палатках жить, - вклинился Андрей. - Как эти, как их...
- Бедуины, - подсказал Мишка, и они вдвоём снова прыснули со смеху, а Лёха уставился на них, исполненный удивления.
- Вечно вы пустоту всякую говорите, - вычислил Славка. - Я серьёзно, а вы... Да ну вас к такой-то...
- Эге, - Мишка указал на вновь успокоившегося, закрывшего глаза Берестова. - Ты на него всё больше похож.
- С этим поведёшься - дерьма наберёшься.
- Да, точно объяснил причину.
Нить разговора вновь перехватил Андрей:
- Не понимаю, как кого-то что-то не устраивает. Мы первый раз уезжаем туда, где нас родичи не будут контролировать, вместе. Уже круто!
Мишка посмотрел на него: красивые карие глаза Романюка выражали только положительные эмоции, даже немножко весело блестели. Очень приятный знак: он начинает "оттаивать", возвращаться к привычному своему поведению, когда он с ними. Мишка внимательно следил за ним с утра, и не мог не радоваться. Андрею всегда было намного труднее, чем им троим, и тем не менее он не замыкался внутри, как некоторые люди, если у них плохое стряслось.
Славка исправился, будто прося прощения:
- А что это я? Чёй-то, в натуре? С жиру бешусь, что ли?
- Не с чего беситься, - поправил Мишка.
Славка кивнул, тоже улыбнувшись, наконец:
- Верно. Это же раз в жизни будет, может, а мне и того мало. Ишь ты, Колесников, идиот!
- Ты себя ругаешь, так что уже не полный идиот...
- Частичный.
- Да хватит, - примирительно проговорил Мишка. - Иногда как заведёшься на противную волну, так всё, нет спокойствия другим.
- Особенно, приспичь кому-нибудь гадость вякнуть, - вставил Андрей, и Славка показал выражение довольства собой, важно выпятив подбородок.
- А мне нравится их реакция, - произнёс он, и то правда была.
В отличие от него остальные не стали бы заламывать непотребное высказывание или целое их собрание, адресованное пусть совершенно незнакомому человеку. Но Славка-то не боялся последствий, а доставлял себе удовольствие. Ввернёт "оглушающее, с толку сбивающее" и ждёт ответной реакции. Инцидент со сторожем в "запретке" - единица из многих и многих, хотя Славка не постоянно убегал от "подопытного". В инциденте со сторожем он почувствовал, что не обойдётся для него вполне безопасно, и слинял на полной скорости, а бегал он быстро.
Время тянулось медленно, когда ожидаешь чего-либо важного, знаешь, когда дождёшься и терпишь наступления долгожданного момента. Солнце светило ярко-золотым диском, не пекло, не предвещало жаркого дня - он ещё наступит, не сомневайтесь. Часто по началу дня, день только-только занимался, как разгорающийся натужно костёр на корме из влажных веток, легко читалось, будет ли дождь, или день станет солнечным, погожим. В городе с этим труднее на порядок, а в Сомово, да на лоне природы, метеорологом-любителем выступит практически каждый, следящий за небом и нашим добрым светилом в предрассветные часы - роса на травке и листочках кустов и деревьев не тронута, кристально-прозрачна и пропитана потрясающей ночной прохладой, запахом свежести и безмятежности.
- Нарвёшься и получишь удовольствие, и в лобешник впридачу, - сказал Мишка.
Славка хмыкнул:
- Считаешь, меня это исправит?
А потом задумался и добавил ещё:
- Ну, на короткое время. А так... Ни хрена.
- То есть ты без крыши над головой, а не просто таким кажешься.
- Ты прав, - возбужденно закивал Славка, радостный, что его образ жизни кому-то понятен.
А Мишка продолжал:
- Тебя ж били, пинали, руку ломали...
- Не, руку - это я сам. Сбегал с другого "берега" и о бугор споткнулся.
- ... а тебе ещё что-то надо ото всех.
Славка хлопнул ладонями по коленкам:
- Вы умные, вообще пипец! Мне нравится так делать, и не надо "ля-ля", не надо меня переучать - не злите!
- Это видно, - подтвердил Андрей.
- Зверюга, зверюга ты, доказал уже. Успокаивайся, - предложил Мишка.
- А не задирайте меня, - огрызнулся Славка. - Из-за тебя, рыжий, мне посторонние мысли в башку лезут, а мне они нужны? Мне на них... насрать и подальше отослать, во!
Славка как бы вывод из говорни замочил, и на короткое время все замолчали, сквозь рычащий мотор "швебуса", подъезжающего к Боровому стало слышно, как у Лёхи в наушниках "Mattafix" запевают о большой городской жизни. Большая городская жизнь - понятие объёмное, вмещающее полным полно разного, не воспринималось в жизни мальчишек каково оно есть. Они выросли не в городе, ходят в местную школу, а в Воронеж ездят разве что по праздникам или к знакомым, по приглашению, вполне обходятся без большой городской жизни. Они знают - вряд ли добьются в жизни значимого, ведь им всего-то по двенадцать лет, жизнь впереди ещё, но это знание не несло обречённости вроде "вот я, всего-навсего чёртов плотник". Пока рано, даже вредно о перспективах отдалённых задумываться. Пока рано задумываться и о приёмных экзаменах из седьмого в восьмой класс, это тоже маячило где-то далеко впереди, и не представляло интереса до того, как подойдёт день и о экзаменах вспомнят - вот-вот перед ними.
- На Димитрова выходим, - напомнил Мишка. - Не забыли?
- Зачем нам помнить? - возмутился Славка. - Тебе нельзя забывать, а нам можно.
- Засранец.
- Вполне может быть, но не меня обзовут засранцем, если мы опоздаем.
Мишка провёл рукой по волосам, более-менее приводя их в порядок:
- Иногда я думаю, что только мне двенадцать лет. А вам, придурки, по пять-шесть.
- Тогда пятилетняя мелюзга тебе по шее надаёт, как нечего делать. Вот угарно будет!
- Мечтай-мечтай, мозги ещё не пропил.
- От пива как свиньи не нажираются, - не без оправдания прозвучало от Славки.
- А вот рыгаешь ты после, как свинья, - подметил Андрей.
Тут-то Славка не выдержал: пристально вперил взгляд на Андрея, а потом как схватит его, обвил руку вокруг его шеи и держит, приговаривая:
- Позвезди мне тут.
Андрей смеётся - Славка всего лишь устрашает, держа в захвате. Правда, на всякий пожарный он пытается вытащить голову обратно из "кольца", свитого рукой.
- Будешь такие вещи говорить, едрить твою мать!? - восклицает Славка, а сам улыбается.
Андрей ответить хочет, но тот закрывает ему рот ладонью, и выходит неразборчивое мычание.
- Что-что ты сказал? – Славка нагинается к прижатой голове Андрея. – Надеюсь, умное что-нибудь? Если нет, то так до Димитрова просидишь.
- Размечтался, козлина, - всё же Андрей смог высказаться.
Славка забирает ладонь с его рта:
- Блин, всю обслюнявил.
Нисколько не заботясь, что кто-то из других пассажиров за ним наблюдает, он вытирает руку о спинку сиденья впереди.
- Отпусти, - кряхтит Андрей и опять смеётся от того, что тут же поведывает. – Смотри мне, как дам по почкам – слюни будут, и штаны обоссышь.
Мишка ухахатывается, Славка тоже, ослабляя хватку, и Андрей вытаскивает голову.
- Я терь понял, с вами, говнюками, всегда так надо, чтоб не распоясывались, - резюмирует Славка, словно совершил важнейшее открытие. – Вы толпой наезжаете, а я вас по одному отлавливать буду. И пиздить, пиздить, пизд…
- Малец, следи за языком, - хрипло прерывает его древний сухонький дед в белой узкополой шляпе.
Славка набирает воздуха и открывает рот, дабы ответить в своём репертуаре, а Андрей схватывает его руку и ощутимо сжимает запястье. Ясно без слов, и поэтому набранный воздух выпускается обратно. Через несколько секунд Славка соображает, а почему же он без помощи так не поступил. И виноватым себя не считает – глубоко укоренившуюся привычку трудно загубить и помаленьку отказываться от неё.
Андрей, спасший Колесникова от небольшой перебранки, мог гадать, насколько бы хуже сложилось, будь на месте деда, по виду, так находящегося на пути к обочине жизни, сидел несдержанный молодчик лет восемнадцати-двадцати, догадавшийся бы, что Славка хотел его обозвать, не оставил бы это просто так. Дед тоже среагировал, промолчал, недовольно сдвинув седые брови и отвернувшись назад. Славка продолжал молчать, еле сдерживаясь, не отвечая врагу, что считал унижением, но изо всех сил загонял в голову мысль, что в автобусе - не на улице. Лишние проблемы им не нужны.
Зато Лёхе, видимо, нужны – он вынул наушник из уха и спросил у Славки, кивнув на скрюченную спину деда:
- Он тебя послал?
Славка легко боднул Берестова в бок:
- Отвали. Слушай долбаную музыку.
Лёха пожал плечами, будто ничего не понимая без объяснений, и возобновил прерванное занятие. На самом деле он задал вопрос со старой доброй идеей – вывести Славку из равновесия. Поэтому Славка подсунул ему средние пальцы на обоих руках, а когда тот обернулся к нему, умело и быстро убрал руки за спину.
Берестов удивлённо приподнял бровь:
- Чё тебя колбасит?
Славка тоже плечами пожал – Лёха бы его не расслышал с заткнутыми ушами.
Нельзя заявить, что полный путь они болтали, прикалывались друг над другом, но резко прекратили, как между зарослями деревьев, окаймлявших дорогу, показался въезд к больнице «Электроника», её грязно-белый корпус в двенадцать этажей в высоту, возвышавшийся над остальными постройками. Совсем недалеко перекрёсток, где «маршрутка» повернёт направо и через несколько минут мимо проскочат остановки «Остужева», «Чернышевского» и «Минская», а после них «швебус» притормозит у «Димитрова» - конечной для мальчишек остановки.
Славка полез к Лёхе, потряс за плечо (тот раскрыл глаза и вынул наушники), возвестил:
- Сворачивай манатки, приедем скоро.
- А где мы сейчас?
- На «Остужева» подъезжаем.
- Блин. – Лёхе для того, чтобы надёжно уложить плеер обратно в сумку понадобится немало времени (он должен сделать максимально комфортные условия для агрегата, избежав его поломки в куче-мале из остальных вещей), и потому незамедлительно приступил к выполнению операции.
- Доедем примерно тютелька в тютельку, - Мишка вытянул перед собой руку с часами.
- Отлично, никакой беготни, - прокомментировал Славка.
- Да, но там автопарк, автобус ещё отыскать требуется, - вмешался Андрей.
Подсоединился Лёха:
- Ничё, ты у нас самый глазастый, с тобой не пропадём.
К тому моменту, как Берестов закончил укладку плеера, они оставили позади «Остужева» с промелькнувшим зданием супермаркета «Перекрёсток», и остановку «Чернышевского».

В левом окне, у которого обитал Мишка, появилась территория Димитровского рынка. Все четверо несколько минут уже словно на иголках сидели. Автобус начал снижать скорость, они «змейкой» продвинулись к дверям, мельком успели рассмотреть часть автопарка. До него надо было дойти, пересечь дорогу и взять короткий курс, пролегающий параллельно с расположением рынка. Автопарк за ним. В общем, разрешалось бы через дорогу бежать сломя голову, они бы погнали, ведь ожидание длилось непозволительно долго, казалось, ещё чуть, и они поехали бы сочинять легенды и небылицы, домыслы насчёт поездки и Ейска: что там, в том тёплом южном городе, да как там, в том тёплом южном городе жизнь течёт.
Вывалившись из автобуса, они проложили дорогу сквозь других людей, ломящихся к автобусу (сегодня будний день, «маршрутки» набиты до крайней похожести с консервными банками: пассажиры внутри спокойно способны выдавить стёкла в толкучке, потеряв осторожность) и у дороги остановились, ожидая поредения автомобильного потока. Затем перескочили на другую сторону – к рынку. Опять тормознули, из-за Лёхи – он утягивался «ко дну» ненаглядной сумкой, словно якорем.
- Давай быстрее, шевели булками, - подколол его Славка, щурясь от набирающего силу света солнца.
По-прежнему прохладно. Ничего, в автобусе им уготована банная душиловка часов этак с десяти.
- Я тебе потом припомню, - грозится Колесникову Лёха, равняется с ними и сбавляет темп – не хочет измотаться окончательно. Сейчас о жаре ещё не может быть и речи, а он уже перегревается.
Автопарк полностью забит: автобусы на заасфальтированной стоянке с разметкой едва на проезжую часть не вылезают. Разметка, конечно, не соблюдается. Хорошо хоть оставлена дорожка для выезда. Мальчишки по ней двинули, поворачиваясь то вправо, то влево в поисках своего автобуса. Лёха угадал – автобус отыскал Андрей:
- Для нас целый «Икарус» припасли!
Красная махина венгерского производства стояла ближе многих к выезду со стоянки, то есть готова была пуститься в путь без проволочек. За большущим лобовым стеклом, опираясь на белое рулевое колесо из роговой пластмассы, виден прямоугольный кусок упаковочного картона с печатными чёрными буквами на нём:

Воронеж – Ейск.
Коммерческий рейс.
Отбытие в 8:00.

- Мы даже пораньше объявились, - говорит Славка, прочитав надпись. Читать трудно: автобус помыт, на нём во всю состязались в яркости блики солнца.
- Похоже, мы бы не опоздали, придя сюда минут через двадцать, - поправил его Лёха с досадой в голосе.
- Да уж, - согласился Мишка. – Через восемь минут выезжаем, по идее, а тут водителя нет.
- Наверняка на «маршрутке» раньше работал, - предположил Андрей. – У тех мания какая-то опаздывать.
- А ещё с гордостью называется «коммерческий рейс», - нагонял злобу Лёха.
- А чё значит «коммерческий рейс»? – поинтересовался Славка.
- С дебилами не разговариваю, - отрезал Берестов.
- Ты сам-то знаешь, умный?
- Объяснять не охота, не поймёшь.
- Не увиливай: нет бы правду сказать – что ты, мол, трепло вонючее, только умеешь людей доводить.
- Размечтался, - парировал Лёха. – Разве важно знать перевод на русский язык еврейского слова, чтобы сесть в автобус? Надо, Дрюх?
- Не-а, - поддержал Андрей.
- А чё ты у него спрашиваешь? Я с тобой разговариваю, - не было такого, когда Славка не заводился в препирательствах с Берестовым и излишне цеплялся к слетавшему у того с губ.
Лёха вздохнул и повторил:
- Я с дебилами не раз…
- Сам дебил! – оборвал его Славка, и на этом их дежурную перепалку можно закончить.
- Водила вчера крепенько выпил, а сёдня забыл, что на работу пора идти, - вслух раздумывал Мишка.
Андрей усмехнулся:
- Будь ты прав, то попахивает страшнейшим обломом.
- Автобус только из мойки, так что не надо фигнёй маяться, - Славка указал на протяжённую лужу, неровными линиями по асфальту окаймлявшую «Икарус». – Может, выезд в восемь вечера?
Лёха, нахмурившись, неотрывно посверлил глазами Колесникова. Не изучи Славка его уловки, вполне решил бы, что Берестов увидел в нём неисправляемого, хронического дурака.
- Не каркай, - бросил Мишка. Ему представление, здесь происходившее, надоело за короткое время. Заказывая путёвку, мать, он помнил точно, говорила – автобус в восемь утра отправляется с автовокзала на «Димитрова», в восемь утра. Тогда какого, извините-простите, хера? С числом, вспоминал он, не ошибёшься: первое августа, несложно в памяти отложить. Неполадкам остаются два объяснения: либо стряслось очень крутое, либо в водителе и остальных заказчиках взыграла махровая лень русского человека, прямо во всех сразу – в водителе и в заказчиках, в один день, в одно время. Ну, галиматья…
Время – тягучая резина, с автобусом без перемен. Они продолжали стоять рядом, а автопарк приходил в движение, другие автобусы покидали его, свободы всё больше, и четверым ребятам, угрюмо провожавшим отъезжающие машины, пришлось уйти со стоянки к рынку. Пробило без пятнадцати девять.
К девяти пятнадцати их надежды про отдых в Ейске теряли перспективу.
Полдесятого, а у «Икаруса» пустота, никого, он стоит в компании побратимов, поредевшей, особенно за последний час. Ребята сидели на лавке у входа на рынок, удерживаемые ожиданием «у моря погоды». Информации о переносе поездки не было, по крайней мере, никто об этом не сказал, насчёт этого не позвонил, не предупредил, и не оставалось другого, кроме как ждать и изредка посматривать в направлении автобуса – не появился ли там кто. Лёха опять врубил плеер и излучал лживый пофигизм, раздражающий, особенно, конечно, Славку. Жара тем временем наступал, но гулял и ветерок, правда, насыщенный перемешанными запахами рыбы, сырого мяса и, похоже, палёной водки, с рынка. Он чертовски концентрированный – ветерок проходит рядом с мальчишками, быстро исчезал, а с ним покидала прохлада, поэтому они покинули это место. Тем более, что нескончаемая река входящих на рынок и уходящих с него изрядно им надоела: скачущие, ругающиеся люди, некоторые, проходя мимо, словно не видя их, словно они призраки, отдавили бы сидящим ноги, если бы те вовремя ноги под лавку не убирали.
Прошлись по киоскам, Лёха закупил литровую бутылку «кока-колы», уничтоженную в последующие пять минут: жажда донимала, погода как в африканской саванне, влажность высокая. Смахивало на испытание, придуманное для них четверых неведанными злыми силами для проверки, сколько они выдержат пустого ожидания. Верить в несбыточность затеи с поездкой отчаянно не хотелось.
И… о чудо! В десять двадцать к автобусу приковылял седой мужчина лет пятидесяти в белой тенниске и чёрных штанах с поясом, поддерживающим объёмистый живот, натянувший тенниску, казалось, до одного неверного движения, иначе она затрещит или выпустится из штанов, и живот будет ещё отчётливее проглядывать. Мужчина насчёт этого просвещён – быстро заправляет футболку назад в штаны, с трудом просовывая пальцы между пупком и поясом. Мальчишки стоят и смотрят на мужика, ожидают, что дальше последует. А мужик входит в салон «Икаруса», садится на водительское сиденье и вслед за тем открывает окно, высовывает руку до локтя в проём.
- Водитель нам достался, черти..., - качает головой Лёха. – Чё удивляться его опозданию. Настоящий мать его за хер, боров!
Славка смеётся:
- Он наоборот раньше пассажиров явился. Ну, не считая нас.
- По приколу, если мы – единственные, кто едет, - говорит Мишка.
Лёха прищуривается, глядя на него:
- Смеёшься? Из-за четырёх человек тебе автобус на тысячу километров заказывать не станет.
- Я бы за наши деньги кого угодно куда угодно довёз, - не соглашается Славка.
Берестов кивает:
- Ты постоянно очень умные вещи лопочешь, придурок.
Славка не отвечает. Оно и к лучшему.
Постояв так с минуту, будто не веря, что поездка состоится (не мудрено, ведь первый человек, имеющий к ней отношение, замечен аж через два с лишним часа после их прихода), они потопали в автопарк.
Не успели к автобусу дойти, как их на торопливом шаге опередил мужчина, в синей с вертикальными полосками рубашке с отрезанными до локтя рукавами, сжимающий в правой руке тоненькую зелёную тетрадку с ручкой меж её страниц. Он, не сбавляя скорости, почти что впрыгнул в автобус, и через стекло было видно, как, коротко кивнул водителю, он поздоровался, и присел у входа. Ага, этот «родственник» кондуктора в «маршрутке». Тетрадка с ручкой – для отмечания прибывающих пассажиров. Обычно у нас в России попроще: назначается чёткое время отбытия (да, тут большие неполадки!), едущие давно отмечены в каталоге или ещё какой-нибудь там бумаге, но существует правило: не успел – опоздал. Не важно, хоть ты лопни, хоть по двойной цене едешь в фешенебельный «до-хрена-звёздочный» отель. Исключений нет. Зато, опоздав, сделал маленькое меценатское пожертвование в пользу транспортной компании, поездку организующей, а потом кричи до вздутия на лбу вен и покраснения лица – деньги не вернут. Может и посложнее статься – некому тебе деньги будет возвращать.
Первым внутрь автобуса попал Славка, расторопнее остальных. Но тип в синей рубашке (Славка моментально невзлюбил его за краснорожую наружность) ухватил его за руку, едва тот преодолел ступеньки и остановился, выискивая, где бы сесть. Колесников ничего предпринимать не стал: посмотрел сначала на держащую его кисть, потом на красноносое лицо.
- Кто такой, пацан?
Кто-то из стоящих сзади Колесникова друзей произнёс:
- Во номера ещё!
- Зовут как? – процедил красноносый почти по слогам, вглядываясь водянистыми глазами в Славкино лицо.
- Чё?.. А, Колесников Вячеслав.
Красноносый, Дмитриев его звали, положил тетрадку на колени, взял в свободную руку ручку и пролистал несколько страниц, бормоча:
- Колесников… Колесников… Колес… Есть такой. Ты по предоплате, так?
- Угу, - кивнул Славка, довольно заторможено. А уже затем исправился. – А зачем переспрашиваете, если у вас отмечено?
Неприязнь между ними превратилась в обоюдную.
- Мало ли что, - ответил Дмитриев ядовито, а пузатый водитель Хайрулин, приканчивающий сигарету, усмехнулся, выпустив изо рта облако сизого дыма:
- Смотри-ка, любознательный!
Вслед за Славкой процедуре идентификации подверглись Лёха, Мишка и Андрей, без заминок, а то бы Дмитриев не удержался от комментариев в их адрес – вот человеческая натура, выработанная работой.
Лёха с Андреем зарезервировали места перед входными дверями, Мишка и Славка устроились за ними. Общими усилиями они кое-как воткнули три сумки на сетчатые полки над головой. Лёхина не поместилась – он положил её себе и Андрею под ноги. Сидеть так было неудобно, в скрюченном состоянии, и Берестову не улыбалась перспектива ехать в получившемся положении семнадцать часов. Как до него дошло, он практически безумно вытаращил глаза и повернулся к Мишке:
- Слушай, мы в Ейск приедем в…
- Часа в четыре утра, - закончил Маслов.
Глядя на его спокойное лицо, Лёха не унимался:
- Ты думаешь, это нормально?
Мишка развёл руками:
- Почему нет? Что здесь сверхъестественного? Под утро прикатим, там отоспимся.
- Ну ладно… Мне это всё равно не нравится.
Славка, облокотившийся на спинку сиденья, подложив под затылок руки, перегнулся к Берестову:
- Хватит бурчать, баран! Тебе ничего не нравится.
Лёха смолк.
Тишина. Ожидание перемещается к ним в автобус. Но теперь оно даже немного приятно: находишься в автобусе, на мягком, в сравнении с лавкой у рынка, сиденье и чисто расслабляешься. Поболтать ведь тоже не о чем: примерно за четыре часа что угодно можно обсудить. А потому каждый занят своим делом: Лёха сидит «в обнимку» с плеером, Славка в прежнем положении, откинувшийся на спинку и подложивший под голову руки, Мишка закрыл глаза и, похоже, пытается прикорнуть, пока вокруг тихо, ночка у него была та ещё, а Андрей наблюдает за другими автобусами, за людьми, снующими около некоторых из них, но видно, что он находится далеко отсюда. Не будем лезть к нему в мысли – часто влезать и копаться в них неприлично, оставим его одного.
Обобщало всех лишь желание как-то скоротать свободные до поездки минуты, да побыстрее. Кто-нибудь спросил бы у Дмитриева, не будь он склизким типом, сколько ещё людей едет, чтобы иметь хотя бы скудное представление о сроках отправки.
К половине одиннадцатого ручеёк наконец потёк, в смысле салон наполнялся людьми. Ребята лениво смотрели на них или вообще игнорировали, а Дмитриев ко многим придирался, разумеется, к тем, у кого вид попроще, не угрожающий и не высокопоставленный. Оказалось, по предоплате едут только они четверо, остальные, в скором соседи не по Воронежу уже, а по Ейску, взрослые, отправляющиеся на обычный, запланированный отдых, а потому ни капелюшечки не чувствуют радости наших героев. По мере наполнения автобуса они теряют терпение – достаточно чинить препятствия, сколько ж ещё ждать? Разве двух с большущим хвостом часов на усиливающемся солнцепёке мало? Пора ехать, и баста!
Собственную радость каждый держит внутри, боясь упустить её, пока всё хорошо складывается. Салон наполняется на две трети, водитель закрывает двери, мотор заводится. Славка растягивает губы в улыбке, и Мишка хлопает его по выставленной ладонью вверх руке. Хлопок хлёсткий, как Разрыв мелкой петарды, слабее не нужно из-за выражения накопленной радости. Лёха подталкивает Андрея в плечо, тот поворачивается, и Берестов без лишних слов показывает ему пальцами «V» - победа, дружище! Андрей кивает и тоже улыбается. Они долго ждали, и теперь едут. Ура.


studik67