'Я и Бог' Миниатюры о человеке и боге

Сколько же еще будут длиться мои страдания, моя исповедь? Все было уже несколько раз, - предательство, боль, оскорбление, - и вновь повторение, будто чья-то не хорошая, злая шутка. Бессердечная, злая шутка.
Помнишь ли ты, рабби, как давным-давно, я просил помощи у тебя, а ты уходил от меня, по светлой белесой тропе, обернувшись лишь раз, и предав навсегда. А мне всегда говорили, что Бог добрый и терпеливый и все злое человеческое чуждо ему.
О нет, самый человечный из всех человеков, это ты рабби! Ведь ты знал, что я сильнее тебя и тебе нечего делать рядом со мной. Чему ты способен научить меня? Меня, пережившего и перенесшего все беды, которые только может сделать человек человеку. Что еще во мне ты можешь спасти? Во мне, разуверившегося во всем добром и в добром видящего рога дьявола. Ты всегда говорил, шутливым чудовищам нужны глубокие моря. Что ж, значит, я подошел к своим глубинам ада. И в этих глубинах я чувствую только жажду.
Моя жажда, неутолима и страшна. Страшна тем, что сушит и губит меня изнутри. Тот огонь, что пожирает меня, мне не потушить, он разгорается все сильней и сильней…
А ведь я вышел из войны – бесстрашным перед жизнью и смертью, но перед людьми, слабый и нуждающийся в любви. Когда много видишь и много испытываешь, вряд ли в мир войдешь с открытыми объятиями и откровенным сердцем. Я забыл, что значит, если сердце любит. Я забыл, что значит, если рядом друг. Одно я знаю хорошо – жизнь.
Когда-то я думал, что стоит мне все забыть и боль тут же покинет меня. Но звезды сказали, даже если ты забудешь свое имя, но жить то по-прежнему будешь именно ты, пусть даже и с другим именем.
Чья-то доброта это всегда потрясение для меня. О, рабби, жажда сушит меня, в этой самой жестокой пустыни из человеческих душ. Помнишь, ты сказал однажды, молчаливое небо вызывает большее уважение, нежели умирающий человек. Это ты сказал, самый человечный из всех человеков.
И в погибели я не буду взывать к тебе, о, мой единственный друг, ушедший по светлой белесой тропе от меня. Ты не меня, ты себя предал, самый глупый из всех глупцов.
О, жажда, жажда, и в этом нестерпном огне мне кажется, я вижу твои очертания.
Рабби, дай напоследок мне чашу воды.