'"ЦЕПЕНЬ"'ЮРИЙ ХРУЩЕВ Трагикомедия «Лица без ретуши» Часть вторая «ЦЕПЕНЬ» 1973год. Весна. Двухэтажный дом, построенный в начале пятидесятых годов. Маленькая двухкомнатная квартира на первом этаже, в которой проживала семья Гарпуновых. Славка проснулся от крика отца: «Вставай, соня, Первомай на дворе! На парад-то со мной, пойдешь?» Славка потянулся, сладко зевнул и, поеживаясь, сев на край кровати, протянул: «Ага, пойду! А голубя мне дадут, ты голубя обещал, помнишь?» - Получишь ты голубя, самого настоящего,- домашнего - белого, а как до трибуны в колонне дойдем, пустишь его вместе с другими ребятишками – в небо!» - Пап, а голуби чьи? - Нашего работника - заводского, они у него умные, как вы их, дойдя до трибуны, в небо-то пустите, они, покружив немного - стайкой опять в голубятник и улетят. Эх, Славка, парад ведь сегодня – демонстрация всей ударной работы нашей! Силища! Красотища! Мощь!.. Хлопнула входная дверь и в квартиру вошла мать: «Проснулись? А я уже к автолавкам сбегала, чего только там нет!? Печенье купила, конфет леденцовых, икру кабачковую, муки мешок отхватила, а хлеб – мягкий да душистый!..» Александр Иванович с улыбкой взглянул на жену: «Водку-то, мать, взяла?» - А как же, отец, взяла, конечно, праздник ведь! После парада должно быть братец мой,- Петя с Лидой зайдут, да может еще, кто из соседей надумает!? Александр Иванович насупил брови: «Ну, как же, братец твой, без него ведь никак нельзя, а он вот третьего дня мимо прошел не здороваясь, вроде, как и не знает меня вовсе…» Александр Иванович Гарпунов, был человеком крепко пьющим, хотя работником значился отменным, а в каких-то производственных вопросах даже незаменимым, поэтому руководство, образно говоря, закрывало глаза на его слабости и даже зачастую к праздникам награждало почетными грамотами и ценными подарками. Родился он в 1925году в городе Гурьеве. После Великой Отечественной войны был принят на работу в машиностроительный завод имени Петровского - сварщиком, где, и трудился, по сей день. Внешность имел простую и немного комичную:- невысокий рост, наголо выбритый затылок, курносый нос и слегка оттопыренные уши, придавали ему вид циркового клоуна, а черный завивающийся чуб говорил собой о дальнем родстве с уральскими казаками. Вера Григорьевна – мать Славки. Родилась в 1926 году в городе Уральске. До болезни и инвалидности, работала телефонисткой на станции. Была женщиной замкнутой, тихой, во всем потакающей мужу. Внешностью своей, чем-то напоминала белокурую - русскую крестьянку. Славка их единственный поздний ребенок, выживший из троих детей. В 1959 году, Вера Григорьевна родила тройню – трех мальчиков. Жить суждено было только Славке, два его братика близнеца - Ваня и Павлик, умерли сразу же - после родов. Рос Славка ребенком глуповатым, недоразвитым, нескладным.… Был довольно высокого роста, для своих лет, с маленькой головой, некрасивыми длинными, как плети руками и ногами. Может быть, именно поэтому кто-то когда-то шутливо и обозвал его во дворе, мерзкой кличкой - Цепень. Мать ругалась, зная такое прозвище своего сына, но кличка, как это часто бывает, прилипла к Славке намертво и стала во дворе его вторым «именем». Так его иногда между собой, называли, даже, некоторые взрослые. Шел Славке, пятнадцатый год. Достав из сундука новые полуботинки, Александр Иванович матюгнулся, примеряя их: «Вот, говорил же тебе, мать, когда покупали, что малы, будут. Так, нет, ты заладила, последняя пара, разносятся». Вера Григорьевна виновато посмотрела в пол: «Да, кто ж, знал-то, отец, что у тебя ноги теперь отекать будут?» - Повкалывай с моё! Это тебе что, телефонную трубку к морде подносить? Я ж, на производстве тружусь! - Ой, знаю, кормилец ты наш, знаю родненький! Александр Иванович гордо взглянул на жену: «А-то?! Ладно, наливай ужо первую – праздничную, да пойдём мы!» Вера Григорьевна открыла бутылку с водкой, налив мужу стопку. Морщась, Александр Иванович отвернулся к окну: «Я тебе что, барышня?! Стакан наливай, а Славке - в стопочку вина плесни – марочного!» Славка испуганно взглянул на отца: «Нет, я не буду, не хочу я». Выпив тремя глотками водку, Александр Иванович крякнул: «Кого ты растишь, Вера? Это ж, баба будет, а не мужик. Ну да ладно, пора идти, опаздывать нельзя. Эх, Славка! Парад! Демонстрация силищи нашей - народной!» Во дворе дома было оживленно. Соседи по несколько человек стояли у подъездов, поздравляя друг друга с праздником. Все были нарядно одеты, дети держали за нитки разноцветные - воздушные шарики. Кто-то уже, будучи навеселе, пританцовывал под музыку, доносившуюся из открытого окна дома - напротив. Увидев пожилого соседа фронтовика со второго этажа, Александр Иванович весело закричал: «Здорово, дядя Вася, с праздником тебя! Ты я смотрю при всех регалиях, как на день Великой Победы вырядился!?» - Саша! Здравствуй, милый, здравствуй, и тебя с праздничком! - Ого! Дядя Вася, у тебя с каждым годом орденов-то на лацкане пиджака все больше и больше становится, до сих пор никак поезда за Яманкой,- под откос пускаешь, пути минируешь? - Трепач ты, Сашка, вижу тёплый уже с утра-то! Смотри, до трибуны не дойдешь, деятель!? - Чего мне, долго ли при желании-то?! А до трибуны я, дядя Вася, и мертвый дойду, это ж мой праздник! Это ж я, нашу страну до таких высот-то поднял! Александр Иванович любил пошутить, когда бывал «подшофе». Шуточки его были примитивные, поэтому над ними обычно никто,- кроме него самого не смеялся. У ряда сараев, кучей стояла дворовая ребятня. Увидев Славку, кто-то из ребят прокричал: «Пацаны, смотрите, Цепень вылез!..» Все посмотрели на Славку. Самому старшему в этой компании было лет шестнадцать, а звали его - Колька Иванов. Колька считался среди пацанов «паханом» и гордо носил кличку - Иван. Школу бросил года два назад и, получив справку о том, что благополучно прослушал шесть классов, самодовольно успокоился, считая, что учиться ему дальше незачем, а жизнь, он и так знает не хуже других. Парнем Колька был внешне симпатичным. Выше среднего роста, с хитрющим, будто буравящим человека насквозь взглядом, бирюзового цвета глазами и рыже-огненными вьющимися до плеч локонами - сводящими с ума хохотушек - дворовых девчонок. Рос Коля, как говорят, в семье неблагополучной. Мать с отцом не просыхали от водки, два родных старших брата отбывали срока в местах не столь отдаленных, а младшая сестренка, кое-как заканчивала пятый класс. Среди пацанов Николай считался самым рассудительным и справедливым, за это и снискал во дворе почет и уважение. Самой большой его мечтой было,- попасть, когда нибудь тянуть срок в самую настоящую «черную» зону. Всем дворовым пацанам, он внушал, что человек, не сидевший за решеткой, просто не заслуживает, никакого уважения и внимания.… Учась в пятом классе, Колька наколол себе на левом предплечье, первую смешную татуировку – «сизого голубя», но, неудачно переборщив с опереньем и размерами птицы, понял, что «голубь» получился, скорее похожим на промокшую под дождем ворону с задранной головой и большим крючковатым клювом. «Иди-ка сюда, Славка, иди скорей, не бойся» - крикнул Николай. Взглянув на отца, болтающего взахлеб с дядей Васей, Славка пошел к ребятне. В этой компании у всех были свои прозвища, каждый имел своё положение, были авторитеты и забитые, всё как в настоящей зоне, вот только режим в их зоне был мягче, чем в той, что находилась за колючей проволокой. Толстый, невзрачного вида мальчуган - Валерка Титкин, по кличке - Промсосиска, колол кирпичом на мелкие осколки бутылочные стёкла, щедро раздавая их всем желающим пацанам. «Чего смотришь, Цепень? Бери, давай, тоже! » - закричал Николай. - Зачем это? - Как, зачем? Шары сейчас,- на параде,- хлопать будем! Бросишь стекляшку в шарик метров с пяти, он лопнет, а кто сделал в толпе, непонятно! Хохма же! - Нет, мне не надо. Я с отцом в завод иду, там голубей раздавать будут! Остриженный под «ноль» пацаненок по кличке Толды, сплюнул Славке под ноги: «Отделяешься, Цепень, маменькин сынок, смотри не пожалей потом…» «Пусть себе идет, куда хочет, а надумает настоящим дворовым пацаном стать, сам к нам приколется. Давай, иди, Цепень, получай своего голубя, а вечером в сарай ко мне приходи, праздник отмечать будем! Ну и тебя заодно «пропишем» в нашу шлеп - компанию»- крикнул Николай. Славка знал, что ослушаться дворовую шпану значит всегда быть битым, униженным - изгоем. У проходной завода, было огромное скопление народа, играла музыка, кто-то плясал под гармошку, люди обнимались и целовались, приветствую друг друга. Вдоль дороги стояли автолавки, из которых прямо ящиками раскупалось дешевое вино, прозванное народом - «бормотухой». Сивый мужичонка маленького роста, прыжками подбежал к Александру Ивановичу: «Привет, Шурик, с праздником тебя! Ты чего опаздываешь, пойдем скорей к Рафику - в коморку, там уже почти, все наши собрались, раздавим по бутылочке, пока колонна не тронулась». Из толпы вышла молодая, модно одетая женщина и, сунув Славке в руку, пирожок с повидлом, протянула нараспев: «Ешь мальчишка, ешь на здоровье, сладенький!» Александр Иванович похлопал сына по плечу: «Ты меня, Слава, здесь ужо подожди, а я пойду с ребятами поздороваюсь». Отец исчез за проходной, а из заводских ворот стали медленно выезжать машины газ - 53 и газ – 69, облепленные размалеванной красками фанерой.… В руках у людей стали появляться флаги и портреты руководителей страны, кто-то крикнул в мегафон: «Внимание, товарищи, колонна формируется!» Заиграл заводской духовой оркестр. Мелкая дрожь побежала по Славкиному телу, когда краснолицый седобородый мужчина, начал присвистывая бить в большой коричневый барабан, а от звона медных тарелок просто захватывало дух. Отец пришел изрядно выпивший, с флагом республики - Беларусь: «Ну, Славка, сейчас тронемся!» Славка вопросительно взглянул на отца: «А голубь где, ты голубя мне обещал!?» - Какой ещё голубь? Ах, голубь! Подожди-ка, сынок, я мигом… Через какое-то время, отец пришел с белым голубем за пазухой: «Вот, держи голубку, да смотри не упусти её раньше времени-то». С волнением Славка взял в ладони мягкий, теплый – дрожащий, живой комочек. Колонна двинулась. Было очень тесно, сначала шли медленно, то и дело почему-то останавливаясь, но когда стали подходить к площади, люди выпрямились и пошли гораздо быстрее. С трибуны послышалось: «Да здравствует - Первомай! Слава,- Советскому народу,- строителю Коммунизма! Слава,- Советским машиностроителям! Ура, товарищи!» Колонна затихла и через пару секунд разразилась оглушительным криком: «Ура! Ура! Ура!..» Кто-то сильно ударил Славку по рукам: «Отпускай птицу, пацан, чего ждешь?» Славка нехотя разжал пальцы, в небе закружила белоснежная стайка голубей, а люди продолжали кричать: «Ура! Ура! Ура!..» Александр Иванович, кричал должно быть громче всех, так Славке казалось, а вот Славка от волнения не прокричал ни разу. Какая-то женщина лет пятидесяти, с ехидцей глядя на Славку, отрицательно закачала головой: «Ты чего ура не кричал, пострелёнок, Родину нашу не уважаешь?..» Александр Иванович нежно обнял женщину за талию: «Что вы, Анна Гавриловна, растерялся мальчишка, да он будущий строитель Коммунизма! Я из него такого сварщика зараз сделаю – мастера - «золотые руки!» Пройдя трибуну, люди стали разбредаться кто куда. В кузова автомашин летели: флаги, транспаранты и портреты вождей. Александр Иванович протянул сыну двадцать копеек: «На вот, тебе, купи сладкую звездочку или петушка!» Славка поморщился: «Я не люблю петушков, мамка говорит, что их в гаражах грязными руками делают, я лучше эти двадцать копеек в копилку положу, можно?» Отец серьезно взглянул на сына: «Деньги любишь? Вот, это плохо. Не по-нашему это,- не по-советски, ну да ладно, делай, как знаешь, праздник ведь нынче!..» Зайдя в квартиру, Александр Иванович с порога закричал на жену: «Чего ты телишься, на стол еще не собрала, неравен час, люди ужо придут!..» - Стираю я, отец, бельишко накопилось… - Тьфу, вечно ты не вовремя со своими тряпками возишься, растащейка…! - Да, водичка тепленькая пошла, Саша, вот я и решила постираться, ой да я мигом, родненький!.. - Родненький?! Всю жизнь такой вот дух в квартире, от белья твоего. - Загорается оно, Сашенька, водички-то ведь сам знаешь, частенько теперь не бывает… Вера Григорьевна бросила в таз рубаху и пошла в кухню: «А ты, отец, не кричи, я сейчас накрою, готово ведь всё давно, на стол осталось поставить. Ты вот выпей пока, выпей водочки. Пельмешки уже в холодильнике, горчичка поспела, я сейчас, Саша, мигом на стол соберу, ты только не ругайся, отец». А за окном вовсю шумел праздник. Кто-то пел народную песню, проходя по улице, кто-то заводил модную грампластинку и она на весь квартал звучала из выведенного в форточку динамика, кого-то уже волокли под руки и он, матерясь на всю округу, «приукрашивал» праздник, своими смачными нелитературными выражениями,- точно особым,- «колоритным» мазком… Александр Иванович присел на стул: «Вот вроде не старый я еще, а ноги уже, дьявол, болят, ноют родимые». Вера Григорьевна тихо подошла к мужу и, погладив его по голове, сердобольно протянула: «Ты же с детства горбишь, Саша, а во время войны, сколь болезней пережили, что ели-то, что пили, на тыквах да на рыбке можно сказать и выжили. Пусть хоть дети наши поживут счастливо да красиво». Вынув из кармана носовой платочек, Александр Иванович вытер пот со лба: «Однако, жарко сегодня, а красная рыбка, по всему видно идет теперь полным ходом! А ты, Славка, живи ужо да радуйся, вон жизнь, какая настала, чего только нет у нас, ну где еще на земле такая вот жизнь у людей есть?! Да нигде, только у нас - в Союзе! Вот, Коммунизм скоро зараз построим…, тогда и помирать со спокойной душой можно, а коммунизм, Славка, он теперь, не за горами, лишь бы буржуи проклятые не помешали, но ничего мы их, если что, быстро на место поставим, как когда-то Гитлера проклятого…» Славка присел на пол напротив отца: «Пап, а коммунизм, это что?» - Коммунизм-то! Коммунизм, Славка, это такой строй, при котором вся земля обязана, будет в будущем жить – все страны мира! - А если другие страны, не захотят жить при коммунизме? - Заставим, Славка, для чего у нас ракеты да бомбы? - Но ведь эти бомбы, кого-то убьют?! - Мы по мирным людям стрелять не будем, логово врага разрушим и конец! - А потом?.. - Чудак! Потом коммунизм строить будем, чтоб всё как у нас было! - А при коммунизме, пап, как люди жить будут? - А всё бесплатно будет! - А воры, они же всё тогда разворуют? - Наивный ты мой! Да не будет воров-то и тюрем тоже, потому как сажать будет некого! Эх, нам бы ещё эти церкви да храмы - до основания разрушить и попов всех бездельников, работать бы заставить! Вот тебя грудного, бабка Дуня, крестить хотела в церкви, а я не дал, потому как, ты сын мой, а значит дитя трудового рабочего класса! Да, много чего ещё сделать предстоит, Славка, но зато потом, как говорится, живи да радуйся! - А деньги как же, пап? - И денег не надо будет, сынок, всё ведь бесплатно при коммунизме! - Значит, я в копилке зря деньги коплю, раз их совсем не будет? - Может и зря, кто его знает, вот объявят вдруг завтра по радио, что с нового года у нас коммунизм в стране начинается, все деньги тогда наличные сжечь прикажут и крышка! - А железные куда? - Металлические деньги на лом пойдут, переплавим, те же ракеты, к примеру, делать будем. У нас ничего не пропадет, всё при делах будет! А я из тебя, Славка, такого сварщика для страны сделаю, захотят снять с «доски почета» да не смогут, рука не поднимется! Во,… как! На часах пробило полдень. Вера Григорьевна принялась старательно накрывать на стол: «Тебе, отец, пельмешек с горчичкой, аль с уксусом будешь? - Ты заканчивай скорей, будет хороводиться, разберусь ужо, не в гостях чай сижу?! - Ой, что-то Петро с Лидой не идут, пора бы уж?! - Твой братец, небось, сейчас рылом в корыте плавает!? - Не любишь ты его, Саша, ведь родной он нам, как же можно-то так-то?.. - А за что мне его любить? Как глушитель автомобильный, какому нужному человеку за бесплатно заварить, так ужом,- у моих ног извивается – просит, а как пятерку взаймы дать, так всю жизнь, он на мели. Скряга!.. - Не сердись, отец, не чужие мы как никак, родни-то, поди, уже никого и не осталось?.. - И Лидка его, та ещё стрекоза, знаю её, Петьку с армии ждала, а из-под электрика этого колченогого - Витьки очкарика,- не вылезала. Два сапога – пара! Нашли друг друга - хрен да подпруга… - Ты чего мелешь, отец, смотри чего за столом ещё не ляпни!.. В дверь постучали, на пороге послышался звонкий женский смех: «Приветик, Гарпуновы, с праздничком, а это я, что не ждали?!» Хлопнув в ладоши, Александр Иванович привстал с дивана: «Вот кого я давненько не видал, так это тебя, Галка, проходи к столу, тебе-то я, карга, завсегда рад!..» В зал вошла молодая красивая, полногрудая женщина лет тридцати пяти с букетом сирени. Распущенные светлые волосы, покрытые лаком, румяные щеки и выразительные голубые глаза, делали её похожей на большую улыбающуюся куклу: «Ну, здорово, Саня - Ваня!» -Эх, Галчонок, где мои младые годы!? - Ой, Сашка, в старики себя записал? - Да если мне, Галка, красным перцем, кое-где намазать, я еще, как молодой жеребец заскочу!.. Галина подошла к Славке, присев рядышком на диван: «Это кто ж у нас, такой большой вырос? Побагровев лицом, Славка, стесняясь, опустил взгляд. Томно вздохнув, Галина прошептала ему в лицо: «Дай-ка, дружок, я тебя поцелую». Поцеловав Славку в щеку, женщина громко рассмеялась: «Перемазала мальчишку помадой, вот беда!..» Александр Иванович, покачал головой: «Красивая ты, Галка, замуж-то вышла?» - Что ты, Саша, такого как ты, нет, а другого и на дух не надо. Улыбающаяся Вера Григорьевна пригласила всех к столу: «Садитесь, гости дорогие, а Петя с Лидой подойдут». «Ну, со свиданьицем, по первой!» - потирая руки, крикнул Александр Иванович. Выпили. Хозяйка принялась накладывать всем в тарелки горячие - рыбные пельмени: «Ешьте, пельмешки-то, пока не простыли, кто с чем любит, как говорится, что Бог послал!» Александр Иванович, нервно бросил вилку на стол: «Вот дура баба, какой ещё Бог, это ж я судаков-то купил, свои трудовые деньги выложил, государство наше в первую очередь благодарить нужно!» Вера Григорьевна замахала руками: «Ой, прости, отец, прости родненький, правду говоришь, всё труды твои на столе, Саша, кормилец ты наш!» Александр Иванович гордо посмотрел в потолок: «А-то?!» От удара камушка, об оконное стекло, Вера Григорьевна вздрогнула: «Что это, Саша, вроде как камень кто бросил?» - А ты не знаешь, кто?! - Вот тебе крест, отец, не знаю. - Братец твой любимый пришел, его выходки, больше некому и в прошлый раз, он так же вот втюхался, с такой же шуточкой. Петр Григорьевич пришел навеселе со своим любимым спутником всех застолий - потертым баяном: «Здорово родственнички, сладко ели, крепко пили, говорите?! С праздничком всех, поздравляю!» Петр Букетов был баянистом самоучкой, несмотря на то, что на правой руке у него не было указательного пальца, баяном он владел лихо. Петр протянул ладонь Александру Ивановичу: «Здорово, Санек, с днем солидарности тебя!» Несколько секунд беспалая, потная ладонь торчала у самого носа Гарпунова старшего. Отодвинув вилкой руку Петра, Александр Иванович привстал: «Ты, шурин, что забыл, где дверь у нас находится, да?» - Ты чего, Санек, хорошенький уже, никак литровку один зараз чекалдыкнул?! - А если ты, Петька, стекло разобьешь, тогда что? - Да брось ты, Санька, я же легонечко! - А если я тебе сейчас, Петька, вот этим кулаком да в глаз легонько, а? Вера Григорьевна взяла брата за руку: «Молчи, Петя, молчи, садись выпей, закуси, Лида-то твоя где?» - Откуда я знаю, где Лида, как на парад ушла, так до сих пор и нет… Александр Иванович ухмыльнулся: «А ты, шурин, её в подстанции поищи, может, что интересное и найдешь». - В какой еще подстанции, ты чего, зятек, дуру гонишь?.. - Ладно, Петька, выпей, закуси да сыграй мою любимою, помнишь?.. Окрасился месяц багрянцем! - Вот это другой разговор, Санька, сейчас сделаю тебе любимою, один к одному будет - тридцать три оборота, как на грампластинке! Закусив, Петр поднял с пола баян. Глубоко вздохнув, уставившись, не моргая в одну точку, громко запел: «Ты правишь в открытое море, Где с бурей не справиться нам- В такую шальную погоду- Нельзя покоряться волнам!…» Допев песню до конца, Петр перевел свой лиричный взгляд на Александра Ивановича: «Ну, доволен, зятек!?» - Пением доволен, а вот тобой, Петька, нет! - И чем же это ты мной, опять недоволен? - А тем, что ты, Петро, жмот, а еще прогульщик и стукач, причем со стажем! Шестерка ты, шурин, в заводе - вот кто! - Знаешь что, Саша, мы хоть и родственники, но я тебя предупреждаю… - А ты женушку свою стрекозу, иди, предупреждай!… - Да заткнись ты, Санька, а то я тебе сейчас, тоже кое-что скажу,- через края польется и всем улыбающимся гостям тут, между прочим - достанется… Схватив Петра за плечо, Александр Иванович со всей силы ударил его кулаком в шею: «Убавь громкость, шурин, ты не в курилке…» Отбежав к стене, вынув из кармана складной перочинный ножичек, Петр заорал писклявым голосом: «Убью я его, когда нибудь, Вера, точно убью!» Причитая в ладонь, Вера Григорьевна, усадила брата на место: «Ты что, Петя, не знаешь его, ведь он всю жизнь такой драчун, ты кушай Петенька, кушай, поправляйся милый…» Мордобой в доме Гарпуновых, был делом обычным, не было ещё такого застолья, что б Александр Иванович не пустил в ход кулаки. Все знали, раз дядя Саша полез в драку, значит приблизительно через пол часа, он будет скрепя зубами,- бревном валяться, где нибудь на полу. Так было с ним всегда, а значит, так будет и сегодня. Славка молча ел пельмени, не сводя удивленного взгляда с тети Гали, которая, изрядно захмелев, о чем-то эмоционально рассказывала Вере Григорьевне. Петр что-то громко доказывал самому себе, грозя кулаком в раскрытое окно, а Александр Иванович откинувшись на спинку дивана, смотрел в потолок, издавая странные звуки, похожие на кипение воды в чайнике. Вера Григорьевна, всегда бывала самой трезвой в таких застольях. Спиртное пила она мало, по причине множественных телесных недугов. За окном стемнело. Устав от пьяной болтовни взрослых, Славка пошел в спальню и, раздевшись, лег в кровать. Вдруг дверь приоткрылась, в комнату тихо вошла Галина Аркадьевна. Она, пошатываясь, подошла к Славке, тихо присев на край кровати: «Ой, устала я от них - от всех, дружок, напилась, наелась, ничего не хочется, только бы поспать…» Поводив своими длинными красивыми пальцами по впалой мальчишеской груди, Галина со стоном стала целовать Славку в губы. От неожиданности, Славка вздрогнул, сердце его забилось так, что казалось вот сейчас, оно разорвет грудную клетку и вылетит наружу. Вдруг в спальне зажегся свет. Удивленно улыбаясь, видя эту картину, Петр Букетов, попятился назад: «Хороши чеграши! Прямо кино - детям до шестнадцати!..» Вскочив с кровати, сильно толкнув Петра к шифоньеру, Галина вышла в зал: «Залил глазки, гармонист веселый, Славка мне, как сын родной!..» Взволнованная Вера Григорьевна встала из-за стола: «Ты чего, Галочка, Петька никак пристает?.. Вот я ему завтра всё выскажу!» -Ну что ты, Вера! Выпил же человек. Ой, спасибо за всё, пойду я, родная, поздно уже. - Оставайся ночевать, Галя, темень на дворе, уляжемся, всем места хватит! - Нет, Вера, спасибо, тут недалеко, к тому же праздник сегодня, люди вон поют на дороге, слышишь? - Ну, давай я тебя, подруга, хоть через двор провожу… Этой ночью Славка не спал совсем. Смешанное чувство восторга и глубочайшего стыда не давало ему покоя. Сегодня его первый раз в жизни, как взрослого, по-настоящему целовала в губы красивая молодая женщина, от которой пахло духами и пудрой! «Тетя Галя, тетя Галя…» - шептал Славка, прижимая к груди подушку. Ах, если б он только знал, какую роковую - трагическую роль сыграет в дальнейшем в его жизни эта миловидная, эффектная женщина. Из-за горизонта огромным оранжевым шаром поднималось солнце, освещая новый воскресный день. Первым проснулся Александр Иванович: «Мать, где ты, Вера?» - Чего тебе, отец? Тута я… - А я, где? - Слава Богу, дома!.. - Похмелиться-то, есть? - Нет ничего, отец, Петя ночью похмелялся, все допил окаянный. - Опять этот Петро, вот крыса, хоть бы стопочку злодей мне оставил. Ты мать за водочкой-то сходила бы, а? - Что ты, Саша, шесть часов утра только, все магазины еще закрыты. - К тете Маше сходи - за самогонкой. - Ой, стыдно мне, отец, пожилая женщина она, будить-то, поди, совестно? - Выспится, чего ей ещё на пенсии делать? - Ой, Саша, не бережешь ты себя совсем, поел бы сначала... Спустя минут десять, Вера Григорьевна все же ушла. Вернулась она с литровой банкой до краев наполненной самогоном: «Вот, выпей, отец, похмелись…» С трудом Александр Иванович встал с пола, усаживаясь за стол: «Наливай, мать, а Петьке нечего, пусть сам себе ищет». Приоткрыв отекшие веки, Петр цыкнул, посмотрев безразличным взглядом на Александра Ивановича: «Ну и здоров же ты, Санек, сутра сивуху кушать, я гляжу на зорьке-то, веселенький уже!?..» - Ты, шурин, всю ночь на моем диване провалялся, а я вот на полу, водку всю, что была - до капли вылакал, даже похмелиться мне не оставил. Ну и кто ты таков есть, а? Паразит ты, Петька, везде норовишь на дармовщинку прокатиться. Ладно, давай похмелись вот, и шагай друг со своей фисгармонией, ты мне не компания, я рабочий класс уважаю… Молча, выпив, Петр вышел в прихожую: «Пошел я, Вера. Спасибо тебе за хлеб, за соль, к нам заходи, сестра, рады будем…» Александр Иванович, покачал головой: «Вот она где - порода Букетовская, даже попрощаться со мной не соизволил, ну иди к своей стрекозе, я ведь всё знаю». В дверях Петр остановился: «Что ты знаешь? Ну, замахиваешься, так бей уже, зятек!» - Что знаю, спрашиваешь? А то, что весь наш завод знает! Ты дурачком-то здесь не прикидывайся, иди, Петро, да в подстанцию к Витьке очкарику заглянуть не забудь.…Хлопнув дверью, Петр ушел. Встав с кровати, Славка мышью шмыгнул в ванную. «Поди-ка сюда, сын!» - закричал Александр Иванович. Славка нехотя подошел к отцу: «Что, пап?» - На вот, выпей со мной стопку первачка, мужик ты у меня или нет? - Я не буду, пап, не могу я… - Пей, говорю, нам хлюпики не требуются, вашему поколению нужно опыт у нас перенимать, чтоб страна всегда была в полном порядке! - Всё равно, не буду! Схватив сына за руку, Александр Иванович стал силой вливать ему в рот самогон. Визжа и плача, Славка все же вырвался из отцовских рук, закрывшись в ванной. На шум тут же прибежала мать: «Ты чего опять устраиваешь, ирод, меня всю жизнь мордуешь, и до мальчонки добрался? Когда ж это наказание-то кончится?..» Александр Иванович зло посмотрел на жену: «А когда ты, старая кляча, издохнешь, вот тогда всё и кончится…» Схватив со стола графин, строитель коммунизма, обрушил его на пол: «Неблагодарные, все против меня восстали, с голоду будете пухнуть…» Обычно, слыша такие «концерты», в стену начинали стучать соседи, а Вера Григорьевна уходила на второй этаж к тете Маше и возвращалась ночью, когда муж уже спал. Так было всегда, будет так и сегодня. Одевшись, Славка вышел во двор. У сараев стояли пацаны. Кто-то крикнул: «Цепень, а ну быстро иди сюда». Подойдя к пацанам, Славка протянул Кольке руку: «Здорово, Иван!» - И здоровей видали, да хором опускали, шучу, ты чего глист вчера не вылез? - У нас гости были… - Твой отец опять кулаками машет, посуду бьет, даже здесь слышно! - Пьяный он. - Мои родичи тоже гудят на пару - запойно квасят, вторую неделю на кочерге сидят! Колька позвал всех в сарай и, открыв бутылку с яблочным вином, протянул её Славке: «На, первый дерни, да пускай пузырь по кругу!» - Я не пью, не умею из бутылки. - Вот дурак. Смотри как нужно! Запрокинув голову, Николай стал пить из бутылки вино. Казалось, что он его не глотает, а выливает прямо в желудок. Оставив грамм сто, он остановился: «Держи ампулу, Цепень, допей до конца, и начнем давить вторую, по-братски! Да не трясись ты, это же сок,- четырнадцать градусов, всего-то!» Не дыша, Славка сделал два больших глотка, допив вино до конца, он, улыбаясь, протянул, пустую бутылку Николаю: «Всё, Иван!» Колька ухмыльнулся: «Ты выбрось бутылку, Цепень, на вот,- открывай вторую, веселей, глист, у меня тут ещё пол ящика этого лимонада!» Потом по кругу шла третья, четвертая, пятая бутылка. Славка закрыл глаза, какая-то невидимая сила стала вдруг клонить его тело в сторону и, он упал на бок. Очнувшись спустя какое-то время на заплеванном полу, Славка увидел пацанов, перебирающих рыболовную сетку: «Ну, как винцо, Цепень?» - спросил с ухмылкой Николай. Славка молчал. «Чего молчишь, иди домой спать, да слюни подотри, а вечером приходи, на дело с нами пойдешь, понял?» - спросил Колька. Что-то, пробормотав, Славка, шатаясь, вышел из сарая. У подъезда ему встретилась соседка: «Слава, ты ли это?» - Я, тетя Маша. -Что с тобой, ты не болеешь?.. -Нет, тетя Маша. - Ой, деточка, да от тебя вроде как вином пахнет? - Так ведь праздник же, Марья Андреевна! - Ну да, праздник, конечно, иди, Слава, домой, иди золотце. В квартире был слышан храп отца. Славка прошел в спальню и, не раздеваясь, упал на кровать. Проснулся он вечером от крика в окно: «Цепень, выходи, Иван зовет…» Славка встал, потянулся и, перешагнув через лежащего на полу отца, вышел из квартиры. У подъезда стоял Промсосиска: «Тебе что, глист, особое приглашение требуется, смотри, чтоб в последний раз такое было, усек?» В сарае на камнях сидели несколько пацанов. Колька протянул Славке стакан с вином: «На-ка вот похмелись…» Славка отрицательно покачал головой: «Нет, не хочу» «Как знаешь» - сказал Николай и, выпив вино, приказал всем внимательно слушать: «Короче, так братва, всё по старому сценарию, женщин и стариков не трогаем, ждем, как только появится хорошо одетый мужик или парнишка и сразу - вперед! Ты Промсосиска спрашиваешь закурить и как обычно вырубаешь, ну, а - я, Цепень и Джаза выйдем к тебе на подмогу. Да смотри, чтоб лишних глаз и ушей не было». Покусывая спичку, Промсосиска ехидно взглянул на Славку: «И этого червя, Коля, с собой берешь? Да, он завтра же нас проявит,- матушке своей проболтается». Зачесывая рыжие кудри, Колька улыбнулся: «Конечно, возьму, из Цепня мазевый пацан получится, я вам точно говорю, сегодня его и проверим. И ничего он матери не скажет, а если что сболтнет, значит и нас засветит, а за это вилы в печень заработает, так что ли Цепень?» Славка пожал плечами: «Ага, Иван». Как только стемнело, Николай приказал всем пацанам выйти из сарая и пойти на заранее оговоренные позиции. Сам со Славкой спрятался за углом одного из домов. «Да не грызи ты ногти, Цепень, чего дрожишь как заяц, повторяй все за мной и баста» - спокойно сказал Колька. Тротуары были безлюдны, лишь по дороге, так как она была освещена, возвращались с танцев одинокие влюбленные парочки. Вдруг из-за дома вышел прилично одетый молодой человек лет восемнадцати и направился в сторону Промсосиски. «Клюнула рыбка золотая, сама в сети плывет, теперь только бы Валерка сделал всё как надо» - прошептал Николай. Хихикая, Промсосиска и Джаза вразвалочку вышли на встречу незнакомому парню. «Закурить не найдется?» - промямлил Промсосиска. Парень остановился, доставая из кармана папиросу: «На, кури». Взяв папиросу в рот, Промсосиска направил её табаком в лицо незнакомцу: «Мы, дядя, «Беломорканал» не курим, мы «Стюардессу» уважаем, понял?» Схватив парня за грудки, Промсосиска сделал ему подсечку. Повалив человека на землю, он принялся бить его ногами. «За мной, Цепень!» - рявкнул Колька. Подбежав к дружкам, Николай оттолкнул вошедшего в раж Промсосиску: «Хорош, балбесы, берите его под крылья и тащите за мной». За углом, Колька приподнял парня на ноги: «Не стони, бить не буду, гроши давай, ну, быстро!…» Пострадавший вынул из внутреннего кармана пиджака пять рублей: «У меня больше нет…» Морщась, Николай взял деньги: « Всего-то.… Ну, давай, Цепень, теперь ты действуй!» Славка вытаращил глаза, слегка приоткрыв рот, видно было, как по подбородку у него текут тягучие слюни: «Чего, Иван?..» - Чего? Ничего! Давай раздевай его, ну бери, что тебе нравится, и валим отсюда. Дрожащими руками Цепень снял с парня кожаный ремень: «Всё, Иван, мне хватит, я домой, домой пойду». Колька приказал Промсосиске с Джазой снять с паренька часы, пиджак и полуботинки. Уходя, он пристально взглянул в глаза ограбленному: «Молчать будешь – жить будешь, а варежку откроешь, и на Луне найдем, нас много, всех не закроют, уловил?» Придя в сарай, Колька обрушился на подельников криком: «Я сколько раз вам могу повторять, что избивать людей не нужно!? Ты, Промсосиска, должен напугать человека, чтоб он сам всё нам отдал, в крайнем случае, если сопротивляется, ты должен вырубить его одним ударом - раз и всё, а ты чудо болотное ногами вальсируешь, ну, а ты, Джаза, какого хрена с трубой нарисовался, что зажмурить его хотел, да? Не хватает мне только, чтоб он красиво хвост откинул…» Хороший охотник, в лесу белку одним выстрелом в глаз бьет, а еще лучше в сети ловит, чтобы шкурка была цела, вот приблизительно так, и мы должны работать. Короче, Валерка, еще один такой твой прокол и считай, что ты со мной больше на дело не ходок». Промсосиска присел на кирпич: «Что, червя вместо меня может быть, поставишь? Да ты взгляни на него, Иван, его же перекосило от страха, и чего ты только нашел, в этой глисте?» Колька нервно зачесал рыжие кудри: «Хорош базарить, все по домам, а завтра вечером встречаемся здесь же, балдеть в натуре будем…» Балдеть Колька любил, делал это регулярно и всё с большей изобретательностью. От его выходок всегда страдали невинные люди, но Кольку это мало волновало, а точнее не волновало совсем. Вот, например, он отрезал полтора метра рыболовной лески, привязывал к одному концу большой болт или гайку и, разматывая как удочку, бросал в соседнюю пятиэтажку - куда попадет. В своем, сарае он делал по пять или семь таких заготовок и приказывал пацанам на счет три, метров с пятидесяти, разом кидать их в какой нибудь жилой дом. От таких залпов обычно, разбивалось несколько оконных стекол в квартирах - на разных этажах. Видя это, Колька, истерически хохотал и премировал пацанов дешевыми сигаретами марки - «Прима». Открыв дверь своей квартиры, Славка услышал пьяное бурчание отца: «Вера, ты?..» Славка молча прошел в спальню, включив свет. Обернувшись, он увидел стоящего у дверного косяка отца: «Чей это у тебя ремень?» - Мой ремень. - Не ври мне, я тебе такого не покупал. -Мамка купила. -Врешь! Чей ремень, спрашиваю? -Мой, говорю! - Ах ты, щенок сопливый, чужие вещи в дом тащишь, я тебя учил, чтоб чужого в нашем доме не было, так или нет? - Так! - Ну, так вот иди и отнеси этот ремень его хозяину. Быстро! Надев брюки, Славка выбежал во двор. Постояв немного у подъезда, он решается идти к Николаю. Войдя в соседний подъезд и поднявшись на второй этаж, Славка постучал в квартиру номер шесть. Дверь открыла пожилая пьяная женщина: «Кого надо?..» На Славку пахнуло специфическим запахом дешевого одеколона вперемешку с собачьей псиной и едкой махрой. Грязная марля, прибитая над дверью от создавшегося сквозняка, облепила ему лицо. «Мне Колька нужен, Колю позовите!» Женщина прищурилась: «Гарпунов, похоже, тебя еще, что за черти принесли? - Кольку позовите. -Николенька спит давно, чего ты по ночам шастаешь? На шум подошел Николай. Оттолкнув мать в сторону, он зло оскалился, показывая ей свою единственную золотую коронку, надетую на верхнем левом клыке. «Тебе чего, Цепень?» - Отец ругается, велел отнести ремень хозяину. - Ты что, глист, с осла упал, какому хозяину, а ну дай ремень сюда и линяй на хату, а отцу скажи, что всё сделал как надо. Знаешь, не нравится мне что-то твой родитель, чересчур любознательный, ладно вот время свободное выберем, придется с ним поработать… - Как поработать? - Как, как, ну морду ты этому козлу вечерком, при всех набьешь, а дворовые хлопцы посмотрят и оценят, каков ты воспитатель?! - Отцу?! Нет, я не смогу… - Сможешь! Ему же можно тебе руки выкручивать, значит и тебе разрешается. Ладно, иди, Цепень, а то комаров налетело… Опустив низко голову, Славка ушел домой. Пройдя в спальню не включая свет, он разделся и лег спать. В семь часов утра, Александр Иванович, кряхтя, собирался на работу, посмотрев на сына, он закричал: «Славка, вставай, праздники кончились, иди в школу, чего лежишь, как мешок?.. Мать тоже была уже на ногах и готовила в кухне какой-то простенький суп: «Иди, сыночек, иди в школу, ведь три недельки всего-то и осталось до окончания учебного года. Отец присел за стол: «Налей-ка, мать, грамм сто для поправки, да пойду я ужо». - Тебе же работать, Саша, как выпивши-то, будешь? - Чего? А на работе что, не опохмеляемся что ли? Сегодня многие наши через спец. «поликлинику» пройдут, перед трудовой вахтой! Есть там,- около завода одна забегаловка, с пяти утра открывается – вином на разлив торгуют!.. Нехотя Славка стал собираться в школу. Учился он всегда плохо, учителя и не скрывали на родительских собраниях, что просто мечтают после восьмого класса, любыми путями избавиться от такого тупоголового ученика. На что Вера Григорьевна только разводила руками: «Дайте уж, миленькие, ему возможность аттестат-то об окончании восьмилетки получить, а там я его в ПТУ, как нибудь определю - на сварщика учиться будет, чтоб продолжать заводскую династию - дело отца! У проходной, Александра Ивановича встретила пожилая женщина пенсионерка - бывшая работница завода: «Иванович, а я тебя дожидаюсь…» - Ты чего, Прокопьевна, с утра раннего?.. - Ой, Сашенька, горе у нас, какое, зять вчера помер, царствие ему небесное… - Соболезную… - Оградку бы сварить, золотце, я заплачу, как скажешь, ты ж один чудные оградки делаешь, Сашенька!.. -Как такому горю отказать? Ты, Прокопьевна, ступай к начальнику нашего цеха, объясни ему всё, да напиши на имя директора завода заявление, чтоб он из отходов чернового металла, дал добро сварить кладбищенскую ограду, а дальше моё дело… - Спасибо тебе, милый человек, век доброту твою помнить буду, безотказный ты наш! Александр Иванович, гордо поднял голову: «А-то?!» Вечером, Александр Иванович пришел домой уставший и, не раздеваясь, лег на диван: «Вера, налей-ка там чего нибудь выпить, да поесть дай, устал я сегодня. Вера Григорьевна принялась хлопотать в кухне. В дверь постучали. На лестничной площадке стояли два молодых человека: « Здорово, тетка, рыба нужна?» Не закрывая входную дверь, Вера Григорьевна зашла в зал: «Саша, там ребята рыбку «красную» предлагают, чего сказать-то?» - Сам сейчас выйду, гляну, что у них за рыба. Выйдя в подъезд, Александр Иванович, закурил: «Ну, где ваша рыба мужики?» - За домом в кустах, три севрюги лежат, дышат ещё, только что выдернули, две распоротые, а одна мамка с икрой, в ней килограмм пять «мазута» будет! - Ну, пошли сначала гляну, а там покумекаем… За домом в траве, лежали три большие севрюги. Александр Иванович, наступил ногой на икряную рыбину: «Пять килограмм, говорите? Вы кого братцы обдурить надумали, да я этой рыбы в детстве столько вспорол, сколько вам и в жутких снах не снилось, в ней икры килограмма три с полтиной будет. И сколь же просите за неё?» - Икряная на червонец тянет, а этих,- по трешке бери. - В общем, так мужики, даю вам за икряную рыбину семь рублей, и тащите её ко мне в ванную. - Нет, хозяин, маловато, давай восемь и по рукам. -Ну, восемь, так восемь. Бросив севрюгу в ванну, рыбаки ушли. Вера Григорьевна удивленно взглянула на мужа: «Ой, и сколь же за такую красавицу отдал-то, Саша?» - А, весь свой сегодняшний калым и отдал. - Кормилец ты наш, дай Бог тебе здоровья! Александр Иванович, гордо поднял голову: «А-то!?» - Ой, Саша, заболталась я совсем, ведь икорку делать уже пора!? - Дальше твоя – бабья забота, а я спать пошел, ноги, дьявол,- болят… - Ну, спи родненький, спи, а я к тете Маше схожу, она икру-то как заводскую делает, попрошу, чтоб подсобила мне. - А Славка наш, где, Вера? - Да с ребятами во дворе, где ж ему быть-то?.. Утром, Александр Иванович с удовольствием намазывал на хлеб черную икру: «Хороша, мать, икорка-то!» - Ой, Саша, как сливочное масло получилась, а запах-то, какой! - Ладная икра, ничего не скажешь!.. - Три кило триста, отец, в рыбине было. - Ну, а я чего им говорил, на простачка думали, напали? Я ж, гурьевский, вырос на рыбке-то этой! А Славка чего вылеживается, в школу никак, ужо пора собираться?!.. Александр Иванович не знал, что в школу его сын не ходит уже почти две недели, а положительные отметки в дневник ему рисует Колька Иванов. В обед, Колька с ехидной улыбочкой встретил Славку в подъезде: «Здорово, Цепень, в каких кишках по утрам лазишь?» - Здорово, Иван! Я в «Юность» - в кино, на десять часов ходил. - Кино штука забавная, слушай, Славка, а у вас дома деньги имеются? - Я не знаю, мамка говорила, что на смерть себе что-то скопила, а у отца точно нет, он почти всё пропивает… - И сколько же, твоя мать, себе на черный день припрятала? - Да вроде, пятьсот рублей есть, она тете Маше как-то об этом говорила. Колька зачесал рыжие кудри: «Хорошие денежки, слушай, Цепень, а что если мы у твоей матушки культурно рубликов сто, для начала попросим?» - Ты что?! Не даст! Она каждый рубль экономит… - Ну, как сделать так, чтоб она сама нам стольник выложила, это уже моя забота. Есть у меня на примете один человечек - ворожея и маг, которая нам в этом деле поможет, поделиться с ней, конечно, придется, но и рублей шестьдесят для нас на первое время, тоже ведь деньжата немалые?! - Мамка к гадалкам не ходит, она в церкви свечки ставит… - А ворожея сама к вам домой придет, тут, Цепень, целая наука, в общем, скоро поймешь. Ну, ты иди пока, домой сходи, засветись перед мамашей, кашу поглотай и часам к трем вылезай, к Диане в натуре поедем,- на большой базар… В четвертом часу дня, Колька со Славкой были в районе колхозного рынка. Покосившаяся хибара, к которой пришли пацаны, представляла собой жуткое зрелище. Николай постучал в окно. Скрипучую, грязную дверь, открыла смуглая женщина, лет сорока: «А, Колька, чего надо?» - Работенка есть, Диана,- по твоей части! - Ну, зайдите, раз пришли, обмусолим ваше дельце. Усевшись на провалившийся диван с прыгающими блохами, Колька принялся рассказывать хозяйке о задуманном. Выслушав его, женщина с интересом взглянула на Славку: «Значит, втроем живете?» - Втроем. - А почему твоя мама не хотела ещё детей рожать? - Она ж нас троих родила,- тройню, два моих брата умерли в роддоме, а я выжил, мамка потом сахарным диабетом сильно заболела и сейчас болеет - на инвалидности сидит,… Врачи ей рожать запретили. - А отец, как? - Папка пьет и дерется всё время… - Ну, а ты, как учишься? Колька заулыбался: «Он у меня, школу жизни проходит!» Женщина властно взяла Славку за руку: «Сейчас я дам тебе заговоренную иглу, которую ты, придя, домой воткнешь за верхний наличник, что прибит над дверным проемом,- со стороны вашей спальной комнаты». Славка вопросительно закачал головой: «Как это?» -Очень просто! Бери и втыкай иголку между стеной и наличником - до самого конца, так чтоб иглы и близко из-за наличника видно не было. Да смотри, чтоб никто не увидел, как ты это делаешь… Несколько минут женщина что-то шептала в другой комнате. Выйдя, она протянула Славке самую обыкновенную швейную иголку: «Вот сюда, её дома и воткнешь» - показала она рукой на верхний наличник, прибитый со стороны спальни. «И будьте с мамой завтра, ровно в три часа дня дома, я приду, но учти, что ты меня не знаешь, и нигде никогда не видел.… Всё понял?» Вытирая рукавом, слюни с губ, Славка прошептал еле слышно: «Ага, понял». Вечером, оставшись дома один, когда отец был еще на работе, а мать в магазине, Славка сделал всё, как сказала Диана. Оказалось, воткнуть иглу за наличник не представило никакого труда, она просто, как в масло вошла в щель между стеной и верхним наличником. Славка осмотрел наличник со всех сторон и, убедившись, что иглу за ним не видно, лег на кровать. Вскоре пришла из магазина Вера Григорьевна, а следом за ней крепко выпивший Александр Иванович. Не снимая полуботинок, отец упал на диван: «Вера, сними-ка с меня обувку-то, не могу я сам, ноги, дьявол, болят…» Сняв с мужа обувь, Вера Григорьевна пошла в кухню, подогревать ужин, а Александр Иванович взяв с полки книгу, прошел в спальню и присев на край кровати рядом с сыном, принялся громко с выражением читать: «Он очень любил народ…настоящий, живой народ, работающий, страдающий, порой великий, порой слабый, тот народ, который состоит из миллионов простых людей, творящих историю всего человечества!» Отложив книгу в сторону, Александр Иванович серьезно взглянул сыну в глаза: «Это ж сам - Ленин, так про нас сказал! Ты понимаешь Славка,- Ленин!..» Утром Николай поджидал Славку у подъезда. Встретив его, он протянул руку: «Привет, Цепень, держи краба, всё сделал, как сказали?..» - Ага, Иван, сделал! - Молоток! На вот возьми пока пятьдесят копеек, - в кино прогуляйся на десять часов и на одиннадцать тридцать, потом еще можешь сходить, но не забудь, что в три часа дня, ты с матушкой должен быть дома. Помнишь? - Ага, Иван, помню! - Ну, ладно, иди в кино школьник, а то вон мать твоя в окно нас, похоже, пасет. Около двух часов дня, Славка вернулся домой. Вера Григорьевна налила сыну в миску уху: «Иди, сынок, покушай родной, устал, поди, в школе-то?» - Ага, мам, устал. - Вот и кушай - сил набирайся, да ложись, поспи немножко. Пообедав, Славка лег на кровать и уснул. Проснулся он от стука в дверь, на часах было три. Приоткрыв входную дверь, Вера Григорьевна увидела на пороге смуглую женщину в длинном халате бирюзового цвета, с красным шелковым платком,- повязанным на левой руке. «Вам кого?» - тихо спросила Вера Григорьевна. - Дай, красавица, водички попить, жарко сегодня. Вера Григорьевна вынесла незнакомке стакан с водой: «Вот, пейте - на здоровье!» Выпив воду, смуглянка улыбнулась: «Добрая ты, а почему болеешь и сама не знаешь, только врачи боль твою не смогут поправить, сглаз на тебе женщина – черная порча, на смерть,- кладбищенской землей сделано было…» Вера Григорьевна глубоко вздохнула: «Болею,- это верно, а ты иди себе, куда шла». Незнакомка опустила глаза: «Вижу, не веришь мне, тогда послушай. Родила ты трех сыновей, милая, да только оному суждено было выжить, сахар тебе под ноги злые люди сыпали, чтоб заболела ты болезнью сахарной, мужа твоего горьким пьяницей сделали, а сына- разумника – двоечником, и в квартире твоей плохо вижу я, очень плохо красавица». Вера Григорьевна присела на стул: «От чего ж плохо-то, всё, поди, как у людей?!» -Э…, игла в твоем доме есть! Плохая игла, красавица, если не выбросишь её, худо будет вам, всей твоей семье,- худо будет… Вера Григорьевна вытерла платком пот со лба: «Какая еще игла? У меня все иглы в одном месте, вон в подушечку воткнутые, что на гвоздике висит». - Эй, грязная игла - у тебя в спальне, за верхним наличником торчит, иди сама посмотри, если хочешь. Вера Григорьевна, привстала со стула: «Господи прости, Слава, встань на отцов табурет, глянь-ка родной, нет ли чего и впрямь там - за наличником-то?» Славка встал на табуретку и, заглянув сверху за наличник, спокойно сказал: «Есть игла, мам, вот она где торчит». Перекрестившись, расстроенная Вера Григорьевна вопрошающе взглянула на незнакомку: « Господи! Никола Святитель! Что это ещё за напасть? Кто ж её мог туда упрятать-то? Я ж, целыми днями дома и чужих людей никого у нас не бывает, какой злодей смог-то так, Господи?! Чего делать-то теперь, а?..» Незнакомка, сочувствующим взглядом оглядела квартиру и тихо сказала: « Вижу, хорошая ты женщина, помогу я тебе, милая, от всего сердца помогу, иглу грязную заберу, и порчу с твоего дома сниму, болеть больше не будешь, муж пить бросит, а сын хорошо учиться станет. За всё это, красавица, сто рублей нужно, иначе ничего не получится…» В испуге, Вера Григорьевна тихо запричитала в ладонь: «Ой, нет таких денег у меня, каждую копеечку ведь экономлю, чего делать-то, Господи!?..» Незнакомка повернулась к двери: «Как хочешь, милая, но знай, вижу я, что пятьсот рублей в твоем доме есть, на похороны свои копишь, только не умрешь ты, если порчу сниму, а выздоровеешь, да красивее солнца станешь!» Вера Григорьевна взглянула на сына: «Да не жалко мне сто рублей-то, коль напасть такая пришлась. Я-то ладно, главное Слава бы умницей рос!.. Дам я тебе деньги-то, дам, сделай только всё как надо, чтоб всей семье нашей благо было!…» Незнакомка прошла в комнату и сев на диван властным голосом скомандовала: «Эй, пацан, ну-ка вытащи иглу». Взяв иглу, она, воткнула её в платок, затем достала из кармана зеркальце, что-то пошептала и, приложив его к голове Веры Григорьевны, потребовала с нее деньги. Вера Григорьевна покорно ушла в спальню, откуда спустя какое-то время вышла с красными - десятирублевыми купюрами: «Вот, пожалуйста, тут сто рублей десяточками сложены, а я еще вот что хочу спросить-то у вас, у меня ведь братец, Петя, тоже шибко пьет, окаянный, может и его, от водки-то избавите, а?.. » Незнакомка положила сто рублей в карман халата, и сердобольно покачав головой, спросила: «У тебя фотография брата, есть?» - Ой, есть, только он там молоденький совсем, в форме армейской. - Ничего, помогу и ему, красавица, только за брата, еще десять рублей доплатить нужно. - Ой, дам, он у меня один остался, ну как не дать-то за кровиночку?! Взяв фотографию Петра, незнакомка принялась с усердием зевать на неё и охать, закончив свой сеанс, она положила в карман еще десять рублей и спешно направилась к выходу. Остановившись у двери, смуглянка обернулась: «Ты, милая, про меня никому не говори, чтоб злые люди не прослышали, да опять бы порчу на вас не наслали». - Ой, молчать буду! А когда ж мой Иванович, пить-то бросит, а? - Ты верь, женщина, верь, главное в чудо верить нужно и надеяться,- тогда оно обязательно - свершится! - Ну, а как же, конечно, теперь-то чего, теперь верить буду и ждать! Ой, спасибо тебе, добрый человек, за всё,- от нас,- спасибо! Вечером в сарае накупив вина, Колька хвастался пацанам, как он удачно провернул одно деликатное дельце и что намеревается в недалеком будущем ещё раз нырнуть в ту же «кассу», при этом, он похлопывал Славку по плечу, называя его своим подельником. «Ничего, Цепень, вот время выберем и отцом твоим еще займемся, Промсосиска научит тебя, как надо правильно бить и тогда ты сам, в удобном месте,- вырубишь своего родителя, как говорится без лишнего базара» - внушал Славке Колька. На дворе темнело. Крепко выпивши, Колька со Славкой вышли из сарая на улицу, посмотрев на дорогу, Колька остановился: «Слушай, Цепень, кому вон тот «мотор» фарами мигает?» - Я не знаю, Иван. - Эй, Цепень, да это же сам,- Юрий Леонидович стоит! Жди меня здесь, а я пойду, поздороваюсь в натуре. На обочине дороги, облокотившись на такси, стоял плотного телосложения симпатичный мужчина лет сорока пяти: «Ну, здравствуй, Коленька!» - Юрий Леонидович! Каким ветром в нашу хазу? - И с каких это пор, ты, Коленька, животным заделался? - О чем речь, Юрий Леонидович? - Вы, Коленька, сегодня женщину больную обнесли - кровные фишки, количеством в «дядю Володю» у неё забрали. Не по понятиям это братишка. У тебя же два старших братана - Костя с Олежкой, рысаками авторитетными на зоне слывут! Ладно, Диана, та по жизни мошенница-шоколадница, но ты-то вроде, Коленька, гнилым никогда не был?! - Восьмерить не буду, Юрий Леонидович, было дело, взяли фанеру. - Ты же знаешь, Коленька, я беспредела не потерплю, чтоб в первый и в последний раз так про тебя слышал… - Кто настучал, Юрий Леонидович? - А ты, Коленька, вокруг посмотри, везде веники торчат! Гурьев – «аул» маленький! Вернувшись к сараю, Колька задумался. «Кто это был, Иван?» - спросил Славка. - Да это же – сам,- Гроб! - Кто? - Кто, кто!.. Юрий Леонидович Сугробов, вот кто! - А кто это?! - О! Это птица высокого полета! Большой человек в определенных кругах! Придет время, узнаешь, а пока, не твоего ума дело, усек? - Ага, Иван, усек! - Ладно, Цепень, пошли в сарай к пацанам, поучишься там, как правильно кулаками махать, чтоб папашу своего с одного удара смог уложить. В сарае, напившись вина, пацаны играли в карты. «А ну-ка, Промсосиска, покажи Цепню, как надо в «дыню» бить, пусть вон в стену пока кулаками поколотит, а ты поправляй, если что, ну а вы – Джаза, Толды и Шляхта живо по хатам » - скомандовал Колька. Промсосиска нехотя подошел к стене: «Ну, смотри, глист, да запоминай.… Сначала, немного откидываешь корпус назад, затем заносишь кулак и всем телом, сгруппировавшись, приподнимая локоть,- бьешь своего противника. Уловил? Давай, пробуй!» Славка подошел к стене, несколько раз ткнув в неё кулаком. «Да кто ж так бьет, глист, я же сказал, всем телом бей, чего ты своим маслом тут, как костылем тычешь?» - закричал Промсосиска. Колька взял Славку за руку: «Возьми-ка, Цепень, вот что, с этой штукой твой удар намного весомее будет!» - и Николай протянул Славке свинчатку. Взяв свинчатку, Славка еще несколько раз ударил кулаком в стену. «Вот! Уже лучше! Молодец, Цепень!..» - с восторгом прокричал Николай. На следующий день, как только стемнело, Колька разыграл нехитрый сценарий, чтобы выманить Александра Ивановича из дома - на улицу. Он подговорил незнакомого мальчишку, чтоб тот сказал Александру Ивановичу, что за домом кто-то бьёт Славку. Славке же он строго приказал, как только отец выйдет в подъезд, ударить его в лицо свинчаткой. Славка испуганно попятился: «Слышишь, Иван, ну не могу я бить отца, может не надо, а?..» - Не можешь?! А ему можно тебе руки выкручивать, да?.. На вот, надень чулок на голову и шляпу, чтоб он тебя не узнал и давай, припечатай козлу в рог,- для ума! А то, я сам ему сейчас по батареям настучу. Иди уже, Цепень! Надев на голову капроновый чулок, в котором когда-то в сарае хранился лук и, спрятавшись за подъездной дверью, Славка притих. Посланный Колькой мальчуган, выполнив свою лживую миссию, моментально скрылся за соседними домами. Спустя какое-то время, Александр Иванович, всё же вышел из квартиры. Постояв немного возле подъезда, он прошелся за дом и, несколько раз окликнув сына, возвратился в подъезд. Преградив отцу путь, Славка наотмашь ударил его кулаком в лицо и, трясясь от страха, выбежал из подъезда. Полупьяный, ошарашенный Александр Иванович, упал на лестничный марш. Кряхтя, встав на ноги, он со стоном ввалился в свою квартиру: «Вера, где ты там?..» - Здесь я!.. Ой! Ой!.. Господи! Иванович, родненький и кто ж тебя так измордовал-то?.. - Похоже, мать, я в подъезде на чей-то кулак упал… - Ой, на чей же, Саша? На чей? В подъезде-то темно? Господи, кормилец ты наш болезный, да как же мы без тебя-то, что ж теперь будет? - Чего ты меня хоронишь, Вера, тащи пятак скорей, к глазу приложить нужно. -Ой, сейчас, отец, да что ж это за ирод такой, тебя так-то миленький? - А я почем знаю, вроде безухий какой-то был, ну не видел я толком… - Ой, Саша, да людей-то, поди, безухих не бывает… - Будет тебе причитать, крикни вон лучше Славку домой, а то глядишь и его неровен час, так же вот «приласкают». Придя, домой, Славка, молчком не поднимая глаз, пробежал в спальню. Вера Григорьевна тихо пошла за ним: «С отцом-то видел, сынок, что случилось?» - Что? - Так ведь избили его, милый, лежит, не встает, глянул бы…» - Чего мне на него глядеть, сам, наверное, упал по пьянке. - Ой, да непохоже, чтоб сам-то. - Мам, я спать буду. - Как же, не поевши-то? - Ну, не хочу я, мам… - Ой, Слава! Да сегодня никак пятница уже, а в воскресенье-то милый, день рожденья твой! Помнишь ли?!.. - Помню. Ну и что? - Родных, сынок, позовем - Петю с Лидой, а ты к тете Гале бы Кренделевой сходил, пригласил бы её, она ведь тебя, еще ребеночком нянчила! Славка вытянул пухлые губы: «Ага, схожу, а где она живет, мам? - Да недалеко тут - рядом с гастрономом, я тебе завтра, миленький, всё объясню. Славка почесал затылок: «Мам, а можно я ещё Кольку на свой день рожденья приглашу? - Какого Кольку, сынок? - Ну, Кольку Иванова, с нашего дома! - Ой, Слава, да это никак тот, что в сарае кошек мучает? - Ну и что? - Да ведь он, люди говорят, больно хулиганистый парень-то, а братья его за воровство, всю жизнь по тюрьмам сидят, и мать с отцом спились… - Ну и что? Всё равно, Колька самый лучший в мире пацан! Его знаешь, как все уважают?! - Ну что ж, сынок, позови, раз друзья вы. В субботу утром Славка пошел к Галине. Галина Аркадьевна жила в трехэтажном доме, на третьем этаже. Поднявшись, тихо подойдя к двери, Славка почувствовал знакомый сладковатый запах духов. Нажав на кнопку звонка, он замер. «Кто там?!» - послышался за дверью женский голос. «Это я, тёть Галя!- Славка Гарпунов…» Галина Аркадьевна приоткрыла дверь: «Да кто это?» - Я, теть Галь, ну я - Славка! - Ой! Дружок! Это ты?! - Ага! - Ну, входи, чего же ты, как чужой? А вырос-то! Ну, прям кавалер!.. Девчонки, сохнут, наверное?.. Что стряслось, дружок? - Меня мамка прислала, она на день рождения вас завтра,- к обеду зовет. - Да чей же день рожденья, Слава? - Мой, тёть Галя! - Вот старая курица, памяти совсем уже нет, ну правильно, завтра же десятое, ты прости меня, дружок, закрутилась я – всё надо!… - Да ладно Вам, теть Галь, какая же Вы курица?… - Забывчивая - вот какая! А ну-ка, иди, я тебя поцелую! Славка закрыл глаза, вытянув слюнявые пухлые губы. «Нет, дружочек, знаешь что, я тебя лучше завтра поцелую! Нехорошо говорят,- заранее поздравлять. - Почему? - Поругаемся! А мне этого не пережить!.. - Ладно, теть Галь, тогда я пошел, завтра увидимся!.. - Иди, дружок, Верочке привет передай, скажи, буду без опоздания. Выйдя на лестничную площадку, Славка почувствовал странную дрожь в теле, дыхание его учащалось, к голове приливала кровь. Да! Это она! – думал он - тетя Галя! Она стояла сейчас совсем близко и хотела поцеловать. Да! Это к ней, именно к ней его всё последнее время, безудержно тянет какая-то непонятная - невидимая сила, и нет уже, кажется, другой такой же по мощи силы, могущей заставить забыть его - эту красивую, полногрудую, весёлую женщину! В воскресенье утром, Вера Григорьевна принялась не спеша, накрывать на стол: «Слава, помоги мне, сынок! Вот тарелочки с рыбкой «красной» поставь по краям стола, огурчики солененькие, помидорчики, икорку черную в пиалах - в центр ставь, мясо холодное с горчичкой для закуски, поближе туда, где Петя сидит,- он любит! Компот в графины разливай, а пельмешки я прям к приходу гостей подам, чтоб горячими были, так оно завсегда, вкуснее бывает!» Накрыв на стол, Вера Григорьевна присела на стул: «Всё вроде у нас, как у людей, а на душе что-то невесело, кажется мне, будто я последний раз такой вот стол накрываю. Ты, отец, если со мной что неладное вдруг случится, Славочку-то, в люди смотри,- проводи…» Александр Иванович привстал с дивана: «Опять ты панихиду завела! У нас, что нынче поминки, аль праздник? Который уж год к ряду помирать налаживаешься, а всё здравствуешь!» - Да ведь плохо мне последнее время, потому и говорю так. А ты водки стакан выпей, вместо своего сорбита, сама же довела себя до искусственной жизни. Русский человек испокон веков, от всех болячек,- водкой лечился и баней! Вера Григорьевна встала со стула и медленно прошла в спальную комнату. Выйдя из нее, она протянула сыну коробку: «Вот, полуботинки чехословацкие тебе, тетя Соня - со склада принесла, носи на здоровье, милый, да нас помни». Время шло к обеду. В дверь постучали. Открыв дверь, Вера Григорьевна увидела стоявшего на пороге Николая: «Здравствуйте, тетя Вера! Славка дома?» - Дома, где ж ему быть-то, проходи, Коля, первым гостем будешь! Николай прошел в зал: «Здорово, дядя Саня! Кто это тебя, так подстрелил?» - Здорово, кучерявый! Ветер был вчера сильный, труба заводская рухнула, слыхал, наверное, вот меня слегка и зацепило. - А ты на неё загляделся да, когда она падала!? - Точно! Как раз, правым глазом на неё и глядел… Колька ехидно хихикнул и, достав из кармана кнопочный нож тюремной работы, протянул его Славке: «Держи соху, кореш, от меня тебе - на память будет!» Взяв нож, Славка заулыбался: «Спасибо, Иван, эх ты, вот это подарок!» Александр Иванович протянул к сыну руку: «А ну, дай-ка глянуть». Подбросив несколько раз нож на ладони, он покачал головой: «За этот подарочек, года три, как минимум дадут». Забрав нож у Александра Ивановича, Колька сунул его Славке в карман: «Дареному коню, дядя, в зубы не смотрят!» Александр Иванович покачал головой: «Так,- то конь, а это брат ты мой самое настоящее холодное оружие и откуда оно только у тебя имеется?» - А ты что, следователь?.. Чего за пазуху, в натуре лезешь, пусть Славка носит соху, как пугач - для самообороны!.. - Ишь ты, какой ершистый! Ну да ладно сосед, пригодится и твой подарочек, будет теперь чем на охоте, банки консервные открывать… Немного постояв, Николай потянул Славку за рукав: «Пошли, Цепень, на улицу - подымим, пока нет никого». Через какое-то время в дверь снова постучали. Вера Григорьевна всплеснула руками: «Ой, батюшки! Петя, Лидочка, проходите родненькие, милости прошу!» Поставив баян в угол, Петр, пружинистым шагом подошел к Александру Ивановичу: «Здорово, Саня! Где это, ты так звезданулся?.. Тверезый смотрю, сидишь, вроде, заболел никак бродяга?» - Сядь, Петро, не мельтеши, а каков я сам собой есть - не твоего ума дело, давай-ка открывай вон лучше водочку, хлопнем по маленькой, всё веселее ужо будет! - Это мы мигом, Саня! Люблю я, когда ты такой простой - свойский, мило - дорого смотреть! Со свиданьицем, зятек! Из кухни, бесшумно, как кошка,- в зал зашла Лидия: «Здравствуйте, Александр Иванович! Что это с вами случилось? - А! Стрекоза! Ну, залетай, садись, давненько я тебя не видел! - Чего это ты меня родственничек, стрекозой крестишь, или имя моё запамятовал? - Да нет, имя я твоё помню, только вот – стрекоза, тебе, больше подходит! - С какой это радости? - А ты на себя, вон в трюмо посмотри! Хох! Руки, как крылья, ноги,- вроде хвоста, очки круглые,- как глаза стрекозьи, и во рту у тебя я заметил, всегда что-то шевелится,- мошка, аль комар?.. - Тьфу, болтун! И когда ты, Сашка, поумнеешь? Вот и братец твой, Григорий, царство ему небесное, такой же трепач был, а ведь воевал - фронт прошел! Видать все у вас в семье немного с вывихом. - Ладно, Лидка, ты обиду-то на меня шибко не держи, садись-ка вот рядом с муженьком… В квартиру вошли Славка с Колькой. Обняв Славку, Лидия Васильевна поцеловала его в щеку: «Поздравляю, Славочка! Держи вот подарок от нас! Тут: майки, трусы, рубашки - все стираное, отглаженное - почти новое! Петька, раза два всего-то и надевал, растолстел он,- паразит, как боров, а тебе это сейчас - в самый раз будет!» Славка стеснительно опустил глаза: «Спасибо, тетя Лида». Александр Иванович, встал с дивана: «Ну, гости дорогие, милости прошу за стол, рассаживайтесь, как вам удобно, да начнем, пожалуй!» Вера Григорьевна принесла из кухни горячие пельмени: «Кладите в тарелочки, гостюшки званные, кушайте на здоровье, кто, с чем любит, да сыночка нашего поздравляйте!.. Ой! Ой! Вот и Галочка идет! Ну, теперь все в сборе!» Галина Аркадьевна пришла в роскошном красном платье с глубоким декольте: «Здравствуйте, люди добрые! Прости, Верочка, за опоздание, обстоятельства, видишь ли,… Саня-Ваня! Ты как всегда оригинален! С синяком под глазом! Вот что значит, - настоящий мужчина! Рыцарь!..» Александр Иванович крякнул: «Эх, Галка, где мои семнадцать лет?! Я б тебя в те золотые годы, знаешь, с каким воодушевлением бы, где нибудь на Урале – под крутояром, оприходовал!?.. Всю жизнь меня б, плутовка помнила!..» - А ты, Саня-Ваня, сейчас попробуй,- приударь! Я ведь женщина одинокая - не откажусь! - Договоримся,… Галочка! Но, а теперь товарищи, давайте выпьем, как положено - со свиданьицем! Слегка запьяневший Петр, обнял сидящую рядом Галину Аркадьевну: «Вы меня извините, конечно, но я вот о чем хочу вам сказать. Знаете ли, оказывается у человека в зрачках, имеются маленькие счетчики, отсчитывающие продолжительность его земной жизни, но отсчитывают они время жизни человека, только при открытых глазах. И чем чаще человек находится с открытыми глазами,- тем короче его жизнь. Стало быть, Галочка! Хочешь жить дольше – будь,- как можно чаще с закрытыми глазами! - Очень интересное открытие! Вы, Петр Григорьевич, заявку на нобелевскую премию еще не подали? - Да что вы!? Нет, конечно. Но, каков сам факт!? - Факт, просто потрясающий! Теперь буду стараться бывать, как можно чаще с закрытыми глазами, чтоб дожить, лет так - до ста пятидесяти! - Правильно! В этом видимо и сокрыт весь секрет долголетия!.. Александр Иванович привстал с дивана, разливая гостям водку: «Кончай трещать, Петька, пусть вон дружок – Колька, чего нибудь хорошего Славке пожелает!» Николай встал и, зачесав назад кудри начал медленно с расстановкой говорить тост: «Значит, как в народе говорят,- жизнь под горку катится, а кто не жил,- тот хватится!? Самое главное тебе, Славка, сейчас в хорошую «черную» зону попасть, чтоб жизнь и людей лучше узнать, а может и так случится, что вместе нам когда-то вдруг - в одной семейке, срок тянуть придется?!.. Ну, давай, Цепень, за тебя в натуре!» Александр Иванович нервно отодвинул рюмку в сторону: «Ты что пожелал, рыжий, какая еще «черная» зона? Я тебе такую семейку покажу, ты у меня - прямо тут, свой срок мотать начнешь!..» Колька ехидно улыбнулся, демонстративно показав гостям золотую коронку: «Чего ты лепишь, дядя Саня, глухой формат захотел, да? Я тебе его сейчас, при всех устрою, ты у меня тюльпан подбитый, в мелкий горох в натуре разлетишься. Голова у Александра Ивановича затряслась, он потянулся рукой через стол, чтоб схватить Николая за волосы: «Сейчас увидим, кто здесь тюльпан, я тебе лепестки-то рыжие, оборву!» На пол со стола с грохотом полетели тарелки и чашки, Вера Григорьевна в панике, схватила мужа за руки: «Опомнись, отец, он же в сыновья тебе годится, опять ты окаянный руки распускаешь и как тебе только не стыдно?..» Не обращая внимания на шум, Петр налил всем в рюмки еще водки: «Так вот, я и думаю, товарищи, если закрыть один глаз, к примеру,- правый и глядеть на всю эту жизнь только – левым, то и время будет отсчитываться – всего одним счетчиком, а значит, жизнь человека,- соответственно, продлевается ровно на половину! Вы представляете, как это важно для нашего государства! Залпом, выпив водку, Александр Иванович, ударил кулаком по столу: «Сядь, Петька! Заткнись, шурин, со своими капиталистическими счетчиками и государство наше советское не тронь, не ты – прогульщик, строишь коммунизм, а - я! И такие честные труженики - как я! Бери лучше баян, да давай, играй - любимою! …Окрасился месяц багрянцем, Где волны бушуют у скал. Поедем красотка кататься, Давно я тебя поджидал!..» Николай грубо положил руку на меха баяна: «Тормози, Петя, дай-ка теперь я спою, а ты подбирай гармонию - по ходу гаммы». Петь Колька любил, но пел он почему-то всегда песни грустные – жалостливые. Вот и сейчас, уставившись в потолок, он затянул: «Над рекою расстилается туман. Никогда я не прощу тебе обман. Говорила, что любила, а сама, а сама, А сама ты - не любила - никогда…» Допев песню до конца, он, морщась, взглянул на Петра: «Ты что сейчас играл, скоморох!?» - Барыню,… Коля! - Сам ты, барыня! Такую песню испортил,- композитор глухой… Пытаясь разрядить нездоровую, накаляющуюся обстановку, Вера Григорьевна подошла к Петру и, погладив брата по мокрой от пота спине, весело прокричала: «Играй еще, Петенька, барыню, да пойдемте уже плясать, гостюшки дорогие!» Галина Аркадьевна встала и тяжело вздохнув, разведя руки в стороны, пританцовывая - громко сказала: «А мне очень понравилось, как пел Николай! Так душевно, так чувственно, прямо как в двухсерийном индийском фильме! Лида! Вера! Да хватит вам плясать, бабы! Давай-ка, Петя, спой, что нибудь медленное, я с Колей страсть, как потанцевать хочу!» Петр выпил водки и, зажмурив правый глаз,- жалобно запел: «В моем столе, лежит давно, Под стопкой книг - письмо одно. И может быть, не первый год- В одном из тихих переулков - Его с надеждой, кто-то ждет…» Галина подошла к Николаю и, нежно взяв его за руку, повела в центр комнаты: «Потанцуем, Коля!?» - Ты чего, тетка, ряженки обпилась, какие еще днем танцы? Томно вздохнув, Галина медленно закружила Николая по комнате, чувственно прижимаясь к нему своей тугой - пышной грудью. Закончив петь, Петр отложил баян в сторону: «Будя. Выпить пора!..» Позвав Николая в кухню, Славка взглянул ему в глаза: «Ну, как, Иван, весело у нас?..» - Весело, Цепень, весело, а кто эта «мочалка» с грудью, что на меня вешается? - Это,- тетя Галя Кренделева, мамкина подруга. - Ничего себе, подруга! Она ж меня в натуре, всего облизала, сопела и стонала в мой лопух так, как будто на ней гектар пашут! Вот телка дойная, надо бы ей заняться! - Слушай, Иван, будь другом, не трогай её, я тебя очень прошу. Это - моя тетя Галя! - Чего, чего?! Как это твоя, ты что, Цепень, пьяный совсем? Да, она сама меня к себе на хату зовет подоить её, а мне что, финик одинокой бабе на халяву поставить жалко?! - Колька! Я для тебя, что захочешь, сделаю, только тетю Галю, не трогай… - Вот блин, форель, какая!? Ты что, втрескался в неё, Цепень?.. - Я, не знаю. Колька зачесал рыжие кудри: « Тьфу, пошел ты со своей тетей Галей, знаешь куда?! Что мне в натуре, молодых девчат мало?..» - Спасибо, Колька! - Да, иди ты отсюда, а то сейчас, как врежу по батарее,… заодно и помянем тебя! За окном послышался надрывный детский плач. Колька высунул голову в форточку: «Что с тобой, сестренка?» Заплаканная девчонка подбежала к окну: «Коля, иди скорей домой, там отец пьяный, мамку избил до смерти, а она уксусную эссенцию выпить хочет!» Колька грубо схватил со стола кухонный нож: «Вот чёрт, порежу я его – гниду! Ладно, Цепень, мне домой бежать надо, давай, завтра увидимся». Проводив Николая, Славка зашел в зал, где пьяный отец, тряс за руку обезумевшего от водки Петра: «Эти твои счётчики, Петька, придумали враги советского народа, чтоб бдительность нашу усыпить! Гляди ты, как развернул! Значит, закрой глаза и проживёшь - до ста лет?! А за страной, шурин, кто смотреть будет?! Кто будет: пахать, сеять, металл плавить?! Коммунизм!? Что, тоже с закрытыми глазами строить будем?! Предатель ты, Петро, я это еще давеча на работе в курилке понял, когда ты про одноглазых и слепых долгожителей, ребятам из кузнечного цеха заправлял!» Почесав затылок, Пётр привстал из-за стола: «Обпился, Санька, туда тебе и дорога…» Заскрипев зубами, Александр Иванович стал тянуть ногтями скатерть на себя: «Я пью по идейным соображениям, а ты, Петька, просто так…!» Тихо пройдя мимо стола, Славка зашел в спальню и, не включая свет, лег на кровать. Он лежал, думая о тете Гале, о том, что она обещала его поцеловать. Последнее время, он все чаще и чаще вспоминал её, представляя себя в жарких любовных объятьях этой веселой - красивой женщины. Вдруг дверь открылась и в спальню вошла Галина Аркадьевна. Она тихо подошла к кровати и присев на край, стала гладить Славку по вихрастой голове: «Вот тебе дружок от меня десяточка, купи себе, что захочешь, ой влюбилась баба, дай-ка миленький я тебя теперь поцелую, хочешь ли?!» Славка вытянул пухлые слюнявые губы: «Ага, хочу!» Улыбаясь, Галина жадно прильнула к открытому Славкиному рту, при этом тяжело сопя и вздрагивая. Включив в спальне свет, Петр Букетов крепко выругался в потолок: «…Ну, это кино мы уже видали!..» Встав с кровати поправив задранное платье, Галина с силой толкнула Петра к подоконнику: «Чего ты видал-то, со своими счетчиками? Нахлебался водки, иди, спи!..» На шум подошла уставшая Вера Григорьевна: «Что, Галочка, пристает охальник, да? Ты милочка прости его, скоро он пить-то совсем бросит и Саша мой, тоже с водочкой зараз покончит…» Александр Иванович, нахмурился: «Чего? Чтоб я пить бросил?! Да не бывать такому - никогда!..» Хохоча, Петр взял в руки баян: «Домой нам, домой нам, домой нам пора, А нам далёко, а нам далёко, нам далёко – до двора…» Александр Иванович приподнял со стола голову: «Уходи Петька, ты мне не компания, я работяг уважаю, а ты шурин прогульщик и как нынче выяснилось,- еще и немецкий шпион – враг народа!..» Гости попрощались и, выпив на посошок, хором ушли. А за окном еще долго слышалось пьяное Петькино пенье: «Нагадал мне попугай,- счастье по билетику, Я три года берегу,- эту арифметику! Любовь – кольцо, а у кольца, начала нет и нет конца! Любовь – кольцо!..» Незаметно окончилось лето, прошла дождливая осень, довольно быстро пролетела малоснежная – морозная зима. За пол года в квартире Гарпуновых мало что изменилось. Вера Григорьевна продолжала серьёзно болеть, Александр Иванович также пил горькую, а Славка напрочь забросив учебу в школе, теперь уже целыми днями безвылазно торчал в Колькином сарае, куда дворовые пацаны тайком от всех, приносили кроличьи и ондатровые шапки, снятые зимними вечерами со случайных прохожих. Внимательно осмотрев ворованные вещи, Николай в приказном порядке посылал пацанов на большой базар, где они по дешевке продавали всё награбленное - тайным скупщикам краденого. Купюры у Кольки теперь водились, и он часто с ухмылкой любил повторять пацанам одни и те же слова: «Моё жизненное хобби – деньги!» В воскресенье Александр Иванович проснулся рано. Зайдя в кухню, усевшись за стол, он налил себе в стакан водку и медленно о чем-то думая, выпил её - не закусывая: «Однако гроза, похоже, надвигается, на востоке глянь-ка,- все черным-черно. Да и ветерок вон, какой игривый! Все приметы на дождь указывают, грязь будет, но ничего, время-то теперь к теплу движется, а весной, как известно, с ведра воды - грязи-то - всего ложка! Эх, мать, и когда ж мы Славку-то – сыночка родимого потеряли? - Чего ты, отец, растет ведь мальчишка не хуже других, поди? - Не хуже говоришь? Учительницу я его в заводе, третьего дня видел, приходила насчет шефской помощи, так вот в школу наш сынок, Вера, уже полгода, как не ходит. А молчал я об этом, чтоб тебя ужо не расстраивать. - Как?! Ведь у него одни четверки в дневнике!? - Это ему курчавая бестия в сарае их рисует… - Да какая ж такая бестия-то, кто это? - Какая?! Кто?! Да сам он у нас видать, Вера, - первая бестия и есть! - Бог с тобой, Саша! Как же можно так на родного мальчонку-то? - На родного, говоришь?! А ведь это он меня, тогда летом в подъезде свинчаткой под глаз «приласкал», помнишь? Дядя Вася в тот вечер на балконе курил, весь их мерзкий заговор слышал, хотел, было предупредить нас, да видать не успел маленько старик. Вот и думай теперь,- кого мы растим, Вера!? - Ой, Саша, говорила я ему, чтоб с Ивановым не дружился… - Правильно говорила! У Ивановых почитай, вся семья неладная, а девчонка младшая, люди гуторят, по вечерам за двадцать копеек с допризывниками, взасос целуется! - Ой, Господи! Молодежь-то сейчас, какая безумная, Саша, насмотрелись, поди, фильмов-то заграничных, вот и мордуются… - Я, мать, вот за что шибко переживаю, как же мы с такой молодежью к Коммунизму впритык подходить будем? Ведь - вот он уже! Вот! Рядышком! А по радио о начале Коммунизма, пока не объявляют, видать чуток рановато ещё?! Может с бумагами там у них в верхах c отчетами, какие заминки? - А мы, Саша, и радио-то теперь слушаем редко, может чего, и говорили уже?! Надо у дяди Васи спросить, он на пенсии теперь - «Маяк»- то, поди, слушает? -Что ты, Вера! Если б чего такое сказали, я бы и в курилке от ребят услыхал… Александр Иванович налил в стакан водку: «Ого! Баргузин, каков подул, ну сейчас, похоже, польет!» Сверкнула молния, прогремел гром,- начался проливной дождь. Взглянув в окно, Александр Иванович привстал: «Ах ты, незадача, какая! Вера, флаг нашей Родины, без древка на земле валяется, ветром видать с крыши соседнего общежития – сорвало. Непорядок, мать, пойду, подниму - святыню! - Ой, куда ты, отец, гроза ведь несусветная, грязь-то, какая!.. - Чего? Чтоб флаг нашего государства в воде лежал?! Уйди с дороги, баба! - Ой, да куда ж ты босой-то, Сашенька?! Скрипя зубами, Александр Иванович вышел во двор, и босиком войдя в грязную жижу, поднял оборванный ветром красный флаг. Прижав его к груди, он медленно пошел обратно, поскальзываясь и падая в лужи. Дойдя, наконец, до лавочки он присел, нежно положив флаг на колени: «Ещё чего не хватало, чтоб красный флаг в мирное время, так-то вот валялся?!.. Сволочи!.. Все ж вы это видите!? Предатели, лицемеры, шпионы недобитые!.. Зайдя, домой, Гарпунов положил флаг на стол: «Вера, вот, на-ка - выстирай да отгладь, как следует, а я завтра это полотнище в наш партком отнесу, пущай там ужо - дальше разбираются, что к чему…» Вечером, Колька экстренно собрал в сарае дворовых пацанов: «Короче, братки, завтра уезжаем ко мне на дачу,- рыбачить будем, апрель в самом разгаре, «красная» рыба вот-вот валом пойдет, в общем, на самого Гроба поработаем, а он уж нас деньгами не обидит, Юрий Леонидович, слово держать умеет! Поедем вчетвером: - Иван, Промсосиска, Джаза и Цепень. Кошмарик в этот раз снабженцем поработает, будет приезжать, и уезжать на своем мотоцикле, когда надо - по моему приказу. Плюгавенький черноволосый пацаненок - Марк Мамин по кличке Кошмарик недовольно взглянул на Николая: «Промеж прочим, Иван, в позапрошлом году мы и без Цепня не хило порыбачили, сколько я лично брюхатых «мамок» вытянул, помнишь?!- Все пацаны это подтвердят, а теперь выходит, хуже Славки стал, раз ты меня в шестерки определяешь?» Колька зачесал рыжие кудри: «Я тебя, Кошмарик, шестеркой не ставлю. Через тебя мы будем держать связь с городом,- принимать указания от Гроба! Это серьезная и ответственная работа, Цепень с ней не справится, он еще полный бажбан, а Промсосиска с Джазой рыбаки от Бога, их я с реки снять никак не могу, так что выходит, что только тебе, Марк, я и должен поручить эту важную миссию. Кошмарик недовольно закачал головой в сторону Славки: «Ты, Иван, промеж прочим, хотя бы петли научи червя вязать, а то будет там загорать целыми днями, он же ничего не знает и не умеет!» Колька ехидно ухмыльнулся: «Ты за это не волнуйся, Цепень будет при деле. Всё, короче, завтра - на утренней зорьке и двинем. Придя, домой Славка подошел к лежащей на кровати матери: «Мам, я к Кольке Иванову на дачу уезжаю». Вера Григорьевна с трудом приподняла обмотанную полотенцем голову: «Как же так, сыночек, зачем? - Рыбачить будем, Колька сказал, деньгами не обидит! - Да ведь ты говорят, и в школу вовсе не ходишь, экзамены-то, как сдавать будешь, милый? - Подумаешь, на осень оставят, всё равно переведут, куда они денутся?! - Ой, Слава, отец-то что скажет, злой ведь он в душе на тебя, смотри, всыплет по пьяной лавочке, люди-то сынок сказали, что это ты - его тогда в подъезде ударил… - А чего, он мне руки выкручивал? Коммунизм ждет, а сам пьяница!.. - Да бить-то его зачем, отец ведь родной! - Ненавижу его. В общем, ты, мам, за меня не переживай, все будет хорошо, я же с Колькой! - Ой, сыночек, боюсь, помру я, а ты и знать не будешь. Пришедший с работы Александр Иванович, не разуваясь, прошел в комнату: «Значит, с Колькой говоришь?.. Дружка-наставника, вижу, себе нашел?! Что, людей честных на улицах грабить, он тебя научил? Cлавка вытянул пухлые губы: «Каких еще людей? » - Овечкой прикинулся?! Да это же вы парнишку у «дежурки» прошлым летом избили и ограбили! А шапки зимой около магазина «Чайка», кто с прохожих снимал? Тоже не вы? Ты что же думаешь, что в тайге живешь, где кроме вашей шайки никого больше нет? Схватив сына за чуб, Александр Иванович пристально взглянул ему в глаза: «Сам пойдешь в милицию или мне тебя силком туда отвести?» Истерически завизжав, вырвавшись из отцовских рук, Славка метнулся к входной двери: «Ненавижу! Скажу Ивану, он тебя гад ползучий, точно прирежет, понял?! Мамку всю жизнь бьешь, и меня думал, так же будешь?» Всю эту ночь Славка просидел на лавке у соседнего подъезда, а утром сев на велосипеды, пацаны вчетвером поехали на дачу. Дача Ивановых находилась в двадцати километрах от города, недалеко от Урала. На ней уже несколько лет никто толком не работал, поэтому участок имел вид непроходимой чащи, заросшей высокой травой и многочисленной порослью от вишен и слив. Домик стоял с выбитыми стеклами и настежь открытой покосившейся дверью. Подкатив к калитке, Колька спрыгнул с велосипеда: «Ну, вот, братва, мы и дома! Сейчас наведем тут полный марафет, поставим полог, закусим, а вечерком - на пробу, петли кинем. Промсосиска с Джазой займутся очисткой дачи от травы, а я и Цепень приберемся в домике». Покончив с уборкой, разложив на траве привезенную с собой еду и выпивку, пацаны уселись вкруг под раскидистой яблоней. «Разливай, Валерка, гулять будем!» - весело крикнул Колька. Разговорившись и изрядно захмелев, пацаны не заметили, как стало темнеть. «Хорош бухать, солнце садится, пошли петли кинем, может, что к утру и попадет» - скомандовал Николай. На реке было безлюдно - тихо, в воздухе пахло паводковой водой, сырой глиной и рыбой. Размотав на песке три удочки с тяжелыми грузилами Промсосиска начал бросать их - одну за другой против течения. «Места, места отмечайте» - кричал Колька. Поставив петли, пацаны, подшучивая друг над другом, направились в темноте обратно - на дачу. Не дойдя метров, пять,- до калитки, Колька остановился: «Тихо вы, бакланы, там кто-то есть!» Дрожа от страха, Славка прильнул к Николаю: «Где, Иван?» - В домике нашем, кажется, есть кто-то! Промсосиска поднял с земли сухую корягу: «Там, баран, наверное, калитку уходя, открытой оставили, вот он и заблудился в натуре, эх на шашлык бы его!..» Колька зачесал рыжие кудри: «Сам ты, баран, ну-ка иди, посвети спичкой в окно, а я пойду в дверь гляну». Войдя в домик, Колька оторопел: «Ого!.. Да тут не баран, а овца тонкорунная!» На кровати, около стола, жадно кусая хлеб, сидела грязная, опустившаяся женщина лет тридцати. «Ты кто такая? Чего надо, дешёвка?» - закричал Николай. Женщина испуганно опустила глаза, пряча в ладонях недоеденный кусочек хлеба: «Простите меня, ребятки, есть очень хочется, я сейчас уйду, только не бейте, пожалуйста!..» Колька ухмыльнулся: «Бить мы тебя не будем, если сейчас сама, без лишнего шума и пыли, дашь нам всем – четверым,- разок по финику поставить, согласно живой очереди!» Женщина, безропотно соглашаясь, молча закачала головой. Выйдя из домика, Николай подошел к пацанам: «Все слышали? Короче, я ныряю первый, за мной пойдет Цепень, а вы – Булат и Валерка, сами решайте, кто за кем будет. Промсосиска зло сплюнул в траву: «Ты чего, Иван, вяжешь в натуре, чтоб я и Джаза, после червя слюнявого, бабу «топтали?!» Славка испуганно попятился назад: «Я не пойду к ней, Иван, мне не надо, я тетю Галю люблю!» Оскалившись, как волк на луну, Колька толкнул Славку в плечо: «Как хочешь, Цепень, дело хозяйское, а я пойду, разряжусь!» Выйдя из домика минут через двадцать, обессиленный Николай, сел под яблоню: «Ничего себе телка!.. Горячая, как буржуйка! А ну давай пацаны, кто следующий?!» Вторым пошел Промсосиска. Николай ехидно ухмыльнулся в кулак: «Смотри Титкин не раздави её там своим бункером, а то Булату ничего не достанется!..» Третьим ходил Джаза. Ублажив похоть, пацаны легли в полог. Ткнув локтем Промсосиску в бок, Колька смачно матюгнулся: «…Ты чего дрожишь, Валерка?» - Отойти никак не могу, Иван! Ещё блин хочется! Огонь бикса, хоть и бродяжка!.. - Ты давай успокаивайся, Титкин, спи уже, на рассвете петли проверять пойдем. Я смотрю, включился орел, ещё ему хочется, донжуан стокилограммовый… Рассвет нового дня выдался ветреным - пыльным. Выйдя на берег Урала, пацаны увидели, как из воды - напротив их удочек с шумом выпрыгивает попавшая в петли рыба. Промсосиска приподнял леску одной удочки: «На этой есть!» Колька улыбнулся: «Тащи, Валерка, ты у нас самый сильный!» Медленно, прилагая огромные усилия, Промсосиска стал вытягивать петли: «Ничего себе, тут две мамки, да какие!» На второй и третьей удочке,- в петлях, сидело ещё по одной крупной севрюге. Взяв рыбу,- каждый по одной, пацаны поволокли севрюг по песку на дачу. Бросив улов в траву, Колька скомандовал: «Цепень и Джаза, вот бабки, садитесь на велосипеды, да дуйте в ближайший магазин за солью, возьмите на первое время килограмм тридцать «щебенки», икру будем делать и рыбу солить, чтоб ничего не пропадало!» Зайдя в домик, Николай увидел свернувшуюся калачиком на кровати женщину: «Ты ещё здесь? Чего ночью не ушла? Ландай отсюда, кошка блудливая, чтоб духу твоего не было!» Женщина встала и, испуганно взглянув на Николая, тихо произнесла: «Идти мне некуда, Коля, бездомная я, а может вам обед сварить, я хорошо готовлю!» Колька ухмыльнулся: «Поварихой значит, у нас пристроится, хочешь? А заодно и спать с нами по очереди, да? - Если оставишь у себя, Коля, клянусь до гроба, буду только твоей! Колька с удивлением взглянул на женщину: «А ты вообще-то ничего – темпераментная, я вчера чуть не обалдел от первого прихода!» - И ты мне, Коля, сразу понравился, хоть и стемнело уже, но я все равно, всего тебя разглядела! Таким ласковым со мной был, таким нежным, и кудри у тебя мягкие премягкие – огненные, дымком пахли!.. - А Валерка с Джазой, тоже тебе, так же,- как я понравились? - Тот толстый, что после тебя зашел, прям садист какой-то. Издевался, как хотел – душил, за грудь кусал, я даже заплакала, а третий, как будто сонный был, Венерой меня почему-то называл. - Вот осел обкуренный, нашел же имечко!? -Не отдавай меня им, Коля, я тебя одного любить буду! - Ладно, посмотрим, а сейчас возьми вон под шифером кусок туалетного - «земляничного» мыла и сходи на Урал вымойся, как следует, я чухнарей с детства не переношу.… Выйдя из домика, женщина остановилась. Перед ней стоял высокого роста, развязный, толстый пацан с ножом в руке: «Вот,- это да!!! Вчерашняя овечка тонкорунная, попастись, пошла?! Женщина обидчиво взглянула на Промсосиску: «Пусти боров, ни то Коле скажу!» - А чего ты – чушка, меня тут Колькой пугаешь? А ну-ка пошли в смородину, я тебя там сучку смердящую, сейчас вторым дублем - по полной программе отлюблю! -Коля! Коля, где ты?.. Николай приоткрыл дверь домика: «Ты что кричишь, не ушла ещё купаться? Женщина виновато опустила глаза, показывая пальцем на Промсосиску: «Это – он! Коля! Он меня держит, прохода не дает! Колька тихо подошел к Промсосиске: «Слушай, Валерка, и запоминай, как Отче наш! Это - моя женщина и спать теперь с ней буду только я - один, а если узнаю, что ты, или кто-то из вас к ней тягу настраивает, не пожалею в натуре,- запарю литовкой без лишнего базара! Ясно? И ещё! Поварихой она у нас будет…» Схватившись руками за голову, Промсосиска зажмурил глаза: «Ты что, Иван, упал на неё, да? Какая из неё повариха?! Её же вместе с головой, неделю в чане с хлоркой отмачивать нужно! Гони её, Коля, пока язвы в кишке нет, эта жаба дешевая, сдаст нас в натуре, всех - скопом сдаст!» Колька зачесал рыжие кудри: « Хорош ныть, Титкин, займись лучше рыбой, вон Славка с Булатом приехали,- соль привезли, а я пока фляги алюминиевые с чердака сниму, пищевой содой их отмою, короче под икру и под балыки тару подготовлю. Закончив с рыбой, Джаза крикнул Николая: «Девять килограмм икры сделали и рыбу всю засолили!» Колька наложил половником в миску свежеприготовленную севрюжью икру: «А ну-ка попробуем, каков в этот раз посол вышел?!» Ложками без хлеба пацаны принялись, есть свежую черную икру. Наевшись от пуза, Колька ухмыльнулся: «Да братцы мои, если мы так вот - по три килограмма за один присест съедать будем, чего на продажу-то останется?!» Промсосиска бросил ложку на стол: «Ты что, Иван? Это ж начало сезона! В охотку мазута пошла! А через пару недель, лично мне она и силой в рот не полезет, я же знаю, каждый год со мной беда такая!..» Увидев вошедшую в калитку женщину, пацаны переглянулись. Улыбаясь, Николай вежливо пригласил бродяжку к столу: «Поесть-то, хочешь?» Женщина стеснительно пожала плечами: «А дадите?» - Садись, ешь, кроме икры и хлеба ничего пока больше нет, а к ужину уху нам из рыбьих голов сваришь, посмотрим какая ты кашеварка! Поднимая клубы пыли, к калитке дачи скрипя и фырча, медленно подъехал старый мотоцикл «Урал» с коляской. Промсосиска привстал: «Да это же Марк Мамин приехал!» Спрыгнув с мотоцикла, сняв каску, Кошмарик позвал пацанов: «Идите сюда бродяги! Тут вам, промеж прочим, сетки для рыбалки передали. И ещё вот: картошка, лук, сахар, вермишель, заварка, хлебцы.… Выгружайте пошустрей из люльки, мне обратно ехать надо…» Вразвалочку Николай подошел к мотоциклу: «От кого грев, Кошмарик?!» - От Юрия Леонидовича! - Во дворе, какие новости? - Всё по-старому, Иван, Цепня вот только отец ищет, вчера орал пьяный, что в милицию заявит, а тетя Вера говорят, болеет тяжело - с кровати еле-еле встает. Колька взглянул на Славку: «Поезжай с Кошмариком домой, Цепень, отвези матушке килограмм икры, отца там, смотри,- успокой и лети мухой назад, рыба валом пошла, мне теперь люди позарез как нужны будут». Приехав, домой, Славка тихо подошел к лежащей на кровати матери: «Здравствуй, мам!» Вера Григорьевна с трудом приподняла голову: «Сыночек! Приехал, милый! А я вот совсем расхворалась, до туалета теперь с трудом дохожу. - Я мам икру тебе привез, ешь на здоровье, она полезная! - Спасибо милый, только у меня и аппетита-то вовсе нет. - Отец, мам, как? Говорят, он меня с милицией искать задумал? Ты ему скажи, что со мной всё в порядке, в августе приеду, пусть не ищет и шум зря не поднимает. - А ты, что же, никак опять уезжаешь? - Да, сейчас и поеду. - Ой, сыночек, будь осторожным там миленький. Компания-то ваша больно плохая, не приведи, Господь, случится что… - Не переживай, мам, я же с Колькой! Ладно, я поехал, с отцом не хочу встречаться, ненавижу его!.. - Дай, сыночек, я тебя хоть поцелую на прощанье, может и в последний раз теперь милый? Ты только человеком стань, Слава! Настоящим человеком будь сыночек, умоляю тебя родненький… На дачу Славка вернулся поздним вечером. Увидав в темноте два белых полога, стоящих метров за двадцать друг от друга, он остановился. Ему вдруг показалось, что поблизости кто-то плачет и вскрикивает. Из-под марли близ стоящего полога, показалась взъерошенная голова Джазы: «Цепень, ныряй к нам, там во втором пологе, Колька с невестой отдыхают. Славка залез в полог и тихо прилег рядом с Булатом. Толкнув Промсосиску в плечо, Джаза вздохнул: «Хорош дрожать, Валерка, яблоня вон над нами и та от тебя трясется, рядом с тобой не заснуть, глот!..» Промсосиска тяжело вздохнул, вытирая с груди липкий пот: «Ну, чего вы тянете, пацаны, она уже второй час стонет - на всю округу, как будто её там огнем пытают, какой тут на хрен сон? Эх, Иван, не по-братски поступил с нами, общую бабу - бродяжку ничейную - себе прикарманил…» Со стороны соседнего полога послышался женский смех: «Ой, Коленька, милый! Я такая счастливая! Уж такая счастливая я, Коленька! Николай вылез из-под полога: «Пойдем к Уралу красавица,- прогуляемся, ночь-то, какая звездная! Сирень кругом расцветает! - А давай гулять до рассвета, Коленька!? - Давай, если хочешь! - Ой, Колька, любимый!.. Я кажется самая счастливая на всем белом свете! А почему, Коля, ребята тебя Иваном кличут? - Да потому что я - Колька Иванов, по кличке – Иван! - А я, Ольга Телушкина, по кличке – Тёлка. Колька зачесал рыжие кудри: «Ну, вот в натуре и познакомились!» Промсосиска толкнул Джазу в бок: «Слышишь, Булат, что же такое получается, эти Ромео и Джульетта всю ночь в свой кайф гулять будут, а нам на рассвете рыбу ловить, разделывать, икру делать? Нет! Я лично никому, ничего не должен». Джаза приподнял с фуфайки взъерошенную голову: «Кончай бузить, Валерка, у людей любовь вспыхнула, а ты тут со своей рыбой впрягаешься, пусть себе гуляют, это же - счастье! Пойми ты, Титкин, - счастье! У меня с Венерой, такая же вот любовь в прошлом году была! Промсосиска присел на корточки: «С Венерой, говоришь?! Ого, загнул! Это что же, с планетой что ли? Сколько же ты Булка «дурман – травы» в тот день выкурил, если с самой Венерой - шашни завел? - Девушка у меня в ауле была, имя у нее такое необычное - Венера! Эх, какая любовь между нами тогда разыгралась!.. Ай, кабан, тебе этого не понять… Славка вытянул пухлые слюнявые губы: «А у меня тоже, любимая есть!- Тетя Галя Кренделева!» Промсосиска сильно схватил дрожащей рукой Славку за майку: «Да заткнись ты, гиббон, со своей тетей Галей. Надоел! Вот идиот, ты на себя, Цепень, в «обезьяну» смотрелся? -Куда? - Ну, в «обезьяну» - в зеркало спрашиваю, смотрелся? - Ага, смотрелся! Дома - в трюмо! - И ничего особенного в себе не заметил? - Нет. А, что? - Что?.. Да ты же от роду урод, Цепень! И с тыквой у тебя, похоже, серьезные проблемы. Кто тебя,- черта полюбить-то сможет, кроме кикиморы болотной? - Меня, тетя Галя любит! Она сама мне - на моем дне рождения сказала!.. Эту ночь, Колька с Ольгой провели на реке. Вернулись они под утро влюбленные и счастливые и, скрывшись под пологом, улеглись спать. Проснувшись перед обедом, Колька удивленно присвистнул: «Вот, это да! Ещё десять севрюг притащили! Молодцы пацаны, такими темпами мы план даже перевыполним! Вставай, Ольга, обед готовить пора, ребята вот-вот с рыбалки вернутся... Ольга тихо подошла к Николаю, нежно обняв его за плечи: Мне б платьице новое, Коленька! В лохмотьях – то ходить среди вас стыдно, а обед я сейчас мигом приготовлю, картошечку в мундире отварю да рыбку с лучком поджарю. Колька улыбнулся: «Ах ты, лиса!? Вот что значит, женщина! Стоит ей за мужика ухватиться, как она последнюю шкуру с него содрать готова…» - Что ты, Коленька, я ж ничего такого не прошу, платьице бы дешевенькое, босоножки, да бусы какие скромненькие, к наряду! - Ладно, завтра Кошмарик сюда приедет, грев кое-какой привезет, так я съезжу с ним в город, икру там килограмм пять соседям толкну, а на вырученные деньги куплю тебе чего нибудь, красавица! - Ой, Коленька, милый мой, какой же ты добрый, да ласковый! Поцелуй меня ещё разок, Коля, крепко поцелуй, любимый! Подойдя к даче, пнув ногой калитку, Промсосиска зло матюгнулся: «…Есть охота, Иван, с утра раннего на Урале жаримся, а еще рыбы, сколько сегодня солить, икры делать и на кой хрен нам в натуре такая повариха нужна?» Подойдя к Промсосиске, Колька сильно схватил его за руку: «…Послушай кашалот, ты меня на глотку не бери, сядь и умри на время, а будешь продолжать гавкать, жало под корень сохой отрежу!.. За мной не заржавеет…» Ольга нежно взяла Николая за руку: «Не ссорьтесь ребятки, через пол часа обед будет готов, ну потерпите ещё немножечко…» Николай подозвал к себе Славку: «Вот что, Цепень, видишь эти две алюминиевые фляги из-под молока?» - Ага, Иван, вижу. - После обеда, пока Джаза с Промсосиской будут рыбой заниматься да икру делать, ты выроешь две глубоких ямы, вон там, в тени у забора и закопаешь в них по самое горло эти емкости, да смотри землю случайно во фляги не насыпь, при закрытых крышках тару вкапывай, понял?». - Ага, понял! А зачем, Иван? - Икра в них храниться будет, пока люди Гроба за ней не приедут. А ты Джаза, мазуту теперь круче соли, чтоб не испортилась, скоро уже по всему видно, совсем жарко станет. На следующий день - утром к дачной калитке поднимая клубы пыли, вновь подрулил мотоцикл «Урал». Откинув с люльки брезент, Кошмарик позвал пацанов: «Разгружайте харчи, бродяги, да веселее давайте, мне ехать надо…» Колька тихо подозвал к себе Марка: «Без меня не уезжай, вместе в город поедем, а завтра назад меня привезешь». Ольга любя поцеловала Николая в щеку: «Приезжай скорей, Коленька, боязливо мне без тебя ночью будет, вон Промсосиска прямо зверем хищным смотрит, того и гляди ударит чем». - Не бойся, Оленька, это он так - олень пятнистый, панты о воздух чешет, пусть только попробует тронуть!.. Ладно, поехал я, а ты еду давай готовь, обед уже скоро… На обед Ольга снова приготовила уху из севрюги. Придя с рыбалки, пацаны уселись за стол. Открыв крышку кастрюли, Промсосиска скривил рот: «Опять рыба? Ты что, метелка, ничего больше не умеешь? В кишках у меня твоя уха стоит! Шпаклёвку хочу!» Ольга виновато посмотрела на пацанов: «Какую ещё шпаклевку?» Промсосиска встал из-за стола: «Кашу свари! Кошмарик кулек гречки привез! Чтоб на ужин каша была, понятно?» Вечером по приказу Промсосчиски Ольга сварила гречневую кашу. Наевшись гречки с луком и напившись чая с хлебцами, пацаны залезли под полог поиграть в карты. Помыв посуду, Ольга зашла в домик, где и устало прилегла на кровать. Вдруг в дверном проеме появился дрожащий от похоти Промсосиска. Голова его тряслась, а грузное тело судорожно периодически вздрагивало. Присев на край кровати рядом с Ольгой, он грубо схватил цепкими пальцами её грудь: «Ну, чего ты боишься, дурочка, иди ко мне, всё будет хорошо, ты только молчи, чтоб Червяк с Булатом не услышали». Сильно укусив Промсосиску за шею, ошарашенная Ольга вскочила с кровати: «Уходи, Валерка, по-хорошему прошу, уходи, всё равно никогда не дам тебе больше, хоть убей,- не дам, а Коля приедет, он с тобой по-мужски разберется!..» Схватившись пятерней за покусанную шею, Промсосиска отпрянул в сторону: «Ах ты, овца приблудная, девочку из себя невинную корчишь?! Подожди, вот кинет тебя Иван, я тогда первый – волком, ливер твой бродяжий на мелкие кусочки порву! Наперед говорю тебе!.. Вспомнишь ещё мои слова, кобра!..» Николай вернулся на дачу на следующий день с попутной машиной. Тихо открыв калитку, он крадучись с сумкой подполз к пологу, в котором лежала Ольга: «Ну, здравствуй, красавица!» Засияв от счастья, Ольга с блаженными вздохами приподняла марлю полога: «Коленька! Милый мой, наконец-то приехал, а я уж так тебя жду, так жду, Коля, истосковалась, прям вся!..» - Ну, чего ты, подумаешь, всего-то ночь одну не виделись. - А я каждую минуточку теперь, только о тебе, Коленька, и думаю! Ой, Колька! И откуда же ты такой вот кудрявый да голубоглазый на мое бабье счастье взялся?! Я тебя всегда любить буду, Коля, пылинке упасть на тебя не дам!.. - Да ладно тебе загадывать, не в кино сидим, жизнь штука сложная – непредсказуемая, на-ка вот лучше примерь, тут халат с платьем - новые, бусы, как ты просила, ну и духи конечно - «Лесной ландыш!» Поцеловав Кольку в губы и взяв подарки, счастливая Ольга побежала в домик. Выйдя из него в голубом ситцевом халатике и с бусами на шее, Ольга громко рассмеялась: «Я люблю тебя, Коля! Люблю! Слушайте, все!:- И, ты! - Лиловая сирень! И, ты! - Бело-розовая, цветущая яблоня! И, ты! - Очаровательная весна! Слушайте! - Я люблю только,- Колю! Колю! Колю!.. Вернувшись с Урала, уставшие пацаны остановились около калитки. «Чего не заходите?» - крикнул Николай. Джаза с улыбкой взглянул на Промсосиску: «Я же говорил тебе, Титкин, тут такая любовь наклевывается, сам Шекспир,- без базара позавидовал бы!» П |
Комментировать могут авторизованные пользователи, чтобы обсуждать зарегистрируйтесь. |
главнаяроманы
рассказы
ИТ общение
статьи
стихи
наставления
размышления
истории
Миниатюры
диалоги
Назад, к списку рассказов