'4. Глава 2.' роман о жизни

Глава вторая.
Черта начала сборов первого августа маячила в районе шести часов утра, они так договорились, но Мишка вскочил в полпятого и отчего-то подумал, что на хрен проспал, вспомнив про не поставленный будильник на говорящих чёрных часах, знаете, сообщающих время нерасторопным детским голосом, а орущих подъём кукуя, кукарекая и ещё что-то по-птичьи делая. Голова раскалывалась как после бурной ночи, прошедшей в обнимку с пивом или водкой, он сам провёл эту параллель с утренним состоянием, только никогда не нажирался «в стельку», как экспериментатор Лёха. Тот первый раз нажрался абсолютно специально, выяснить, каково нажраться. Весёлого и интересного мало, и всё же Лёха был доволен, следовательно, эксперимент удался, его предварительные предположения насчёт большой головы, глаз, присыпанных пылью и гаденького самочувствия оправдались. Лёха начинал «плыть» после пары рюмок водки или банки пива, а его оппонент Славка был намного выдержаннее. Оно и понятно, организм у Колесникова натренированнее.
Мишка без спиртного опьяневший, «с бодуна», поэтому первым делом побежал в ванную умыться холодной водой. Вещи он не собрал, а несколько раз напоминал себе вчера, что надо бы упаковаться заранее, перед сном, на худой конец. Теперь оставалось надеяться, что необходимое не придётся искать по всей территории комнаты. Главное - не забыть обзвонить остальных где-то без десяти шесть, Мишка сам назначился на эту должность. В какой-то мере он мог спрогнозировать результат двух звонков из трёх: Лёха дома, а Славка уже где-то гуляет. Этот «проходимец» без проблем вставал ни свет ни заря и бежал играть в футбол за гаражами, не за теми, что за домом, вместе с такими же рано встающими ребятами - день у них получался насыщенный. А вот Андрею он звонить побаивался, боялся услышать «извини, дружище, я поехать не смогу». Или может быть ещё хуже, если он наткнётся на его отца.
Умывшись, он вернулся в комнату и с удовлетворением заметил: вещи, в которых он собирается отправляться в Ейск, развешаны на стуле, даже носки там, и явно одинаковые. Мамка, скорее всего, вещи выложила и аккуратно развесила. Он как бы делал два дела сразу - одевался и стрелял глазами по полкам - не забыл ли чего? Рюкзак он откопал в углу у батареи, приплюснутый пуфиком, отчего он требовал выправки. Ничего, Мишка его основательно набьёт всякой всячиной под завязку, так что с рюкзаком всё само собой произойдёт. Естественно, первым потоком, на дно, пошли сменные вещи - без них в Ейске точно не вытянешь особенно потому, что нечто подсказывало ему - отдых не будет спокойным и расслабляющим. Нет-нет, это не плохо, они же сторонники активного отдыха.
Сверху одежды легла на треть прочитанная книга Стивена Кинга «Ловец снов» и парочка музыкальных дисков. Парочкой он точно не обойдётся, но Лёха вместе с плеером должен прихватить ещё штук пять-шесть. Не забыл он и про предметы личной гигиены, затем сбегал на кухню за тремя бутербродами с колбасой в полиэтиленовом пакете и за пачкой «Русской картошки» из личного родительского запаса в шкафчике за хлебницей. Чипсы он приметил там два дня назад (за хлебницей всегда что-то было, но почти всегда, делая себе бутерброд, он старательно пытался не замечать ничего) и надеялся, родители промолчат, если он их стибрит. Положив в рюкзак жареную картошку, он встряхнул его, довольный увеличившимся объёмом свободного места - стоит в Ейске купить сувенир на память, и чтобы он обязательно прекрасно ужился в предоставленном пространстве рюкзака, не попортился, не разбился. Он чуть не забыл про сигареты - далеко не наиважнейшую вещь, но, похоже, ставшую уже неотъемлемой.
Все знают, что сигареты хорошо успокаивают нервы, и пока есть время, Мишка решил выкурить одну или две. Все меры предосторожности перед процессом были соблюдены: цветы с подоконника его комнаты поставлены на стол, за которым он сидел от силы полчаса-час, делая уроки или только делая вид, что их делает, окно открыто настежь, и, как удачно, он почувствовал ветерок, прикосновением взъерошивший ему волосы. Он пододвинул табуретку к столу, выдвинул ящик тумбочки рядом с ним, выкопал среди бардака зажигалку (родители лазали по ящикам, но из-за скрывающего «контрабанду» беспорядка он никогда не волновался за её обнаружение), прикурил сигарету, положил зажигалку в карман синих джинсов, картинно закинул ноги на крышку стола и перевёл взгляд на пейзаж за окном.
День сам только просыпался, как и некоторые в доме, и пока что небо было тёмно-синим, неброским, приятным глазу, успокаивающим, а солнце набирало мощь света, чтобы часам к одиннадцати приказать столбику термометра подскочить градусам к тридцати. Жаркий ожидается день, уже видно, и это самый кайф. Для кого как, конечно, а Мишка был согласен с предпоследним высказыванием, не зная толком, почему и отчего. Может потому, что укоренилось у русского человека: жаркое лето должно являться добрым, светлым и озорным. Тем более, что оно не постоянно балует безоблачной погодой, нагревая асфальт до состояния грелки с горячей водой, стоит только вспомнить лет двухлетней давности, плаксивое, температура тогда за редким исключением поднималась выше двадцати делению от нуля, и даже надоедливые школьные учителя сетовали на неудавшийся самый весёлый период года. Лёха же Берестов выразился гораздо лаконичнее: лето-то народ просрал. Ну, кто на каком-нибудь там крутом «вражеском» Кипре с заодлачными ценами отдыхал, тот ничего не заметил, а обычные люди, сами понимаете. Настроение выдавалось иногда депреснячное, как погода.
Классно, что этим летом погода другая, прямо такая, какая им и нужна.
Он прошёлся взглядом по столу, стряхивая пепел в заранее поставленную родительскую пепельницу (после надо обязательно вытряхнуть из неё следы «преступления») и остановился на наручных часах с красным циферблатом, резиновым ремешком и ярко-салатовой, фосфорной подсветкой - ещё одна нужная вещь, которую он чуть не забыл. Убрав ноги со стола, он одел их на левую руку, выкинул докуренное до фильтра "лекарство от стресса" для многих взрослых, а для него - лёгкое успокоительное - в окно и отправился с пепельницей на кухню, выкинул её содержимое в ведро. Потом вернулся в комнату, закрыл окно, проверил выключен ли из сети видеомагнитофон (не выключен, вот дерьмо), и потихоньку подумывал о выходе.
В полшестого он был полностью готов покинуть квартиру, а значит пришло время обзвонить друзей. Достаточно сделать два звонка. Первым он набрал номер Лёхи Берестова: после двух гудков тот снял трубку:
- Алло.
Мишка улыбнулся - голос друга бодр, как обыкновенно:
- Здорово, чертила. Ещё не забыл, что сегодня...
- Да-да, а ты не забудь, у меня башка не дырявая в отличие от Славки.
- Ладно. Ты на всякий случай проверь - может, он дома.
- Так уж и быть, сделаю. Он всё равно наверное в футбол гоняет рядом с гаражами.
Мишка вздохнул: в словах Лёхи ничего нового, нет необходимости лишний раз подчёркивать несобранность Колесникова. Что сделаешь, он хорош, когда дело касалось физической силы, гибким умом же не блистал. У него грозная болезнь «в одно ухо влетает - из другого вылетает».
- Всё тогда, давай, выходи, - сказал Мишка и повесил трубку.
Теперь для него наступил трудный момент - звонок Андрею Романюку должен решить очень многое. Мишка, замерев, смотрел на телефон, будто заклиная его, чтобы тот сам позвонил Андрею, и точно тогда, когда первым ответит на звонок друг.
Чёртовой магии не существует, всё же живём в реальном мире, но кто сказал, что не стоит верить собственным приметам. Да, вот сидеть и смотреть недвижимо на телефон, со стороны напоминая придурка - так Мишка ловил удачу, когда должен был позвонить Андрею, зная о родителях в доме.
«На отца бы не попасть, - думал он. - С матерью я смогу договориться, она хороший человек, но не с отцом».
Драгоценное время летело песком сквозь пальцы в этом состоянии, потому сколько бы катавасия не продолжалась, он должен позвонить на свой страх и риск, он же заранее подписался на ответственное задание. Со взведёнными нервами ему удалось набрать номер Романюков сразу. Он приложил трубку к уху, готовясь разговаривать деланно-обычным голосом, если трубку снимет не Андрей. Томительное ожидание соединения, по правде длившееся пару секунд, гудки. Не занято, гудки протяжные. Один гудок. Два. Три, Потом трубку поднимают.
- Да?
Мишка не смог сдержать вздох облегчения:
- Дрюх, как хорошо, что я на тебя попал!
- Я знал, это ты звонишь. Минут пятнадцать назад начал ходить вокруг трубки.
Голос Андрея приветливый, именно соответствующий настроению при общении между двумя друзьями.
«Очень хорошо, - думал Мишка. - Авось, у них там всё нормально было, они друг друга поняли, не скандалили. Не уж-то в самом деле?»
- Миш, ты чего замолчал?
Маслов вздрогнул от голоса Андрея, погружённый в мысли:
- Да ничего. Ты едешь?
Наступила пауза, словно Андрей решал что-то, а потом дал утвердительный ответ:
- Конечно. А что, могло быть иначе?
- Никак нет, - улыбнулся Мишка, прекрасно понимая - Андрей явно слукавил. Это слишком открыто, Романюк и не пытался пойти на обман, просто захотел поднять настроение. Он чувствовал, как остальные волновались за его решение, как Мишка сейчас волновался, до его согласия, ведь то оставалась единственная палка в колесе на пути в Ейск.
- Блин, всё тогда, собирайся, - поторопил Маслов.
- До скорого.
- До очень скорого, - поправил Мишка и во второй раз вернул трубку на телефон, ещё до конца не веря, что всё удалось, да без сучка без задоринки. С местонахождением Славки могут возникнуть вопросы, но это несущественно.
Пора на выход.

Выйдя, Мишка обнаружил Лёху Берестова стоящим около жёлтого сломанного турника, прямо напротив собственного подъезда. Когда-то давно турник служил главной ареной для их игр, пока его не «казнило» подпиленное неизвестно зачем рабочими, нанятыми ЖКХ, дерево, расколовшее две из его четырёх опор, залитых в бетон. Отныне он никуда не годился, потому как бешено качался от среднего ветра. Уже через некоторое время брошенный многострадальный турник расчленили, и, по догадке, особо ценные части неизвестные предприимчивые головы сдали на металлолом. Одну его часть Мишка использовал вместо лестницы: он забыл ключи дома, и пришлось лезть на подъезд, а потом просачиваться акробатом в кухонное окно. Каскадёрство происходило при проливном дожде, Мишка не задумался об опасности демонстрации умений любительского скалолазания при дождливой погоде, в голову не пришло, что падать он будет с двух с половиной метров на твёрдый асфальт - безнаказанно бы не осталось.
Лёха увидел его, натянул хитрую улыбку на веснушчатое лицо и помахал ему рукой.
- Ах ты метеор, - вместо приветствия заявил Мишка. - Ты ж никак не мог собраться быстрее меня.
- Ещё как мог, трёх минут достаточно.
Мишка осмотрел его с ног до головы:
- Ты как всегда, вырядился, чтобы наши старые бабки-сплетницы на хрен сдохли от ужаса.
- Подумаешь… - Лёха взглянул на чёрную футболку с белой эмблемой «MTV» и подписью на уровне пояса: «Без музыки мы все – еретики». О новых жёлто-чёрных кроссовках и чёрных джинсах тоже упомянем. А уж рюкзак, служащий сосредоточием необходимого, он умудрился заменить на чуть ли не спортивную сумку, висевшую за лямку на его плече.
Мишка незамедлительно указал на данный аксессуар:
- А ты уверен, что не переборщил?
Лёха похлопал по сумке рукой, которой вознамерился поддерживать её при ходьбе, дабы не мотылялась из стороны в сторону:
- Не приставай, ё-моё, не ругайся на мою сумку. Зато в неё поместилось абсолютно всё, что душа могёт пожелать вдали от дома.
Мишка хмыкнул:
- Вот точно. Я прикинул и понял: такой же, как ты, человек, ну, разве более двинутый умом, догадался бы втиснуть сюда DVD-плеер и несколько дисков для него.
Лёха состроил недовольную гримасу:
- Не издевайся, а! Кто виноват, что мне столько всего нужно будет?
- Только ты, - незамедлительно ответил Мишка. – Пошли-ка, сядем лучше.
Он указал на скамейку в непосредственной близости от ограды лагеря «Здоровье», на которой рыжий мальчишка вчера сидел после полуночи.
Лёха ковырнул один из бычков ногой, подняв облачко пыли:
- Кто же здесь сидел?
Мишка промолчал, подкол у Берестова не получился, и он заговорил на другую тему:
- Андрюха едет?
Мишка кивнул:
- Слава богу.
Лёха зевнул, потёр глаза:
- Да, точно. Ему своих уговорить труднее всего.
Мишка взглянул на его ухмыляющееся лицо:
- Да ему с отцом - просто заебись. По-другому не скажешь.
- Не, а мне вот что интересно: если бы он не поехал, у нас весь отдых прошёл бы со сраным настроением?
Мишка посмотрел на окно квартиры Андрея:
- Ещё бы. Нас бы совесть замучила.
- Серьёзно ты сказал или нет, но виноватыми мы бы себя точно чувствовали.
- Ладно, хватит болтать. Едут все, и это главное.
- Так ещё Славку надо «выкопать».
Мишка махнул рукой:
- «Выкопаем». Только Дрюху подождём.
Он посмотрел на часы. Лёха тоже скосил глаза на блестевший в отсветах поднимающегося солнца циферблат:
- Опаздываем?
Мишка снова кивнул:
- Уже.
- Ну, это нормально. Минуты на две-три?
- Угу.
Лёха вздохнул:
- Чёрт, даже представить могу, что будет там, в Ейске. Наверное, реально круто, аж надолго воспоминания должны остаться.
- На всю жизнь.
Лёха испустил смешок:
- Ты так говоришь, будто сегодняшняя поездка – единственный лучик света в нашей жизни. Перестань напрягаться.
Мишка оставил высказывание без ответа. Ему, например, немного не по себе было отправляться в далёкую даль. Есть люди, сильно переживающие перед длинной поездкой. Он себя к ним не относил отчасти, но имел с ними что-то общее. Чего хотя бы стоит его практически бессонная ночь со вчерашнего на сегодняшнее, правда, получившаяся больше по другому поводу.
Они теряли время, уже и Лёха проявлял нетерпение:
- Хорошо, минут на десять разрешается опоздать, но не опаздывать же в самом деле.
- Помолчи ты лучше, - не выдержал Мишка. – Без Андрея никуда не поедем.
Лёха примирительно развёл руками:
- Да никто, козлище, и не спорит. Просто…
- Какие мы нервные, - опередил его Мишка, ведь знал – Берестов очередной раз хотел обмолвиться об убегающих минутах..
- Иди ты, - беззлобно ответил Лёха, и на этом их разговор закончился, они просто ждали.
Андрей вышел через три минуты, когда Лёха окончательно поссорился с терпением, насвистывая мотив знакомой ему одному мелодии, возможно, импровизировал. Романюк был одет очень скромно: красная футболка с узкими жёлто-зелёными и чёрными горизонтальными полосками, в вылинявших, застиранных, почти белых джинсах, миллион лет назад бывших светло-синими, и в бесцветных тряпичных кедах на резиновой подошве. Но вот рюкзак у него крутой – настоящий, не рюкзачишко, с таким ходят взрослые мужики, из кожи или кожзаменителя. Его он тиснул у отца и держал в укромном месте до поры, пока папочка, на всех, кроме себя-любимого, плевавший, про него не забыл. Хоть какая-то польза от пьющего предка должна-то быть.
Мишка и Лёха тут же повскакивали с мест. Андрей и сам кивнул головой: пора, мол, идти. Этот мальчишка был весьма худой не только в силу генов, но и небольшой отпечаток наложила часто суровая жизнь. Худой, да, но не до торчащих рёбер, это нездорово. Скорее костлявый, но красивый: высокоскулое лицо, прямые брови, тонкий, пропорциональный лицу, нос, нормальные губы и карие глаза, привлекающие особое внимание.
Небольшое отступление, очень интересная деталь насчёт глаз: у Андрея они карие, у Лёхи – серые, у Мишки – голубые, а у Славки – зелёные. В этом тоже есть нечто таинственное и заманчивое, дающее какой-то знак, что их дружба не случайна – разные люди (и глаза тут почти ни при чём, просто как один из элементов непохожести) сходятся. Дружба предполагает общие интересы во многих случаях, а вот характеры вряд ли переделаешь – какими родились, такими и живут.
Они пошли быстрым шагом, никто не собирался переключиться на бег трусцой – у всех рюкзаки, и не очень приятно, когда это болтается, а иногда и бьёт по спине. А Лёха со своим «чемоданом» точно бы долго не выдержал. Выйдя к торцу дома, они двинулись вдоль «прямоугольного» дома, около клумб, относящихся к нему, похожих на лужайку после разминки футбольной команды, взрывшей шипами бутс землю. Выйдя со двора они повернули налево и двинули вдоль газовой трубы, находящейся на расстоянии примерно двух метров от асфальта. Слева – окна «прямоугольного» дома, справа – частные хибарки, как правило, защищённые прохудившимися деревянными заборами, легко ломающимися, в отличие от лесопилки. Там забор кирпичный, въездные ворота из серых тяжёлых листов металла, а здание с чердаком на втором этаже выглядело по-современному. Частный бизнес в Сомово быстро процветает, через несколько лет дряхлых частных домов вообще не останется – округа займётся предпринимателями.
Сейчас они пошли налево, а назад возвратятся, как если бы повернули направо – к проезжей части. Лёха нашел довольно волнующую тему для разговора. Он громко рассказывал, как вчера, в час ночи игрался кнопками телевизионного пульта, тасуя каналы кабельного телевиденья, и вдруг неожиданно наткнулся на канал с неоднозначным названием «XXL». Он поведал, что это за канал, Мишка и Андрей навострили уши: порноканал – это круто!
В двенадцатилетнем возрасте знания о сексе, любви и прочем того же направления ограничивались у них обычным, но сильным интересом и фразами вроде «ни фига, у той тёлки тааакие сиськи!». Лёха вдался в подробности увиденного на экране телевизора, а Мишка и Андрей слушали, немного виновато улыбаясь или посмеиваясь, но глаза-то блестели – всегда так, если чё-нибудь не разрешенное делаешь. Да, знали бы их родители, что они болтают на неположенную тему – точно бы прибили. Для их возраста эти «дискуссии» в полушутливом тоне, со смешками, наблюдениями и первыми, робкими мечтами – закономерность. Они имели представление, что предки занимались тем же, будучи ровесниками, даже на «железный занавес» в СССР, мягко говоря, не жаловавший порнографии.
Они дошли до конца «прямоугольного» дома, где газовая труба поворачивала направо, и повернули за ней. Впереди – те самые гаражи, за которыми находится футбольное поле. Гаражи, напиханные большей частью слева от старой заасфальтированной дороги, присутствовали в количестве двадцати четырёх экземпляров, и ни один из них не похож на другой, пронумерованные трафаретными цифрами из белой краски (отсюда сведения об их числе), так бы и ширили железобетонное общество, если бы не запрет местных властей – на территорию областной терапевтической поликлиники и больницы по совместительству наезжать нельзя. Это трёхэтажное здание отпугивало их из-за Лёхиных рассказов, он-то описал «беззаконие», укрывшееся за порядком обветшалыми стенами во всей красе: о гигиене, согласно ему, там, возможно, и не слышали. Веское заявление, особенно поступи оно в лапы службы проверки порядка медицинских учреждений. За гаражами, если смотреть чисто за ними, а не в направлении футбольного поля, начиналась лесная зона. Здесь, рядом с обжитыми ландшафтами, дремучести не было, там было много лугов со следами костров, с выгоревшей травой, следами разбросанной ветром золы, где они вчетвером собирались поболтать, чаще по вечерам, разыскали в чаще несколько частей упавших деревьев, заменяющих стулья, и, к сведению, очень удобных.
У живших в округе людей, любивших отдыхать в лесу, делая шашлыки или наслаждаясь свежим воздухом, есть свои площади, свои «обжитые» лужки, и их смело можно назвать соседями мальчишек там. И не в солидарности тут вопрос, ведь их «сиденья» из деревьев никто не приписал себе. Редко, были случаи, они чистили застолбленное место от последствий пребывания там свиней. Свиней, потому что людьми их можно назвать с натяжкой, они же не гнушались ничего. Мальчишки смотрели на куски раскиданного повсюду мусора, и у каждого создавалось ощущение – свиньи как шли, так на ходу и сорили, не заботясь, что лужайку запросто изговняют. Недалёкие от лужаек окрестности подвергались выпаске коров, оставлявших целые трассы «лепёшек». Ну, то хоть ладно – перегной, полезно для земли, да никому это не мешало очень, но свиньи, считающиеся за людей, формально даже больше похожие на коров, идущих и срущих, себя обделывающих и не замечающих запаха дерьма. Ребята весь мусор складывали в мешки, выхолили с ними к гаражам, а там и мусорка рядом, практически у поворота трубы. Свиньям же легче нагадить и уйти: многие прекрасно оповещены о мусоропроводе неподалёку, перед рожей, но откровенную нелюбовь к сомовской природе и лень-матушку очень трудно перебороть. Судя по всему, они не утруждались вредности воспитания перебарывать.
Походы через лесок на пруд, вдоль проволочного забора – задней границы «запретки», начали забываться ими – последний раз давно было. И пруд тоже засирали-засирали и засрали, правда, возникает подозрение, что совместными трудами местных жителей и временных пребывателей детских лагерей «Костёр», «Звезда» и других. Другой вариант «гибели» пруда – он являлся лакомым местечком заядлых рыбаков. А что, рыбы раньше там полно водилось, от дома путь туда невелик. А рыба-то не вечная, господа, с уменьшением её численности замечательный прудик неуклонно зарастал тиной и водорослями одновременно с достижением пика его популярности – рядом намечали соорудить спортплощадку. И вроде бы к тому шло, уже слой травы сняли по периметру, но прудик увядать начал. Рыбаки ловили добычу в большинстве чисто для спортивного интереса, не забирая с собой, а выкидывая обратно в воду. И откуда пошла дурацкая мода? Славка Колесников, бывши восьми лет, сходил на пруд. Уже тогда водоём был обречён, правда, тина с водорослями на пару ещё не съели его, не покрыли водную гладь, как подсолнечное масло покрывает сверху плёнкой воду, и поэтому, плюхнувшись в приятный, прохладный пруд, он решил, что именно зелень щекочет его тело. Пока не оглянулся кругом, увидев выплывшие на поверхность разлагающиеся трупики рыб, изрядно воняющих гнилью и мокротой. Больше у пруда его никто не видел. Неизвестно на что пруд похож сейчас, никто о том не знает, его все покинули, и, нормально это или нет, Мишке стало его сильно жалко, словно он живой был, а его взяли и умертвили. Пруд столько раз заменял им пятого друга, от него не отделить множество светлых, добрых воспоминаний.
Раньше, когда все четверо переехали в Дубовку из Воронежа – это место было природное, где пока заведовала она, не человек. Кто же не скажет, что это хорошо? Свежий воздух, нетронутый человеческой рукой лесок, никакого мусора и отходов – теперь красота доживала данный ей век, а не только забытый пруд, и уже не казалось всё таким привлекательным, вызывающим справедливый восторг типа «круто» или «как здесь здорово».
Колонна гаражей пройдена, открылся из-за деревьев фасад больницы. Уже отсюда достаточно заметно, что даже в раннюю рань на поле кипит игра. Они слышали крики увлечённых игрой, но не разбирали их смысл, только убеждены – наверняка половина из криков есть отборный мат, эмоции втянувшихся в футбольную баталию без остатка пацанов. Несмотря на устрашающие вопли и несущиеся к ушам трёх друзей нецензурные выражения (пока я рассказываю, мальчишки движутся, и уже различают слова на поле) игра всегда мирная, ибо в неё «резались» свои «в доску» парни, а отличающихся повышенной, недопустимой грубостью посылали знаете куда. В конце концов, на поле играют, а не калечат. Уместно антология с болельщиками клубов, приходящих на стадионы не поболеть за любимцев, а почесать костяшки кулаков, жаждущие врезаться кому-нибудь в зубы. На сомовском поле просто игра была жаркая. Сотни, а то и тысячи ног топтали это поле с десяток лет, практически отсчёт ведётся с приезда сюда первой большой группы людей из города, от травки на нём не осталось следа, даже мелкого островка. Неизвестная добрая душа соорудила пару ворот, используя по три ствола молодых сосен примерно одной ширины, и сделано было не с халявными задатками: штанги глубоко вкопаны в землю, их трудно раскачать.
За ближайшими к мальчишкам воротами осталось небольшое вкрапление степной зелени: коктейль из высокого ковыля, полыни и кашки (из неё заваривают полезный, страшно горький и вонючий, как в подавляющем числе полезное, чай), причём росло это с высокой плотностью, не всегда представлялось лёгким рассмотреть, что творится под ногами, раздвигая малость не достающие нередко до метра заросли, рискуя подвернуть ногу в скрытой канаве, если упрямый ум даст команду продолжать двигаться напролом.
Играли трое на трое, увлечённо – никто не заметил прихода ещё троих. Дело клонилось к выпаливающему мозги солнцем дню, но сейчас приемлемо прохладно, шестеро играющих скинули одежду ниже пояса. Ванька Сараев, стоявший на страже ближних ворот вообще решил надеть лишь шорты, обувь нацепить поскупился. Ему-то разрешено: пышущие здоровьем и силой, часто применяемой не по назначению, не для хороших начал, тело требовало охлаждения. У него отсутствовал передний верхний зуб – он незамедлительно это продемонстрировал, ловко плюнув через щель. Славку они увидели сразу, узнав по напористой игре: он толкался с соперниками, борясь за мяч, а его военной расцветки штаны изрядно пыльные не из-за частых падений на задницу, а из-за яростных стелющихся подкатов, отработанных их до степени, не влекущей явного нарушения правил. Задевал, конечно, ноги соперников после отбора мяча, но не до падения оппонента. Бодаясь с двумя соперниками, он не упускал из виду мяч, на который те посягали, расталкивал их локтями, и по направлению движения легко понять – Ванька Сараев сейчас, до окончания игры, для него враг, он в другой команде, а значит ему необходимо забить во что бы то ни стало, пока силы есть. А сил у него много, Славка играл на износ, как танк. Он в этот момент тоже танк напоминал, отодвинув тех двоих, пытавшихся помешать ему, да ещё один из них, Руслан Сёмин, не уступал ему в габаритах, а в физическом единоборстве проиграл, однако не отцепился полностью, в отличие от товарища по команде, и сразу Славка, ощутив свободу, сделал пас на неприкрытого (полевых игроков по двое, а он-то оттянул на свою персону двоих) Стаса Демченко, рванулся вперёд, всё-таки оставив старавшегося Руслана позади. Стас, почти каждый раз напарник Славки, отлично понимал, чего от него хотят, и одним касанием паснул обратно, на отвязавшегося от противников Колесникова. Сараев стоял истуканом на воротах, запоздало побежал вперёд, широко, по-вратарски разинув руки и сокращая дистанцию, понимая – назревает неминуемый гол, и также понимая, что ему требуется только делать вид, что он пытается мешать неизбежному, не показать бездействие: свои на него тогда сразу накинутся. Славка уже решил бить без обработки полученного паса, начал заносить ногу для удара, видя скачущего к нему с квадратными глазами и дыркой - отсутствующим зубом Сараева, садящегося на карачки и собирающегося блокировать вот-вот ожидаемый удар, и вдруг махнул мимо мяча. Ванька упал, нейтрализованный, в таком положении никак помешать не могущий, и Славке оставалось завершить комбинацию, вогнав мяч в пустующие ворота, но ему помешали. Лёха, безмолвно следивший за бенефисом Колесникова, как, впрочем, Мишка и Андрей, набрал воздуха в лёгкие и как заорал:
- Мимоооооо!!!
Нога Славки дрогнула, мяч полетел совсем не по намеченной траектории, просвистев над правой крестовиной ворот. Секунду спустя Славка затормозил, ошеломлённый, похоже, не веря в промах с убойной позиции, а потом встрепенулся, уловив смех друзей в три глотки, выделил державшегося за живот Берестова, очень довольного удавшимся ему западлом, и раздосадованный, попёр криком в ответ:
- Бляааадь!! На кой хер визжать старой потаскухой-проституткой!! Бля, поубиваю всех!!!
Ожесточённые слова его родили ещё больший взрыв хохота – добавился смех Ваньки, Руслана, Стаса и двоих остальных игроков.
Вдруг резко стартанув, Славка бросился к Лёхе через степной оазис, прыгая по кочкам. Берестов это заметил незамедлительно, именно такого развития событий ожидал и пошёл улепётывать, по-прежнему хохоча. Но как бы он ни старался, бегая от Колесникова кругами, тот постепенно доставал его. Сблизившись, Славка нанёс прицельный пинок ему по заднице, не ожидая промаха – нога со страшной скоростью просвистела по воздуху, и он, потеряв отвоёванное расстояние, остановился и, часто дыша не от усталости, а от накатившей злости, тихо ругался.
Заметив, что преследование закончилось, Лёха тоже остановился, смеяться не перестал:
- Ну харя у тебя щас была, Славик! Как… как она вытянулась после того, как я гаркнул!
Славка быстро начал остывать, отвечая слегка возвышенным голосом:
- Я те башку хотел открутить! Те повезло, что я пинком не попал, а то неделю бы хромал ты, слово пацана даю!
Угрозы, естественно, несерьёзные, больше для вида, только вот пинок мог бы быть вполне настоящим и очень ощутимым.
Именно поэтому после своих слов Славка тоже разулыбался:
- Вот эт ты козлодой! Я так хотел всех нафигачить, и уже почти получилось…
Тут он хлопнул в ладоши и развёл ими в стороны, показывая, что упустил верный шанс поднять авторитет среди других футболистов. Он не считался играющим лучше всех среди братии, числом подпирающей второй десяток, вот по отдаче игре равных ему мало, если вообще есть такие, он считался добротным, надёжным в матче, отнюдь не звездой, как, например, господин Кошелев Афанасий, посещающий поле с интервалом в три-четыре недели, но заставляющий игрой судачить о себе. Народ вывел, что из него получится классный профессиональный футболист, а он всё упирался, игнорируя советы сверстников относительно приезда на просмотр хотя бы в школу воронежского «Факела» или «Динамо», «Факел»- то в упадке, а бренд «Динамо» восходит год от году, единственное, армия болельщиков пока не признавала клуб-выскочку, о котором года три назад вообще слыхом не слыхивали.
- Ты часом не забыл, мы сегодня в Ейск едем, - вклинился в набирающий обороты диалог Лёхи со Славкой Мишка, обращаясь к последнему, тем самым остановил их шутливую перебранку, не отрывая взгляда от красного циферблата наручных часов.
- Небось, забыл? – закивал Лёха, кивком будто заставляя Колесникова ответить «да».
Начало ответа было соответствующим предположениям Берестова: Славка задумчиво почесал затылок, потом указал под ближайшее к воротам дерево, где сразу заметили чёрную сумку.
- Вещи там, - произнёс он. – Собраны. Я просто ждал, когда вы подойдёте.
- Во уже насколько привык, что за ним вечно ходят и обо всём напоминают, - буркнул Лёха, и Славка продемонстрировал ему кулак с вмиг выросшим на нём отставленным средним пальцем, и отправился в тень под деревом, за сумкой.
- Быстрее там, булками шевели, - снова брякнул Лёха, недовольный Славкиным неторопливым шагом. – Мы опаздываем на… (Берестов постучал по мнимым часам на запястье и глянул на Мишку).
- Десять минут, - помог Мишка.
- Десять минут, - повторил громче Лёха, заделавшись суфлёром. – Здесь тебе «девяностый» в харю никто не подаст.
- Заткнись, - лениво парировал Славка, закидывающий сумку на плечо за лямку, обвязал белую футболку вокруг пояса, словно тряпку, выглядевший при этом глуповато, но его подобные вещи ни капли не колыхали.
Назад они пошли намного быстрее, темп задал сам Славка, очевидно, всё же чувствовавший вину за потраченное на него драгоценное время. Болтали о том о сём, о мальчишеских увлечениях, о компьютерных играх разговор не увязался, потому что один Лёха имел возможность ознакомиться и с наводившими шороху новинками, и со старыми, закалёнными в сетевых соревнованиях и в платных компьютерных клубах играми вроде «Контры», как ласково величают «Контер-Страйк» фэны, «Вар Крафта» или особливо симпатичных «Героями меча и магии». Зато совместных шуточек, под которыми всласть можно поржать, отдающими пошлятиной почти в полном наборе, много было, пока не дошли до арки, состроенной из газовой трубы. В арку не повернули, пошли прямо, дальше, к дороге, где труба перпендикулярно уходила под землю и в этом же месте поворачивала вдоль дороги ограда лагеря «Здоровье». Этот самый отрезок трубы, казалось бы, сложно не заметить из-за её внушительного диаметра и примечательного красного цвета, но очень много посторонних, не проживающих в белых «пятиэтажках» на переулке «Санаторный», собирающихся заехать сюда, пусть будет, к друзьям, пропускали поворот, недоумённо хлопая глазами и прокручивая в мозгу фразу: «Дружище, около широкой красной трубы поворачивай направо, это как отличительный знак».
Не намётанному глазу трудно заметить её, замаскировавшуюся в растущих кругом пышных кустах вперемежку с деревьями у ограды «Здоровья» и у серых, невзрачных заборов частных домишек. Труба, точно уж, отличительный знак для нездешних, отдавало, если можно так выразиться, первой и очень известной достопримечательностью.
На пути к дороге их обгавкал пёс из одного частного дома, маленький, гад, коричневатый, невзрачный, со свалявшейся шерстью, но страшно злючный – он полноправный хозяин по ту сторону от железной калитки. Когда же оказывался по сию сторону, в случае опасности ретировался, как обезьяна, залезая по калитке, цепляясь когтями в мелкозернистую проволоку ограды, перепрыгивая за калитку, а оттуда, из родного дома, где не страшен любой враг, поливал хриплым лаем, иногда становясь на ограду передними лапами, пытаясь запугать Пацаны смеялись, наблюдая за выкрутасами животного.
Они вышли к дороге, перешли её и направились по тропинке к железнодорожному перрону, мимо магазина, обворованного раз десять. Преувеличение, но с пяточек раз он точно пострадал. Бедные его хозяева хотели получать прибыль, сварганив несколько лет назад такое детище рядом с жилыми секторами и лагерями отдыха. Не тут-то было: воры не дремлют. Магазинчик один-одинёшенек, на песочном пустырчике, компанию ему составляла лишь заросшая травой водяная колонка – бери из него, что пожелаешь, и никто ничего не скажет не заметит, ведь никого рядом нет, жилые сектора недалеко, но не совсем рядом.
Они шли по тропинке за этим белым, с большими окнами, закрытыми занавесками, магазином, окружаемые травкой и редкими соснами, посадка которых обрывалась в правой части дороги, у перрона и продолжающегося около него железнодорожного полотна в низине, усеянной щебёнкой и неровными кучами земли, выкопанными оттуда, заросшими растительностью и обернувшихся травянистыми холмами.
Другой «берег» относительно железной дороги был намного выше, по-настоящему барханный, днём с огненным песком под ногами, которого набиралась полная обувь по пути восхождения, даже при осторожной ходьбе.
Тропинка продолжалась в лесной зоне вдоль перрона, сосны здесь жались друг к другу плотнее, закрывая громадными размерами солнце, а кузнечики вовсю стрекотали в сочной разномастной зелени, не поддавшейся иссушающему солнцу благодаря защите деревьев. Раньше здесь начинался летом рай для комаров, тут прохладно, но с годами проходившие здесь люди всё меньше и меньше страдали от их кровожадности, они как-то сами собой перевелись. Удивительно ведь, правда: Сомово – лесная полоса, а кровососов маловато. А, блин, да что там маловато – редко один над ухом прожужжит, и думаешь, не почудилось ли?
Низина с железной дорогой пропала за буграми, и, посмотрев направо, они видели верхнюю часть перрона, удаляющегося от них – дорожка плавненько убегала в другом направлении, лавируя между обнажившимися корнями деревьев, пересекающими её. Впереди показался подвесной мост со спуском на него через железные ступени, переносящий идущих над пропастью (под мостом поблёскивали накопления воды, свидетельствующие о «выращивании» болота) ко входу на каменный перрон. Тут же раскинулся на четырёхметровой, а то и выше, высоте от земли, щедро сдобренной гравием, переход, удобный при стоянии на станции поезда или электрички. Говорят, переход доживал последние годы, а реставрировать его не торопились, наверное, пока он не упадёт, и не будут жертвы. Из-за долгого почивания «товарняков» ночи напролёт администрация района переместила автомобильный переезд в более удобную точку, где многовагонная «змея» не доставала до него, ведь страдали очень многие, желающие перебраться на машине через железную дорогу с одного «берега» на другой, страдали особенно, если хотели пересечь её после восьми часов вечера. Старый переезд неумело, впопыхах, демонтирован и остался как бы в качестве белокаменного обелиска, посвящённого трудным временам для автовладельцев.
Они преодолели железную дорогу, оказались на другом «берегу», на территории частных предпринимателей, наплодивших несколько магазинов рядом со станцией, причём все из этих до рези в глазах похожих в планировке и внутреннем наполнении магазинов продуктовые. Хотя нет: собирательный образ частнопредпринимательской сомовской мысли легко перевоплотить в неказистый минимаркет, уступающий магазину «Надежда» на родном мальчишкам «берегу». В одном магазине есть мороженое, во втором – водка, в третьем – пусть будут крутые чипсы, то бишь затоваривающимся по-крупному не обойтись заходом в один-два магазина, так что особой конкуренции между соседями-предпринимателями не было и быть не могло. Никто из владельцев не пытался взять пальму первенства, пусть даже наипримитивнейшим способом – красочной вывеской с названием магазина и наличием товара первой необходимости – водки, в большом количестве. У некоторых магазинов и самая задрипанная вывеска с названием отсутствовала, а в разговорах местных они назывались просто: «жёлтый», «синий» или с водкой-палёнкой, около автобусной остановки, куда направлялись четверо друзей. И только тогда Мишка вспомнил о забытых дома деньгах, он аж чуть не остановился, сбив набранный ими совместно быстрый темп шага. Шедший следом Славка чудом не врезался в него. Одной порцией мата не закончилось бы, последовала бы серия из толчков-тырчков в в музыкальном сопровождении из непечатных слов. Ну да ладно, виноват, а деньги – далеко не важнейшее из необходимого в Ейске.
Автобусная остановка остановкой и была, обычной но помнил ли кто вообще её название. Если стоишь под её навесом, то она аккурат в месте, где две дороги, дорога от лагерей «Кировца», «Звезды» и их побратимов, и их дорога, выводящая на городскую окружную трассу, сливаются в букву «Т», перевёрнутую на голову – почти перекрёсток, опасный, зимой тем более, когда избежать лобовых «поцелуев» между машинами гораздо сложнее, чем в прекрасную пору, во время которой развивается наша обычная, но хочется верить, чем-то заслуживающая внимания история, пока ещё не прояснённая, сюжет только-только обтёсывается). Едущим от «Кировца» или любого другого лагеря, вдоль сих протягивается дорога, представляющая из себя палочку буквы «Т», ни хрена не видно за заборами лагерей с одного края и за заборами деревянных домов с другого, какая сволочь рыком мотора режет уши будущим пассажирам «девяностого» автобуса или зашедшим в магазин за продуктами вдоль перекладины буквы «Т». А на остановке – «трах-бабах!», скрежет металла и хлопки стёкол разбитых фар или чего посерьёзнее. Летальных исходов не было пока, и пусть не будет никогда, вот только люди нисколечко не навострятся ездить осторожнее, учась на чужих ошибках. Не учатся, а начинают учиться, когда их совершат.
Формально остановка на букве «Т» у автобуса маршрутом номер 90 одна, вышеупомянутая, под навесом, с лавочками для ожидающих пассажиров, но ребята пошли на вторую, ничем, кроме вывески, с расписанием примерных часов приезда автобуса, прикреплённой к дереву, не означенную. Вообще эта остановка лучше, будем её называть «легальная», так как «девяностый», держащий путь сюда прямиком из города, выгружал пассажиров, а затем отъезжал на свободную от вездесущих магазинов продуктового толка территорию, на «отдых», длящийся минут пятнадцать-двадцать. Водитель свободное время должен доползти, при желании, до магазина и купить поесть. Нет, поесть не получится, разве что перекусить, даже не перекусить, а ещё быстрее, перкусить.
Так вот, «легальная» остановка уступала соседской из-за неопровержимого факта: выруливая на новый заезд, «девяностый» разворачивался, и входные двери смотрели в неё, простаки же на «легальной», чуть кипятком не писали: при входе в салон нередко образовывалась толкучка, особенно в рабочие дни, а простаки обходили автобус, чтобы влиться в толкающуюся очередь. Каждый рьяно рвался попасть внутрь «девяностого» как можно раньше, а всё из-за несоблюдения расписания. Разрывы в те пятнадцать-двадцать минут, выделяемые для отдыха водителей, очень нужного им, пререкания вроде «мож сократить этот беспредел», беспочвенны – не будь отдыха, расслабления натруженных конечностей, занятых переключением скоростей рулём, педалями, поворотниками и кнопками открытия и закрытия дверей, аварии возрастают.
Ребята попали, гадость случается, точно в двадцатиминутное «окно»: перед из приходом «девяностый» освободился от пассажиров на «легальной» остановке и отъехал на отдых.
- Хреново, - специально гундосо прокомментировал Лёха, показывая верх пока тихого недовольства.
Мишка не кинул взгляд на часы – без всяких-яких ясно – они опаздывают по всем статьям.
- Опять я виноват? – проговорил Славка без вопросительных интонаций, подразумевая: если бы они пришли сюда быстрее, то спокойно, без дурацкого ожидания, попали в предыдущую «маршрутку».
Андрей – единственный, кто не выдавал озабоченности сложившимся, не выплёскивал напряжение словами, как Лёха и Славка в общей перепалке, или отрывочными фразами и скашиванием глаз на часы, как Мишка. Мальчуган до сих пор осознавал свершившееся, не до конца ещё веря, что его отпустили не просто в гости друзьям, а далеко-далеко, туда, где он никогда не был и, помня о скромных финансовых возможностях семьи, мечтал: август 2006 года станет важной, запоминающейся вехой в его жизни Он уверен – впечатления останутся с ним на всю жизнь, даже если потом произойдёт что-то похлеще. Жизнь – долгая штука, в её течении много чего меняется, а для Андрея Романюка, красивого мальчишки двенадцати лет, самые длинные школьные каникулы в году поменяются начинкой: исчезнет провождение каникул в Сомово, где отдыхал он на футбольном поле или предлагал себе посиделки с тремя друзьями у костра, в вечерние часы, когда достаточно темно, чтобы костёр освещал лишь силуэты или прикрытые тенями лица, или блестящие, наполненные весельем глаза. Ему нравились эти моменты, спокойные, размеренные, несшие лёгкую задумчивость. Их разговоры не исчерпывались смешными историями, похабными анекдотами, страшными байками, «бытовухой» и усиливающимися высказанными впечатлениями о наиболее прелестных частях женского тела. Чёрт, он чувствовал себя в другом мире, имеющем слабое пересечение с реальным в малых аспектах, и чувство то благоговейное, выкуренные сигареты, поначалу задымляющие мозги в черепковой коробке, совершенно ни при чём. Он больше всего любил посиделки у костра, не торопясь возвращаться домой. Он бы переночевал в лесу, лишь бы от Лёхи, Славки или Мишки поступило предложение. Абсурд, конечно. Приятный его сердцу абсурд. Находясь с друзьями, он хоть забывал, что происходит между отцом и матерью, поэтому не хотел возвращаться домой, не хотел стать очевидцем очередного скандала, инициированного отцом. Поведение Валерия Романюка объяснялось чрезвычайно просто: конфликт раздувался им искусственно, из-за плёвой ситуации, а оное потому происходило, что этому ублюдку (да простит Андрей, его отца по-другому назвать язык не поворачивается) становилось скучно вести существование в обстановке тишины, спугивающуюся столь же легко, как два пальца обоссать. Ублюдок развлекался, ничего путного не делал. Делал на ум взбредающее, а Андрей ночами бессильно глотал слёзы, когда тот пинками забивал в угол его мать. Он и рад бы заступиться за неё, только отец отшвырнёт его в сторону, как щенка, природа наградила ублюдка силой и ростом, а когда закончит с женой, то займётся сыном. Андрей согласен быть избитым, свернувшись клубком на полу и прикрыв голову руками от увесистых ботинок отца (ублюдок временами ходил по дому в уличной обуви весь день), лишь бы он маму не трогал.
Однажды Андрей пробудился в своей комнате и едва не обмочился в кровать от криков матери, раздававшихся в три часа ночи. Он подбежал к двери и приоткрыл её осторожно, беззвучно, чтобы через щель увидеть ублюдка, тащившего мать, намотав её длинные волосы на кулачище, к туалету. Валерий открыл дверь с иконкой писающего мальчика, зашвырнул туда жену, отчего раздался грохот – мать стукнулась о полку с предметами личной гигиены, и мыло в пластиковом контейнере вместе с зубными щётками, пастой и дешёвым шампунем полетело в раковину, а отец проговорил, сжав зубы:
- Ах ты неосторожная сука! Не вздумай разбудить ебаного отпрыска, не то и он получит по полной! Сейчас я тебя научу правильно себя вести!
В подтверждение последней фразы отец остановился перед входом в туалет и не спеша массировал костяшки кистей, разминая их, готовя к любимому, самому что ни на есть ублюдочному развлечению. Побоев матери Андрея не избежать.
Неожиданно отец перевёл глаза в сторону его комнаты, и дыхание мальчика моментально остановилось, словно перекрыли доступ кислорода в лёгкие, сжав горло, а сердце, чудилось, грохнулось в отдел желудка вместе с отлившей в низ тела кровью, он с ужасом ощущал происходящие леденящие процессы, запускающие панический страх. Он еле-еле устоял на готовых подкоситься ногах, испугавшись, что отец заметил его и сейчас ломанётся в комнату, вытащит в туалет и сделает это помещение для них с матерью карцером до следующего утра. Разумеется, наперёд он их побьёт, свято соблюдая порог, за коим он рискует их серьёзно покалечить. Отец почти никогда не бил по лицу – боялся. Боялся, что его засекут, боялся расспросов людей.
Ублюдок действительно направился к комнате тяжёлым шагом, а мама тихо плакала, осев на пол в неосвещённой туалетной комнате. Андрей застыл. Он всё делал правильно: начни он пятиться от угрозы, то только разъярит отца, добавит ему желания к дополнительным тумакам. Не оставалось альтернативы, как смиренно ждать участи и не сопротивляться, когда сильные клещи защёлкнутся на плече, горле или вплетутся в волосы и потащат в туалет. Главное, он должен молчать насколько возможно долго, пока боль не вылечит немоту, ни в коем случае не должен упрашивать отца его не бить, чем также его разозлит.
Рука отца потянулась к ручке двери комнаты, Андрей весь внутренне сжался, сердце гулко застучало (не мешай рёбра, оно выскочило бы из груди, разорвав кожу и мягкие ткани), опять пресёк дыхание и зажмурился, готовясь к неожиданному и сильному удару, иногда проводимому в «профилактических» целях, перед началом «обучения», но странно изумился, когда распознал щёлканье «язычка» дверной ручки, соприкосновение с двери с проёмом. Он распахнул глаза с удивлением от того, что остался в комнате один, а значит, всё нереальным образом обошлось. Андрей не узнал, не заметил ли его отец или не заметил специально, но в ту ночь он не заснул больше, терзаемый ритмичными звуками шлепков и ударов. Когда отец вышел, заперев мать, Андрей уже несколько часов медленно плакал, уткнувшись лицом в подушку, глуша рвущиеся рыдания, способные привлечь деспота, имевшего очень чуткий слух. Тогда Андрей впервые набрёл на мысль спрятать в комнате большой кухонный нож, ещё не уяснив, для кого он предназначается: для отца или для себя самого.


studik67