'Кошкин дом' В литературном клубе

Две начатые главы будущего романа


Глава 1.
Летняя ночь. Жан.


23 : 46

XXX is online

- Куку!

- Привет.

- Как дела?

- Так себе. Твои?

- Нормально. Чем занимаешься?

- Да так, ничем особенным. Ты?

- Тож.

Мой курсор ритмично мигал, и как будто служил точным метрономом музыке, которую выплевывали колонки ноута. Вот и все: разговор зашел в тупик. В последнее время начинаю замечать, что общаться в реале становится сложнее и сложнее с каждым днем. В аське всегда можно спрятаться за милым позитивным цветочком и стать другим человеком, можно надеть темные очки, и тогда тебя станет не видно. Я никогда не ношу солнцезащитных очков в реале, скептически замечая, что если даже вдруг Солнце и захочет напасть, стекло вряд ли меня защитит, так что изобретение вполне бессмысленное. Многие мои знакомые обожают носить очки, потому что из-за них можно спокойно разглядывать прохожих, не боясь, что твой взгляд будет воспринят как вульгарный, дерзкий, или еще бог весть какой. Мну это не пугает, мну любит разглядывать людей, за что и платится учащенными шагами прохожих, спешащих как можно скорее скрыться с места моего преступления. Люди не любят, чтобы на них смотрели - им кажется, что их начали подозревать в чем-то, чем они занимались прошлой или предыдущей ночью. Каждый гражданин планеты - преступник, постоянно скрывающийся в страхе быть разоблаченным в грехе, о котором известно только ему одному.

Возвращаясь к моим коммуникативным проблемам, скажу, что мне невероятно повезло: в моем арсенале есть оправдание, которое заключается в том, что мне как начинающему, но вполне талантливому (нет, это не только я себя так называю) писателю, намного легче выражать свои мысли нв бумаге, ну или в окошке компьютерной программы, чем в общении сглазу на глаз. Но в действительности, я просто одна из миллионов жертв всемирной глобальной компьютеризации. И это факт.

- Как настроение?

О! Еще один стандартный тупой вопрос, на который непременно необходимо дать ответ, чтобы не обидеть собеседника.

- Э…не наю( вроде нормально, но не очень

- Чего так?

- Хм…хз. Просто все ужасно надоело. Хочется че-нить новенького в жизни.

- J понимаю.

Понимаешь? Наверное, понимаешь. Таких как мы много - людей, в жизни которых не происходит ничего захватывающего, кроме разве что очередного пройденного уровня какой-нибудь игрушки типа диабло, просмотренного бесплатного порно, новой серии бразильского мыла, прикольной цитаты с баша, записи на стенке контакта или на худой конец (в самых тяжелых случаях) прочитанного трактата Канта или кого-нибудь другого из того разряда классической философской литературы, который читают только «интеллигентные образованные люди, которых волнует судьба планеты, тайна мироздания и истина скрывающаяся за всем, что происходит в нашей жизни ».

- ты уже поступила?

Ха! Да, поступила, очередной левел - универ. Миссия: выжить любыми путями и дотянуть до пятого подуровня, запастись как можно большим количеством аптечек и зарабатывать бонусные баллы, выполняя различные квесты полученные от сомнительных магов, а также иногда торговцев, именующих себя преподавателями. Награда за пройденный уровень - возможность усовершенствовать навыки, в зависимости от выбранной ранее расы и рода занятий.

- да) на бюджет))) а ты?

- и я)

- молодец)

Постепенно я начинаю приходить к выводу, что легче было бы написать кое-как разумного бота, который бы отвечал заготовленными фразами, в принципе, я думаю любой разговор мог вполне прилично протекать без моего в нем участия и программка достаточно успешно справлялась бы с атаками уже бывших одноклассников, знакомых и незнакомцев, и даже достойно поливала бы матом заблудших спаммеров. Но при таком раскладе, я бы лишалась даже тех жалких остатков общения с окружающим миром, и в конечном итоге умерла от хронического сенсорного истощения.

- Поговорим?

А что мы делаем? Вообще, если бы это не была моя бывшая одноклассница, фраза «поговорим?» была бы заменена на «вирт? J»

- давай) о чем?

Только не Америка! Пожалуйста, не спрашивай ничего про Штаты!

- не знаю. О чем хочешь)

Э…тебе действительно интересно послушать размышления о том, как же мне все-таки получше записать новую песню, имея при этом в наличии микрофонный сэт с наушниками за 20 гривен и гитару производства Шиховской фабрики культурно-бытовых товаров?

- J спрашивай лучше, я тебе отвечу)

Только не про Америку, только не про Штаты, пожалуйста!

- А ты была в Нью-Йорке?

Блин, ну вы уже достали(

- Не( собиралась все, так и не получилось. А вообще, не знаю, мне НЙ не оч нравится)

- А откуда ты знаешь? Ты же там не была) может понравился бы? М?

Мне лучше знать что мне понравилось бы, а что нет.

- Просто кажется) сложно объяснить

- J А мне вот Нью-Йорк очень нравится) Он такой большой, классный, народу так много)

Мне почему-то казалось, что ты отдыхала на Азовском море, и у тебя нет загран. Паспорта…

- J

Мне интересен этот феномен - какая разница между нами с нашим отношением к Нью-Йорку при том что ни я, ни ты там не…

- А какая самая такая заметная разница между нами и ними?

« Между нами и ними »? Это то есть между людьми и людьми? Или я неправильно поняла вопрос? Люди - они везде люди, они дышат, едят, испражняются одними и теми же местами, они думают, чувствуют, любят и ненавидят одинаково, вне зависимости от того, где они живут.

« О! У них в отличии от нас, вместо рук длинные щупальца, сами они метра под 2 роста, на месте носа у них две маленькие дырочки, на шее - жабры и общаются они телепатически.» (выделить. Удалить.) Я, конечно же, понимаю - это не тот ответ, который ты хочешь услышать, а в мои планы все-таки входило появиться лет эдак через 25 на встрече выпускников в первую субботу февраля, и хотелось бы, чтобы вечер не был подпорчен старой обидой одноклассницы на мое несдержанное хамство - это раз, а потом - не хочу подвергать лишним нагрузкам свою карму. Поэтому:

- Не знаю) наверное, не такие открытые как мы, а так в принципе нормальные ребята)

- А нормально тебе было жить с родителями-евреями?

А тебе с родителями-православными?

- ну да)

Барох ата адонай, алахейну мала хаалам…как там дальше? все время забываю. Шабад каждую пятницу. Как я за ним скучаю( - говорю без малейшей иронии. А пасах! А ханнука! В синагогах никогда нет этого нашего православного духа тягости, проблем, несчастий, присущих нашим церквям и храмам. С малого возраста бабушки, стоящие в полутьме, в черных платках, что-то заговорщически шепчущие маленьким тонким свечечкам, не вызывали у меня доверия, скорее страх, но сразу предупрежу, чтоб никаких вопросов, что страх не перед Богом или церковью, а скорее именно перед этими хрен знает на что способными бабушками (это так, лирическое отступление, а то меня уже столько раз обзывали сатанисткой, что в обратном начинаю сомневаться даже я сама). Да и вообще, скучно у них там в церкви, однообразно - как ни приду, все пасхи святят.

- ну ты теперь, наверно, английский просто отлично знаешь, да?

Честно говоря, английский я и раньше неплохо знала, иначе бы стипендию не получила. Исходя из того, что из среднестатистических 52000 учеников ее получают 300 , то есть менее одного процента, тех, кто ее все-таки заполучил, можно скорее назвать сперматозоидами, оплодотворившими яйцеклетку, чем «финалистами », ну во всяком случае, более точного сравнения вряд ли найти. И вряд ли в нашу программу взяли бы человека без хорошего знания английского.

- ну да) все-таки год языковой практики в среде носителей)

- о! Переведи!

Все, завтра же иду в районный ЗАГС (или как он там сейчас называется? РАГС?) и меняю фамилию на Promt , а то несоответствие какое-то получается. Нет, я конечно собираюсь делать переводы для однокурсников, но это исключительно от того, что студенческая стипендия ныне соответствует прожиточному минимуму, несовместимому с жизнью.

- ну давай.

Перевела. По всем законам жизни ты сейчас должна пойти спать.

- ладно, пойду я байки) уж очень спатки хочется)

Ыыы…ну вот) все на своих местах)

- ага) спокойной ночки!

- пасиб, и тебе!

- чмоки)

- цем!

XXX is offline

Я иду на кухню за своим остывающим кофе, где философски констатирую: все относительно, и остывающий кофе рано или поздно становится остывшим кофе. Ну и ладно, невелика беда. Кофе я пью много, пью, пытаясь избавиться от постоянного прелого вкуса табака во рту, а курю я пытаясь избавится от другого прелого вкуса непонятно чего, и единственное что понятно об этом непонятно чем - это то, что вкус этот намного противнее сигаретного. Я могла бы думать, что это вкус свинца, первого признака повышенной радиоактивности (и это было бы совершенно правдоподобно, если вспомнить о том, в какой именно стране я живу), но я прекрасно знала, что меня никто не травил, кроме меня самой, и даже не стеснялась в этом себе признаваться. Но предпринимать по этому поводу ничего не хотелось - в конце концов, это был мой выбор. Это просто период моей жизни, из которого я не еще не готова выйти.

Я пью свой кофе смотря в окно. В доме напротив все еще горит свет в некоторых окнах. На кухне выключен свет, и поэтому о том, что я стою здесь и наблюдаю за своими дальними соседями, скорее всего, никто не подозревает, ну кроме моего кота, но он ни кому не скажет. Он, как и все мы, дуреет от летней жары, и проводит большую часть времени либо на холодном кафеле в туалете, либо лежа на подоконнике, продуваемом легким сквозняком. А может, ему как и мне нравилось наблюдать за людьми в их аквариумах. Новостройки всегда отличались одной характерной особенностью - отсутствием штор или жалюзи на окнах. Видно было все и даже больше. Нет, я не любитель подглядывать, и у меня нет ни бинокля, ни желания залазить в чужие постели, но просто иногда хотелось знать, что рядом живут такие же люди как и ты и иметь возможность воочию в этом убедится. Кот поднял на меня глаза и посмотрел снизу вверх, при этом на самом деле, он смотрел на меня сверху вниз, спрыгнул с подоконника и побежал по своим кошачьим делам. Я проводила его взглядом, и снова принялась рассматривать своих других любимцев. Для меня они были всего лишь тенями в окнах, размытыми силуэтами, какими-то призрачными неопределенными людьми, хотя я уверена что не раз видела их на автобусных остановках, смотрела в их глаза, покупая мандарины в ближайшем супермаркете. Супермаркет. Что-то есть в этом слове, такое режущее слух, раздражающее, хотя что именно, я сказать не могла. Просто некрасивое слово - супермаркет. На самом деле - это просто моя очередная глупость. Мне очень часто не нравится что-то просто потому что не нравится. Лично я объясняю это тем, что я просто, в отличие от всех остальных, настоящая, и мне не нужно искать причин, но и это - всего лишь отговорка на случай, если мне вдруг захочется выпендрится или поставить кого-то на место, т.е. В неловкое положение, или еще чего-нибудь. Чтобы быть тру - надо иметь сэт заготовленных фраз на каждый случай, тогда тебя будут боятся и уважать, а еще к тебе не будут соваться. Вот такая вот типичная психология подростка, которой я, если по-честному, не особо страдаю, просто иногда тоже надо соответствовать возрасту и среде.

Мне всегда нравился ночной город. Не потому что он становился тихим или спокойным. Нет. Просто ночью он становился красным. Этот свет красных фонарей…он не везде одинаковый. Не знаю, возможно в разных городах используют разные лампочки, но такого красного нет нигде в мире. Летом он не так заметен, но когда зимой и осенью небо затянуто тучами или идет снег…

Сегодня утром закончилось лето. Сентябрь подкрался незаметно. Бывает так: в один день просыпаешься и понимаешь, что на деревьях уже появились первые желтые листья, а утренний туман (а вернее - городской смог) по-осеннему густ, и в воздухе стоит тот особый запах новых школьных тетрадей и портфелей, который ни с чем не спутаешь. В этом году я больше не пойду в школу с цветами, в белой-блузе-черной-юбке, которые держались в шкафу именно для этого выдающегося события, и не доставались оттуда в остальные 363 дня в году (второй случай - это последний звонок).

Вместо этого я стану студенткой и получу пластиковую карточку, на которую мне будут начислять мои законно заработанные старательной учебой 530 гривен - ууу…

Я все еще стояла у окна и смотрела на железнодорожные пути, которые проходили в километре от моего дома. Их не было видно, но было слышно их пульс - тудух-тудух тудух-тудух тудух-тудух… Мы жили на окраине города, на совсем окраине, а близ-лежащие деревеньки, которые громоздились над грязным цветущим озером, сияли огнями Рио-де-Жанейро.

Мне сейчас так хочется чтобы пошел снег. Или дождь, или случился ураган. Только для меня одной, пока все спят.

Дождь не пошел, но лужа все-таки образовалась.
- Твою мать, Жан! Какого хрена? Ты совсем офигел? Для таких дел туалет есть!
И в Жана летит первое что попалось под руку, а именно - пустая пластиковая бутылка, от которой мы еще не успели избавится. И что естественно, она промазывает мимо, но зато создает неимоверное количество шума в два часа ночи.
Извиняюсь за столь пикантные подробности, но если кто-нибудь когда-нибудь в два часа ночи по пустой квартире скакал на одной ноге в ванную, чтобы отмыть вторую от кошачьей мочи, вы поймете мои чувства, и догадаетесь, какое именно слово крутилось у меня в голове. Есть еще одно чувство, которое до сих пор не имеет названия, а может и имеет, но как-то что-то оно мне совсем не вспоминается, а приходит оно тогда, когда ты торжественно и щедро поливаешь пол доместосом, тщательно надраиваешь его тряпкой, а потом поднимаешь голову, и видишь котенка, одним глазом смотрящим на тебя взглядом «зачем ты меня маленького-беззащитного ого , хозяйка так больно тряпкой ударила», а вторым - «мой-мой, я еще нагажу».

- ... малой, ну вот че ты как гад последний, а? Я ж тебя и кормлю, и люблю, и, сука, личность твою уважаю. А ты?

Маленький подходит ко мне, утыкается носом, и как обычно, очень смешно валится с ног, на которых еще толком не умеет стоять. Помните трактора Дыр-Дыр Митю из одной из книжек Успенского про Дядю Федора? Он реален, живет у меня дома, и заводится от одного моего прикосновения. А еще в том же теле воплощается котенок из Шрека (он включается при слове "сосиска"), и гремлин - да, да, да, именно Гремлин. Думаете Гремлин-1,2,3 - это очередной фильм ужасов? Фигушки - это документалистика. Вот подумайте, кто такой миленький такой, белый и пушистый, а когда намочишь в монстра превращается? Есть кот? Присмотритесь. Только в глаза не глядите - так, от греха подальше.

*Двумя неделями раньше

- Доброе утро, сонечко!

Я приоткрыла глаза, и увидела маму склонившуюся надо мной.

- Привет. Я еще посплю, ладно? - я переворачиваюсь на другой бок, обнимаю подушку и накрываюсь одеялом. Признаться, спать не так уж и хочется, на часах уже два, и я выспалась, даже не смотря на то, что отрубилась где-то к рассвету. Это просто очередная попытка бегства в какой-то страшный, но очень комфортный сон.

*Сон

- Ты готова?

- Конечно! Я сейчас, уже иду... сейчас. Буду.

- Ну давай. Мы следующие. Эти доигрывают последнюю песню. Все уже за кулисами. - и ты смотришь на меня через зеркало, смотря в проеме, и как будто пытаясь что-то сказать. - э... - передумала.

- Я буду. Иди. Не убегу. - мы пронизываем друг друга взглядом. Ты, пожалуй, единственная, кто может отвечать на мой взгляд. Тебе, как и другим, тяжело, но ты стараешься, но проигрываешь. В очередной раз.

- Хорошо.

Ты ушла.

Смотрю в зеркало. Я не знаю, откуда в этой комнате свет, кажется, его здесь нет совсем, но я вижу себя, свое лицо, совсем черные в темноте глаза, морщины, которые которые проявились ТАК рано. Слишком рано. Часы на черном кожаном ремешке. Мне надо идти на сцену.

Одеваю кожаную куртку, беру бас и выхожу из комнатки. Не оглядываюсь - знаю, что не вернусь. Там остались мои перчатки "без пальцев", которые дарил мне лучший друг на прошедшее день рождение, я помню о них, но забываю - я не могу вернуться за ними. слишком дорогого это стоит.

Наша очередь.

Мы в одном из подвалом на...нет, не нашего города. И никакого другого. Мы просто в подвале. Где-то. Здесь очень низкие потолки, стены выложены грубым кирпичом, посеревшим от влаги. Весь подвал залит зеленоватым светом, но я никак не могу понять откуда он берется, так как единственные прожекторы, которые стоят здесь - красного цвета.

Здесь маленькая сцена, такое впечатление, что ее вообще нет, и я всего на голову выше вспотевшей толпы, которая тянет ко мне руки, потные, жаркие руки, с напульсниками и браслетами из железа, кожи, ниточек. И я теперь стою перед ними в белой майке и темно-синих джинсах. Где моя куртка? Вместо моего нового "фендера" на черном ремне болтается мой старый бас. Да в общем-то, какая разница?

Мы начинаем играть. Что-то неразборчивое, панковатое, или гранжевое, или что-то такое, похожее на Нирвану или Соул Асайлум, не знаю. Я не знаю этой песни. Я ее играю, но не помню нот, пальцы сами как-то передвигаются. Из-за красных прожекторов мне не видно остальных музыкантов, но у меня такое чувство, будто я их не знаю.

Толпа уже залезла на сцену, и теперь все смешалось. Меня подняли в воздух и передавали из рук в руки (в нормальном смысле этого слова). Я уже была где-то в середине зала, по ходу, мой комбик путешествовал вместе со мной, а в руках уже был мой новенький фендер пи-бас, черный, с белым. В ушах играла какая-то мягкая попсоватая песня на английском. Что-то про дорогу домой, я скучаю, надо вернуться, я веду сама, я не настолько сильная, место, которое я знаю, где-то в моем сердце. Скрипки, или что-то...нет, скрипки. Да, скрипки. Я не знаю, куда делась моя гитара, меня несли, передавали из рук в руки, меня вынесли из подвала, сколько же здесь людей! Меня несли по такому же зеленому цвету, мы не в подвале, но эти серые кирпичи никак не заканчиваются. Мы под землей, в туннеле.

Людей стало намного меньше, и я снова на ногах, в куртке, но без гитары и перчаток. Мы все идем по узкому проходу, куда-то вниз, или вверх - не поймешь. Нет, сначала вниз, потом вверх - так. Я оборачиваюсь, но не вижу никого знакомого. Здесь все спешат. Вернее, не спешат - просто быстро идут, не задерживаются. Я иду тоже, потом увижу куда.

- Привет.

Я оборачиваюсь и вижу тебя.

- Я рада видеть тебя!

Ты берешь меня за локоть и отводишь слегка в сторону от толпы, мы все еще на дороге, но прижимаемся к стене так, чтобы никому не мешать.

- Да, я тебя тоже! - не вру.

Вот опять ты на меня так смотришь. Я тебя не знаю. Совершенно точно не знаю, но что-то в тебе... ТЫ знаешь меня - это главное. Мне знакомо твое лицо, я видела его в каком-то из сериалов по телевизору, мне знакомы твои глаза - они такие же черные как у меня тогда, в зеркале, и что-то внутри тебя, вот здесь, в районе солнечного сплетения. Что-то...какой-то комок. Такой черный-черный, и тянет. Ты в черном свитере "под горло", джинсах, темных...в темной обуви, коричневый ремень, черный плащ в руках, нет, не в руках ты в черном плаще, с поясом, нараспашку.

Смотришь. Улыбаешься.

- Э...не знаю что сказать..- признаюсь.

- Да, я тоже.

Стоим. А мимо проходят люди, не обращают внимания.

- Ты не хочешь кофе попить? - улыбаешься.

- С удовольствием! - улыбаюсь.

- Пойдем?

- Да, конечно. Пойдем, да. - улыбаемся.

Мы вливаемся в толпу, идем по туннелю, разговариваем о чем-то, смеемся, улыбаемся.

- Как тебя зовут? - стыдно спрашивать, но надо.

- Элис.

- Мы в группе играем?

- Иногда.

Мы идем дальше молча. Это не та тишина, от которой хочется сбежать, и не та, за которую отдал бы все, что имеешь. Просто тишина, обычная такая тишина. И в туннеле этом не шумно, но и не тихо. Это феномен метро. Там никогда не говорят, но там никогда не бывает тихо. Я не имею ввиду шум поездов или музыку попрошаек. Просто там не замечаешь звуков. Если бы в мире не было ни единого фильма, снятого в метро, мы бы никогда не узнали, как оно звучит. Из кино мы знаем звуки закрывающихся дверей, прибывающих и отъезжающих поездов, голоса диспетчеров. Но вы лично когда-нибудь слушали метро? Вы слышали там тишину?

Нет, та тишина развеялась, и снова скрипки, женский голос, английский, я не могу идти дальше, где-то в моем сердце, скучаю, не сильная...

Идем. Теперь мы идем вверх. Тоннель закручивается, и становится больше похожим на винтовую лестницу.

Ты единственный человек, которого я здесь знаю, и в то же время единственный человек, которого я не знаю совершенно - вообще-то ты просто единственный человек в моем мире. Смотрю на тебя, и уже не так страшно, нет, мне не было страшно в этом тоннеле, но из-за тебя или потому что не было само по себе, этого не знаю.
Мы шли не смотря друг на друга. Мне казалось, будто мы держались за руки, но возможно, казалось - это ключевое слово в этой фразе.
Тоннель шел вверх, и действительно начал закручиваться как винтовая лестница, плавно. Мне стало очень трудно идти - эта спираль была какой-то неправильной. Я смотрю на тебя, но на твоем лице ни малейшего признака того, что что-то не так, но я-то знаю, я не могу ошибаться. Я не могу больше идти, я спадаю. Я падаю вверх, меня прижимает к потолку и тянет вниз, обратно вглубь шахты - вот это что! Шахта! Я опираюсь руками о потолок, пытаясь за него схватится, вижу, что выход уже близко, и упорно продвигаюсь в сторону его заветными сантиметрами.
Ты остановилась и смотришь на меня, у тебя все порядке. Ты стоишь очень уверено и легко, но не могу понять как, в какой плоскости ты находишься. Точно не в моей. Но твое пальто не летает в воздухе, как оно летало бы, если бы ты действительно стояла на потолке. Или на стене. Ты стоишь и смотришь, как будто бы споря сама с собой, выберусь ли я. Вздыхаешь:
- Ты знаешь, ты можешь перевернуться, если тебе так тяжело.
- Как перевернуться? Так? - я пытаюсь сделать сальто, но чувствуя, что теряю почву под ногами, хватаюсь за потолок, который для меня уже таковым по сути и не является, чтобы сохранить э...стабильность.
- Просто расслабься. Плыви по течению. Все будет так как надо.
Я смотрю тебе в глаза, и ты отвечаешь мне взглядом. Теплым, глубоким. Твой взгляд похож на топленый шоколад, такой же вязкий, сладкий, обволакивающий. От него мне становится стыдно своей трусости, но сомнения все-таки не уходят.
Смотрю на тебя и отпускаю, твои глаза, я чувствую как мое тело переворачивается, падает, ударяется, но теперь все порядке. Меня больше не тянет вниз, и гравитация нормальная. Все на своих местах. И ты все еще смотришь на меня, сверху вниз и подаешь руку. Я встаю, мы идем дальше и мне кажется будто ты все еще смотришь на меня.
Наконец, мы у выхода из шахты, теперь мы выходим в настоящий большой просторный тоннель, обложенный кафелем или еще чем - такие часто показывают в Голливудских фильмах-катастрофах. Здесь людей не становится меньше, и все по-прежнему идут в одном направлении.
Берешь мою руку, смотришь в глаза:
- Мне надо идти.
- А как же...
- пока
- угу
И ты идешь в сторону света - туда, куда идут остальные. Я иду за тобой, не приближаясь и не отдаляясь, соблюдая дистанцию. Ты по-прежнему здесь, просто уже не так как раньше. Ярко-салатовый свет в конце тоннеля, люди, и ты впереди меня в черном плаще и свитере.
Я слы...

*
- Доброе утро, сонечко!
Мама.
Мне снился такой сон, и как обычно, меня разбудили тогда, когда мне больше всего в жизни хотелось остаться там. Только не помню с кем, кто-то такой там был...свой. Что-то родное. И это чувство. Такое... страх, любовь, грусть, страсть, депрессия. Хочу туда. Хочу к кому-то.
- Привет. Я еще посплю, ладно?
И переворачиваюсь на другой бок. Пожалуйста, отпусти меня туда, мам. Пожалуйста. Мне там так хорошо. Я не хочу здесь.
Мама гладит меня по спине, от чего я пытаюсь отбиться. Бывает, когда думаешь о снах, мама - не тот человек, который может тебя касаться.
- Нет, надо вставать. У нас сегодня много дел.
Лежу дальше, с умирающей надеждой на то, что пронесет. Чувствую мамин укорительный взгляд дырявящий мой затылок. Поворачиваюсь к ней лицом, но накрываюсь с головой одеялом.
- У тебя все порядке?
Как тебе сказать? Если не учитывать несколько персональных драм, подломленную психику и глубочайшую депрессию, все просто замечательно.
- Да. Все хорошо. Правда. Извини, если у тебя сложилось другое впечатление. Просто в последнее время сижу дома отмораживаюсь, отдыхаю.
Молчим. Нет, нет, нет - я знаю, что ты сейчас сделаешь, не надо, пожалуйста!
Чувствую как ты берешь одеяло за край и начинаешь медленно его стягивать - нет! Неа…ммм…Я хватаюсь за одеяло с другого края и всячески сопротивляюсь насильному вторжению в территории моего сна. Но все же даже мои натруженные портфелями и ручками руки не могут сравниться с твоими - тягавшими ящики с памперсами и мылом в Польше в 98-ом. Так ты нас вытягивала - когда нечего было есть и стояли все заводы. Вы с крестной набирали туристические группы на базарах и ехали в Польшу за товарами, которые в последствии продавали здесь по тройным ценам, не плохо на этом зарабатывая. Жили мы тогда совсем не хуже всех. Конечно же, благодаря тебе. Потом были две парикмахерские, оборудованные в обычной квартире и полуподвальном помещении где-то в пригороде. В общем, как только ты не крутилась, но это уже совсем другая история.
Упорства тебе не отнимать, и потому теперь я лежала беззащитная и в пижаме, не имея больше никакого убежища и никаких шансов на спасение.
В последнее время нам все труднее и труднее говорить. Слова как будто панически боятся воздуха, и как только я пытаюсь выплюнуть их, они упираются изо всех сил, цепляясь своими маленькими ручонками за мои зубы, язык, горло, пытаясь удушить меня изнутри, они начинают плакать, реветь, прямо-таки целый потоп устраивают у меня во рту, и тогда, чтобы не захлебнуться, чтобы не утонуть в их, словечьих слезах, я сглатываю, у меня появляется одышка, и я просто ухожу к себе в комнату, где снова и снова пытаюсь с ними договориться, «по-хорошему», пытаюсь их успокоить, предлагаю найти терапевта, уговариваю на успокоительные, анти-депрессанты, махаю рукой, и начинаю искать новые, правильные слова, раз уж эти ведут себя так глупо, хамавито и совершенно по-детски. Вот так вот мы и играем в молчанку. Давно уже.
Я помню мои первые часы в Украине, на моей исторической родине. Тогда-то все и началось, вся эта молчанка, все эти игры слов. Нет, на самом деле, я помню мои последние часы на Украине, когда все и началось. Мой разряжающийся мобильник и последние слова…нет, их я как раз не помню. Помню огни Киева, гостиницу где-то на окраине, колесо обозрения, синие футболки, обслуживающий персонал, который я никогда в жизни больше не увижу, скорее всего. Но какая теперь-то кому разница?
Веду я только к тому, что именно благодаря этой молчанке у меня появился Жан. Именно так ради одного единственного предложения можно потратить кипу бумаги. Просто чтобы сказать «Мне купили кота».
Столько всего произошло за последнее время. Столько всего, кажется, разрывает меня на части каждую ночь, а потом склеивает обратно, чтобы разорвать опять, завтра. Столько всяких разных вроде бы не плохих, но очень больных вещей, к которым можно было бы отнестись философски, но почему-то не очень получается..столько…столько! всего. Но почему-то сейчас, сидя на липком, будто вспотевшем линолеуме, глядя на полосатые обои в коридоре, вдыхая запах хлора, я уже не помню ни снов про туннели, ни переполненных аэропортов, ни старых друзей, и единственное что я чувствую - это мой указательный палец, застрявший между клыков маленького хищника, который так и уснул на моих коленях, лежа на рыжей мохнатой спине, точа зубы об мое тело.



Глава 2.
Лето - это

Тридцать первое августа. Чуть ли не для половины людей на этой планете, ну, или, по крайней мере, в этой стране - самый страшный день в году, не сравнимый ни с хэллоуином, ни с пятницей тринадцатым. «Лето - это маленькая жизнь». Помните эту песню? Дядя Олег как-то так плотно вошел в наши жизни….на уровне подсознания. Большинство даже и не знают, что это за человек, откуда он взялся, что он делал, но вот это вот поучительное, сказанное голосом дедушки «лето - это маленькая жизнь»…ну как этому можно не верить? И каждый раз, вспоминая песню, из которой никто во всем мире, казалось бы, не знает больше одной строчки, я возвращаюсь в детство, когда можно было гулять в бабушкином дворе до полуночи с другими внуками и внучками, кидаться друг в друга рябиной и облепихой, приходить домой и обещать себе: «завтра будет снова». Но наступало завтра, и выяснялось, что настало тридцать первое, и завтра уже не будет снова, завтра будет первый раз в первый класс. А внуки и внучки подождут до следующего года, ну, или до зимы, когда мы все на зимних каникулах будем кататься на старых советских разноцветных санках с маленького холмика, который, по идее, должен бы быть клумбой. И каким же он тогда казался огромным! Не холмик, а прям целая гора. Так и сейчас, бывает, зайдешь к бабушке в кладовку за консервацией, увидишь дедушкин ящик с инструментами, в котором раньше так нравилось копаться, невероятных размеров железный ящик, напиханный молотками, отвертками, шурупами, гвоздями, гвоздодерами, гаечными ключами и прочей не девчачьей нечистью, посмотришь на стеллажи, забитые банками с законсервированными трупами помидоров, огурцов, вишен и клубники, вспомнишь как любила в дедушкином медицинском халате и его же гигантских брюках строить из себя экскурсовода по кунст-камере. Да, вот так вот - побочные эффекты наличия доктора в семье. Нет, это не дедушка всякую такую гадость рассказывал, и никто другой, и по телевизору я этого не видела, и в детских книжках о таком не подозревали - просто среди других гигантских вещей в бабушкином доме была зеленая двенадцати-томная медицинская энциклопедия. Более гадкой книги, конечно, надо поискать. Но тогда…мне нравилось. Я никогда не пойму, почему, как, и что там могло нравится. Я попыталась заглянуть в ту книгу недавно, после чего не спала всю ночь. Открыв на случайной странице, я наткнулась на красочную картину ужасов какой-то болезни, перевернув страницу, в надежду на что-то более приятное глазу, попала в мир паразитов человека и поспешила закрыть. От греха подальше. Как такое могло нравится ребенку? Не знаю, но думаю, на то есть какие-то причины, которые вряд ли кто из взрослых когда-нибудь разгадает. Тогда все казалось таким большим, и даже лето казалось жизнью вовсе не маленькой. Мое первое закончившееся лето. И песни Митяева, которые мое поколение впитывало с молоком матери, а, может, с чем другим - не знаю. Песни, которые уже были заложены в нашей генетической памяти, и которые стоило только услышать, даже не полностью, а только обрывки «лето - это маленькая…», «как здорово, что все мы…» и в доме, на работе, в маршрутке, где бы вы и ваше радио ни были наступал Грушинский фестиваль, с его кострами, палатками, гитарами, и ваши пионер-лагеря, тур-походы в Крымские горы, вечера на даче с любимыми друзьями и семьей. У каждого это было: эти маленькие жизни и эти «как здорово».
И у каждого было первое закончившееся лето, когда первое сентября - это не уже не число, а дата. День когда официально заканчивалось детство и начиналась каторга, день, когда мы прощались со здоровой осанкой, с чистыми не намозоленными шариковыми ручками пальцами, ясно видящими глазами. Два парадокса - у меня никогда не было мозолей от ручки - это номер один; номер два: «ясновидящий» - человек, живущий в будущем, «ясно видящий» - человек, живущий в настоящем, выходит, между прошлым и будущим - пробел. Еще один парадокс - задушенный моими родителями гений. Когда-то я была левшой, а потом, не понятно по каким причинам, меня переучили. Уже позже, лет эдак через…несколько я узнала, что коэффициент гениев среди левшей гораздо выше, чем у правшей. Что за человек, которому не хочется быть гением? Но с каждым годом я все больше убеждаюсь, что именно тогда, в 1994 году меня лишили моего единственного отличительного признака. В душе я по-прежнему левша - этого не убьешь, но об этом уже никто никогда не узнает, а я никому не скажу. По крайней мере, до того момента, когда буду лежать на смертном одре и говорить своим внукам: «Не отучивай своего ребенка от левописания - не досталось мне, пусть будет потомкам». Ну, или как-то так. Обязательно драматично.
Мое десятое закончившееся лето. Но на этот раз все будет по-другому. Никаких черна-юбка-бело-блузок, никаких гладиолусов, никаких вальсов и плачущих учителей, никаких
мальков, лезущих под ноги нам, уже вполне взрослым рыбам, молчаливым, спокойным, танственным. Нет, ничего этого. Теперь, я буду просыпаться в пол-седьмого утра, умываться, пить крепкий черный кофе, красится, включать на полную плеер, на прощание гладить кота, ложить в задний карман холодные ключи и делать решительный шаг за порог, идти к автобусной остановке, попутно засматриваясь на блики солнца в окнах дома стоящего параллельно дороге и ехать в консервной банке на колесиках с другими сонными шпротами - вот какая я теперь рыба, а не та, молчаливая, величественная форель, прохаживающаяся теплым «демисезонным» деньком по школьному двору, запихиваясь булочкой с повидлом. Страшно и подумать, что на все это, включая шпроты, я добровольна пошла сама. А так мило все начиналось.

*шесть недель назад*

«Да ну твою мать! Что за предательство-то такое? Почему всегда так получается, что положиться опаснее всего на свой собственный организм? Именно этот гад - самый страшный враг и диверсант. Ну, тема поющего желудка - и так скучна и изъезжена, онемевшие ноги у самого финиша пятикиллометровки, синяки под глазами появляющиеся ни от куда только в фото-ателье непосредственно перед съемкой для фото 3х4, но бессоница в нось перед экзаменом - это уже удар ниже пояса» - думала я, приканчивая очередную чашку кофе и любуясь рассветом. Ну что может быть прекрасней рассвета в промежутке между бессонной ночью и вступительным экзаменом? Замираешь на секунду, набираешь полные легкие воздуха, чтобы «продержаться» и с импровизированными воздушными резервуарами, роль которых исполняют щеки так и сидишь…секунд тридцать-традцать пять - больше просто не получается. Но на эти секунды ты становишься одним целым с этим утром..летним, но осенним. Раньше я бегала по утрам, совершенно не потому, что пыталась следить за фигурой или спортивной формой - просто предлог уйти из дома и попродить по сумеркам, побыть немножко напуганной шайками бездомных собак и детей, постоять, сопя так тяжело и натужно, будто принимаешь какое-то необычайно важное решение, из-подлобья глядя на горизонт, где, почему-то уже голые, ветви деревьев сливаются с потоками бирюзы на розовом небе. Так хочется и сегодня убежать из дому под предлогом «выше!быстрее!сильнее!»…
- О! Ты уже встала? Чего так рано? - мама наклоняется и целует в макушку, при этом ее рука уже вцепилась в маленькую кофейную чашечку.
- Да не знаю…как-то…всталось само. Но я пойду еще прилягу немного. А то как-то лень.
- Ага.
И я лениво, еле передвигая ноги, тащусь в свою комнату, где еще пол-часа назад слушала радио, читала книгу и разминала эспандер, падаю на кровать, которая днем живет жизнью дивана, оставляю правую ногу свисать на пол и впадаю в полу-дрему. Вроде бы не сплю, но и явно не бодрствую. Знаете, такие моменты, когда не можешь понять, снится это тебе или нет? Так и я не могла понять, снится ли мне это утро, шум кондиционера над головой, мамины шаги и шелест бумаг.
Но нет. Не снилось.
- Ксень!
- М-эеэ-хр…
- Ксеня!
- Ууу…
- А где твой экзаменационный билет?
- Какой билет, ма?
- Экзаменационный!
- М…
- Ксюш, где билет твой?
- Не знаю…нету…
- Ану-ка, заяц, вставай!
- Я на следующей выйду…
- Не вынуждай меня!
- М…
И тут мама запела:
- Дельфин и русалка - сюжет этой песни
Твоя подсказала гитара
Дельфин и русалка они, если честно,
Не пара, не пара, не пара
- Нет, мам! Только не Королёва, пожалуйста!
- Вставай давай!
Я сползла с дивана, ударилась пятками об пол, казалось так сильно, как когда прыгаешь на асфальт с метровой высоты, села, кутаясь в простыню и начала постепенно приходить в себя. Мама тем временем перерывала все бумаги, которые только могла найти в моих папках.
- Что ты ищешь?
- Ну вот - смотри: тут в памятке написано: с собой иметь паспорт, справку и экзаминационный билет. Тебе его в приемной комиссии должны были выдать. Ты не помнишь, где он?
Мне показалось, что именно так в кино и книгах начинаются эпизоды, предшествующие смертной казни главного героя. Мой мозг уже рисовал картину меня, облаченной в грязные серые льняные одежды, собранные в хаотичную гульку волосы, цепи на тонких запястьях и толпа ужасно пахнущих англичан на площади средневекового Лондона, которые собрались там, чтобы посмотреть на мое повешение, при этом я сама на себя похожа была мало чем…разве что носом.
- Мне его не давали.
Я перекатилась с носков на пятки, стоя на полу, проверяя его на надежность в надежде на то, что «родненький, ну, может, ты сейчас провалишься, а? Ну пожалуйста»
- В смысле?
- Ну…нет его у меня. Билета. Нет. У меня.
- Как это нет? Ты сума сошла? Боже! Да тебе же ничего нельзя доверить! Ты никогда ничего не доводишь до ума. Ты понимаешь, что ты только что поставила крест на университете для себя? Хорошо, если только на год. А если на больше? Ты понимаешь, что из-за того, что ты один раз не досмотрела, не перепроверила, не учла у тебя может разрушится вся жизнь? - она кричала и смотрела на меня очень убедительным взглядом. Не поверить было невозможно, и, конечно, я поверила. Мама же врать не будет.
И моя жизнь разрушилась в тот же момент. Хотя я и знала, что экзаменационные билеты будут выдавать непосредственно на экзамене, и что приемная комиссия приняла решение в этом году эти билеты не выдавать из-за участившихся случаев их потери прошлым летом.


sene4ka